Это былотак,ноникто
ещене давал себе отчета в том, что президент, этот твердокаменный человек,
видит всех насквозь, знает, кто чем дышит, в то времякакегособственных
мыслейизамыслов не мог угадать никто, никто не мог предвидеть, на что он
способен; никто не знал, что его невозмутимость испокойствиепокоятсяна
трезвоми жестоком расчете, на великом умении выжидать, на великом терпении
до поры до времени сноситьвсе.Поэтомуглазаеговыражаливсеголишь
безмерную печаль, губы были бескровны, женственная рука не дрогнула на эфесе
сабливтотжуткийполдень,когдаему доложили, что командующий армией
Парсисо Лопес, упившись анисовойводкойдопотеричеловеческогооблика,
присталвнужникекдрагунскомуофицеруи, действуя как опытная шлюха,
принудил его к противоестественнымсношениямсним,НарсисоЛопесом,а
затем,придя в себя, страдая от унижения и злобы, схватил красавца драгуна,
приволок его в зал заседаний и пригвоздил его,какбабочку,кавалерийским
копьемкстене,забраннойгобеленомсизображениемвесеннего пейзажа;
несчастный драгун провисел на этой стене три дня, и никто не решилсяубрать
труп;меньшевсехбеспокоился об этом президент -- он следил лишь за тем,
чтобы товарищи по оружию не составили заговор против него, а наихвыходки
оннеобращалвнимания,--вконцеконцов, эти выходки способствовали
всеобщему убеждению, что рано или поздно бывшие сподвижникиуничтожатдруг
друга.Ивсамомделе, в один прекрасный день ему доложили, что генерала
Хесукристо Санчеса телохранители вынуждены были убить стулом, ибо с Санчесом
случился приступ бешенства,вызванныйукусомкошки,--беднягаСанчес!
Буквальновследзаэтойновостьюпоспела другая: генерал Лотарио Серено
утонул, переправляясь через реку верхом на коне, что-то стряслосьсконем,
околелвнезапно бедный конь, и генерал Серено глазом не успел моргнуть, как
пошел на дно, -- такая жалость! Некоторое время спустя новоесобытие:"Мой
генерал,генералНарсисоЛопес,не в силах больше выносить свою позорную
склонность к гомосексуализму, воткнул себе в одноместозаряддинамитаи
разнессебявклочья!"Такони и уходили один за другим, а он с грустью
говорил о каждом: "Бедняга!" -- и разве можно было подумать,чтоонимеет
хотьмалейшее отношение ко всем этим внезапным бесславным смертям? О каждом
погибшем официальносообщалось,чтоонпогибприисполнениислужебных
обязанностей,каждогохоронилисовсемигосударственнымиивоинскими
почестями в пантеоне национальных героев: "Страна без героев всеравночто
домбездверей,сеньор!" И вот когда на всю страну осталось в живых всего
лишь шесть генералов, прошедших вместе с нимчерезвсеиспытаниявоенных
лет,онпригласилихвсехна свой день рождения, на дружескую пирушку в
президентском дворце, всех доединого,сеньор,включаягенералаХасинто
Альгарабиа, самого коварного и страшного из всех шестерых, того, который пил
древесныйспирт,смешанный с порохом, и сделал ребенка собственной матери.
"Мы будем одни, -- сказал он им, --никогонебудет,кроменас,боевых
соратников!Каквпрежниевремена,мы соберемся все вместе, без оружия,
разумеется! Все вместе, как молочные братья!" И все они прибыли, сеньор, все
явились в банкетный зал, безоружия,какбылооговорено,нососвоими
телохранителями, которые были начеку в соседних помещениях. Гости явились не
спустыми руками, а с великолепными подарками -- "Для единственного из нас,
кто сумел объединить всех!"Действительно,наегозовоткликнулсядаже
генералСатурноСантос,вылезизсвоегологованаплоскогорье,--
легендарныйСатурноСантос,недоверчивый,подозрительный,чистокровный
индеец,сын проститутки, который постоянно ходил босой, потому что, говорил
он, настоящий мужчина не может дышать, не чувствуя под собой живую землю. Он
и теперьявилсябосой,впончо,покрытомизображениямифантастических
животных,явился,как всегда, один, без всяких телохранителей, вооруженный
мачете, которое он отказался сдать, ибо это не оружие воина, а орудие труда,
орудие сафры. "И он подарил мне обученного беркута, мать, на случай честного
сражения, честного мужского поединка, и принес с собой арфу, мать, священную
арфу, чье звучание усмиряло ураганы испособствовалобогатымурожаям;он
стал играть на арфе, вкладывая в музыку все свое сердце, все свое искусство,
и пробудил в нас тоску по военным временам, пробудил воспоминания о страшном
началевойны,иэтивоспоминаниябыли подобны зуду собачьей чесотки, мы
слышали даже запахи войны -- всю душуонразбередилнамсвоейпеснейо
боевой золотой ладье, уносящей нас вдаль, и мы подпевали хором, подпевали от
всейдуши: "От моста вернулся я в слезах...". Они пели, пили и ели, пока не
слопали целого индюка, начиненного сливами, и половинужареногокабанчика;
пилионикаждыйсвое питво, каждый из своей персональной фляги, а генерал
Сатурно Сантос и президент ничего не пили и почти ничего не ели, ибокаждый
изнихза всю свою жизнь не взял в рот и капли спиртного и не съел больше,
чем это нужно, чтобы не быть голодным; послебоевыхпесенгенералыстали
петьв честь своего друга утренние псалмы царя Давида, со слезами на глазах
стали петь все те поздравительные песни, которые были в ходудотого,как
однажды посол Ганеман принес в подарок президенту чудную новинку -- фонограф
сзаписаннойнанем раз и навсегда традиционной поздравительной песней "С
днем рождения!", они орали и орали свои песни, упиваясь все больше и больше,
лобызая своего боевого друга, печального, скорбногостарика,акогдаони
упились,онпокинул их ровно в полночь, и с лампой в руках обошел по своей
старой казарменной привычке весь дворец, все покои, и, отправляясь спать,в
последний раз увидел своих боевых друзей там, где он их оставил; все шестеро
спаливповалкунаполу, обнимая во сне друг друга, отяжелевшие, в стельку
пьяные, кроме Сатурно Сантоса;онилежалинаполувповалку,аихсон
охранялипятеротелохранителей,ибоуСантесателохранителянебыло;
телохранители не спускали друг с другаглаз,потомучтоспящиенаполу
генералыдажево сне, даже обнимая один другого по-братски, не верили друг
другу и боялись друг друга точно так же, как каждыйизнихвотдельности
боялся президента, а президент боялся любого из них в паре с другим, так как
двое-- это уже заговор.