Ты ведь понимаешь, Паш,
не на голое место еду. А кстати, тебе охотничий билет нужен?
- Зачем это? - спросил Арнольд.
- А чтоб официально на стене висело. Если придут квартиру грабить - снимешь и... Ты подумай только, Паш, какая сильная вещь! Я сейчас
оформляю себе - четыре инстанции надо пройти, и везде взятки платишь. Выходит примерно два с полтиной. И еще у меня одна мысль есть...
Снизу послышался скрип, и Арнольд увидел приближающийся к забору навозный шар, облепленный зелеными и желтыми листьями.
“Уже осень”, - подумал он с грустью.
За шаром бежал маленький мальчик.
- Эй, - крикнул он, - вас зовут! Просили к столикам подойти.
- Кого зовут? - спросил Арнольд. - И кто?
- Не знаю, - ответил мальчик. - Просто просили передать, что с Наташей плохо. Вы не знаете, где тут пляж? А то в тумане не видно ничего.
- Прямо, - сказал Арнольд и неопределенно махнул рукой.
- Спасибо, - недоверчиво сказал мальчик.
Он толкнул свой шар дальше, и Арнольд некоторое время глядел ему вслед, прислушиваясь к путаному бормотанию Сэма.
- А если ты хочешь, Паш, - говорил тот, - то поезжай со мной в Венгрию. Билет шестьдесят долларов, дорогой, но поехать стоит. И насчет
ружья тоже подумай - вещь очень сильная...
Арнольд потряс его за плечо.
- Сэм, - сказал он, - очнитесь.
Сэм встрепенулся, помотал головой и поглядел по сторонам. Потом он раскрыл чемодан, поплевал красным в стеклянную баночку и спрятал ее
назад.
- Это уже интересней, - своим обычным голосом сказал он, - здесь хоть какая-то перспектива видна. Что случилось?
- Не знаю, - сказал Арнольд. - С Наташей плохо.
- О Господи, - сказал Сэм, - вот оно. Начинается.
Он спрыгнул на газон и стал ждать, пока Арнольд завершит сложные эволюции с переносом веса, полным оборотом жирного тела на сто
восемьдесят градусов и повисанием на руках.
- Если хотите знать мое мнение, - сказал Арнольд, грузно приземлившись в траву, - в таких ситуациях надо вести себя жестко с самого
начала. Иначе обоим будет только хуже. Никогда не подавайте никаких надежд.
Сэм ничего не сказал. Они вышли на набережную и молча пошли в сторону летнего кафе.
У одного из его столиков собралась небольшая толпа, и уже при первом взгляде на нее было ясно, что произошло что-то нехорошее. Сэм
побледнел и побежал вперед. Растолкав зрителей, он протиснулся вперед и замер.
Со стола свисал, покачиваясь под ветром, узкий желтый лист липучки. К нему пристало несколько мелких листьев и бумажек, а в самом его
центре, бессильно склонив голову, висела Наташа. Ее крылья были распластаны по поверхности листа и уже успели пропитаться ядовитой слизью; одно
было отогнуто в сторону, а другое непристойно задрано вверх. Под ее закрытыми глазами чернели синяки в пол-лица, а зеленое платьице, когда-то
пленившее Сэма своим веселым блеском, теперь потускнело и покрылось бурыми пятнами.
- Наташа! - вскрикнул Сэм, кидаясь вперед. - Наташа!
Его удержали. Наташа открыла глаза, заметила Сэма и с испугом поправила челку на лбу. Усилие, видимо, оказалось для нее чрезмерным - ее
рука бессильно упала и впечаталась в ядовитый клей.
- Сэм, - с усилием открывая рот, сказала она, - хорошо, что ты пришел. Видишь, как...
- Наташа, - прошептал Сэм, - прости.
- Представляешь, Сэм, - тихо заговорила Наташа, - я ведь, как дура, перед зеркалом тренировалась. Плиз чиз энд пепперони. Думала, уеду с
тобой...
Ветер донес от репродуктора над лодочной станцией еле слышную трель балалайки.
- Понимаешь, Сэм, не в Америку, а с тобой... Волновалась, как я там... Помнишь, как мы купаться ходили? А мама, представляешь, из своей
шторы мне новое платье сшила. Я и не знала даже, смотрю - на диване лежит. Все говорила - Наташенька, поиграй мне еще на баяне, а то уедешь
скоро насовсем... Только ей не говорите... Пусть лучше думает, что я не попрощавшись уехала...
Наташа опустила голову, и на ее длинных ресницах заблестели маленькие капельки слез.
- Осторожно, - раздался слева женский бас. - Пропустите-ка.
К столику подошла официантка с багровым лишаем на строгом, как у судьбы, лице. В ее руке была огромная алюминиевая кастрюля с красной
надписью “III отряд”. Официантка поставила кастрюлю на землю, вытряхнула туда остатки пищи из стоявших на столе тарелок, а потом одним движением
сильной и жестокой ладони сорвала со стола лист липучки с Наташей, смяла его в маленький желтый комок и кинула следом. Сэма опять удержали на
месте чьи-то руки. Официантка прикрепила к столу свежую липучку, подхватила кастрюлю и пошла к следующему столу. Граждане стали расходиться, а
Сэм все стоял на месте и глядел на свисающую со стола липкую желтую полоску.
- Пойдемте, Сэм, - услышал он тихий голос Арнольда. - Ей уже все равно не помочь. Идемте. Вам выпить надо, вот что. Пойдемте к Артуру, он
сейчас в домик к покойному Арчибальду переехал. Две цистерны поставил и факс. Там тихо, уютно. Не смотрите только на эту липучку, я вас
умоляю... Сэм, дайте человеку пройти...
Сэм шагнул в сторону, и мимо него прошла странная фигура в чем-то вроде серебристого плаща, край которого волочился по земле - а может
быть, это были сложенные за спиной тяжелые длинные крылья.
* * *
Два крупных навозных шара необычного красноватого отлива раскатились в стороны, и навстречу поплыла длинная пустынная набережная. Далеко
впереди стоял шезлонг, в котором полулежал еще один навозный шар, рыжевато-черный. Когда шезлонг оказался ближе, стало видно, что это толстый
рыжий муравей в морской форме; на его бескозырке золотыми буквами было выведено “Iван Крилов”, а на груди блестел такой огород орденских планок,
какой можно вырастить только унавозив нагрудное сукно долгой и бессмысленной жизнью. Держа в руке открытую консервную банку, он слизывал рассол
с американской гуманитарной сосиски, а на парапете перед ним стоял переносной телевизор, к антенне которого был прикреплен треугольный белый
флажок. На экране телевизора в лучах нескольких прожекторов пританцовывала стрекоза.