- Муть с начала до конца. Вы, например, знаете, что такое Луна?
- Нет, не знаю.
- Пижоните. Знаете прекрасно и ужасно довольны тем, что знаете. А я вот не знаю, ничего вы мне не доказали. Луна и Солнце - это одно и то же, на мой взгляд, просто ночью из-за холода это светило светит иначе.
- Ну-ну, - сказал он. - Любопытно.
- Бросьте вы ваши "ну-ну". Тоже мне небожители.
- А вы психопат, - так же лениво сказал он, повернулся и пошел назад.
Мы пошли с Таней дальше, и больше никто уже к нам не цеплялся.
- Не знаю, зачем ты с этими ребятами связался, - проговорила Таня.
- Терпеть не могу таких, как они.
- Каких? Они такие же, как все. Чем ты от них отличаешься?
Тоже любишь джаз и все такое...
- Я всю жизнь работаю! - почти закричал я.
Непонятно, почему все это меня так сильно задевало, еще вчера я бы только хихикнул и смолчал, а сегодня вот ругаюсь, кричу.
- Я всю жизнь работаю, - повторил я, останавливаясь у какой-то витрины. - Всю жизнь работаю, как ишак, и только тех люблю, кто работает, как ишаки. Я ишаков люблю, чудаков, а не таких умников!
- Работаешь ты только для пижонства, - сказала она, поворачиваясь лицом к витрине.
- Молодец! - засмеялся я. - Умница!
- А для чего же еще?
- Чтобы жить, понимаешь? Чтобы есть! Ням-ням мне надо делать, понимаешь?
- Мог бы спокойно работать в газете.
- Кабы мог, так и работал бы, - сказал я и тоже повернулся к витрине.
На витрине в левом углу красовался Рубинштейн, вырезанный из фанеры. Отличный такой Рубинштейн, с гривой волос, с дирижерской палочкой. А в правом углу - лупоглазый школьник, похожий на Микки-Мауса, с карандашами и тетрадками в руках. Это был магазин культтоваров и канцпринадлежностей.
- Ну чего тебе от физика-то нужно было? - спросила Таня.
- Ничего, просто чтобы он отшился.
На самом деле я ругал себя за ссору с физиком. Я тоже оказался пижоном, проявляя свой дурацкий снобизм, прямо выворачивался весь, куражился, вроде Барабанчикова. Но мне действительно хотелось, чтобы он ушел. Хороший ты или плохой - уходи, физик!
Мы замолчали и долго молча разглядывали витрину, она - Рубинштейна, а я мальчика. Вдруг она прикоснулась к моей груди. Я посмотрел: оказывается, рубашка у меня была грязная.
- Что это? - прошептала она. - Улица Лабораториум, да?
- Глупости какие, - громко сказал я. - С чего ты взяла?
- Ты так же пачкался тогда, когда лазал в башню.
- Нет, это в другом месте, - я застегнул пиджак. - Что ты мне хотела сказать?
- Ах да! - Она поправила волосы, глядя в витрину. - Ты подал на развод?
- Да. А ты?
- Я тоже.
- Прекрасно, - я шутовски пожал ей руку. - Встречный иск. А что ты написала?
- Ну что? - она пожала плечами. - Как обычно: не сошлись характерами. А ты?
- А я написал, что меня не устраивает твой идейный уровень, что ты не читаешь газет, не конспектируешь и так далее.
- Ты думаешь, это сработает? - засмеялась она.
- Наверняка, - ответил я, и она опять засмеялась.
- Скажи, - сказала она, а зачем ты поехал в эту экспедицию?
- Во-первых, я понятия не имел, что попаду в вашу группу.
Мне просто надо было уехать из Москвы, а во-вторых, почему бы мне не быть здесь?
- Понятно, - вздохнула она. - Проводишь до гостиницы?
- Вон физик возвращается. Он проводит.
Я долго смотрел, как удалялись физик и Таня, в конце улицы под фонарем он взял ее под руку. Потом я повернулся к Рубинштейну.
Сыграй что-нибудь, Рубинштейн. Сыграй, а? Когда же кончится эта ночь?
Глава 3
Мне надо было возвращаться на базу, надо было искать такси, еще выкладывать не меньше чем рубль сорок: автобусы уже не ходили. База наша размещалась за городом, в сосновом лесу, в здании мотоклуба. Там жили все мы, технический состав, а творческий состав, естественно, занимал номера в "Бристоле".
Киноэкспедиция - это не Ноев ковчег.
Из-за темной громады городского театра вынырнул и остановился зеленый огонек. Я побежал через улицу. На бегу видел, что с разных сторон к такси устремились еще двое. Я первый добежал. Открывая дверцу, я вспомнил наши с Таней поездки в такси. Как пропускал ее вперед, и она весело шлепалась на сиденье, а потом рядом с ней весело шлепался я, как мы торопливо обнимались и ехали, прижавшись друг к другу плечами, ехали с блуждающими улыбками на лицах и с глазами, полными нетерпеливого ожидания, как будто там, в конце маршрута, нас ждал какой-то удивительный, счастливый сюрприз.
- Куда поедем? - спросил шофер и включил счетчик.
- За город, к мотоклубу.
- Ясное дело, - буркнул он и тронулся.
Он что-то тихо насвистывал. Лицо у него было худое, с усиками. Он был похож на третьего штурмана с речного парохода, а не на шофера.
Мы ехали через весь город. Взобрались вверх по горбатым улочкам средневекового центра, потом спустились на широкую дорогу, по обеим сторонам которой стояли двухэтажные дома.
Промчался какой-то шальной ярко освещенный автобус без пассажиров, потом нас обогнал милицейский патруль на мотоцикле.
Шофер сразу выключил фары.
"Сейчас буду думать о своей жизни", - решил я. Когда так решаешь, ничего не получается. Начинаешь думать по порядку, и все смешивается, лезет в голову всякая ерунда, только и знаешь, что глазеть по сторонам. "Буду глазеть по сторонам", - решил я и тогда начал думать.
Я вспомнил, как мы познакомились с Таней. В ту пору я, недоучка, вернулся из Средней Азии и был полон веры в себя, в успех своих литературных опытов, в успех у девушек, в полный успех во всем. Уверенность эта возникла у меня вследствие моих бесконечных путешествий и самых разных работ, которые я успел перепробовать в свои двадцать пять.
Я давно уже был предоставлен самому себе. Отец, уставший от жизни, от крупных постов, на которых он сидел до сорок девятого, занимался только своим садиком в Коломне, где он купил полдома после выхода на пенсию. Брат мой, Константин, плавал на подводной лодке в северных морях. Встречались мы с ним редко и случайно: ведь я так же, как и он, бесконечно находился в своих автономных рейсах.
Иногда я зарабатывал много денег, иногда - курам на смех.
Иногда выставлял на целую бригаду, а иногда сам смотрел, кто бы угостил обедом. Такая была жизнь холостая, веселая и мускульная, без особых претензий.