На горе, не очень далеко, стояла церковь. Должно быть, подумала я, в этой церкви преподобный и служит, а дом ему предоставила община.
Мы вошли в дом. В каждой стене было по окну, в длинных стенах так даже два. Рамы повсюду подняты, чтобы впустить побольше воздуха, а наружные экраны защищали от проникновения насекомых. В одном углу стоял новенький ледник, но почти вся мебель в доме – побитая, старая, точно ее вытащили из египетских пирамид, зато ее было больше, чем надо. Мы все уместились за большим дощатым столом посреди комнаты. Проповедник вынул из буфета стаканы, взялся за пестик и наколол нам льда. Разложил осколки по стаканам, из того же ледника достал кувшин и налил в стаканы холодного чая.
Мы сидели, смотрели друг на друга и прихлебывали чай, в который было изрядно добавлено сахару – от такой приторности у меня даже голова слегка закружилась, но все равно я радовалась тому, что получила прохладное питье.
Преподобный Джой утратил к нам всякий интерес и смотрел только на маму жалобным таким взглядом, точно телок на корову.
– Вы отправились на пикник? – спросил он.
– Скорее на экскурсию, – ответила мама. – Решили посмотреть, что нам удастся посмотреть.
– В самом деле? – удивился он.
– В самом деле, – подтвердила мама.
– Что ж, я очень рад, что вы попали ко мне в гости, что Господь свел нас, – сказал преподобный Джой.
– А может, это река? – вставила Джинкс.
– Ты о чем? – не сообразил он.
– Может, река нас свела, а не Господь, – пояснила Джинкс.
– Разве это не одно и то же? – спросил преподобный Джой.
– Может быть, но если это одно и то же, то река, что собрала нас всех за стаканом чая, может и утопить, или водяная змея укусит, – рассудила Джинкс.
Преподобный Джой ухмыльнулся ей в ответ. Выглядела Джинкс просто жутко, мы все выглядели жутко, одна только мама ничего – но ей не пришлось выкапывать два трупа, сжигать один из них в печи для кирпичей, тащить кучу вещей до лодки, грести и работать шестом. Мы трое от всего этого малость притомились. Но Джинкс извозюкалась больше всех, в ее хвостиках запутались сосновые иглы, штаны были в грязи и в иле. Я подумала: когда она встанет со стула, в грязи, которую оставит на стуле ее задница, можно будет посеять изрядное количество кукурузных зернышек, а по бокам устроить огуречные грядки.
– Похоже, не очень‑то ты веришь в Слово или в Сердце Господне, – все с той же улыбкой заметил преподобный Джой.
– У меня есть на этот счет собственное мнение, – сообщила Джинкс.
У нее действительно имелось собственное мнение, и я была достаточно хорошо знакома с Джинкс и понимала, что свое мнение она долго под спудом не удержит – достаточно малейшей провокации, и она все так и вывалит. Я бы предпочла, чтобы проповедник тем и удовольствовался, но, как вся его порода (а также политики), он не умел вовремя остановиться.
– Полагаю, ты из тех, кто требует чуда, прежде чем уверовать? – сказал он.
– Для начала неплохо бы, – призналась Джинкс. – Думаю, это помогло бы наставить меня на истинный путь.
Преподобный Джой засмеялся, но так, как смелются над проделками глупого котенка, и, кто знае'т, смеясь, он мог уже прикидывать, как бы засунут
– Мне бы чего‑нибудь не столь ежедневного.
И…
– Мне бы чего‑нибудь не столь ежедневного. Чего‑нибудь поудивительнее, будьте добры.
– Не груби, Джинкс! – одернула ее мама.
После этого замечания улыбка внезапно слетела с губ проповедника и в комнате сделалось так тихо – можно было расслышать чириканье воробья вдали на вершине сосны. Надо бы, подумала я, отвести Джинкс в сторону и объяснить ей, чт 0с верующими спорить нет смысла, потому что, если им не удастся тебя убедить, они будут вязатьс як тебе со своими доводами снова и снова, пока ты не уверуешь, не солжешь ил я не наложишь на себ яруки, только бы отстали.
Постепенно улыбка вернулась на лицо преподобного Джоя.
– Я знаю человека, который попал в ужасную аварию. Грузовик опрокинулся на него и раздавил ему грудь. Прежде чем его успели доставить к врачу, он скончался. Его подготовили к погребению, созвали родных – и, ко гда те собрались, мертвец внезапно ожил.
– Значит, он не умер, – возразила Джинкс. – Мертвые не оживают.
– Это былочудо.
– Он вовсе не помер, делов‑то, – настаивала на своем Джинкс.
– Доктор сказал – умер.
– Доктор ошибся, – сказала Джинкс.
– Тебя там не было, – буркнул преподобный.
– А вы были?
– Джинкс! – повторила мама.
– Я не был, но знаю от надежного человека, – сказал преподобный.
Джинкс кивнула и отхлебнула чаю.
– И этот человек, на которого упал грузовик, он попросту слез со стола и жил себе дальше как ни в чем не бывало?
– Да, – сказал преподобный.
– Враз оправился?
– Нет, ему пришлось подлечиться, пока зажили ребра и грудь.
– Значит, – подытожила Джинкс, – для этого чуда понадобился врач, который его лечил, и понадобилось время, прежде чем он оправился от перелома груди или чего там у него было.
– Да, но Бог пекся о нем.
– Угу, – сказала Джинкс. – Пекся‑то он пекся, но чего он хорошего сделал? И куда он отлучился, когда та машина наехала на парня? Чем таким важным был занят? Не, если это чудо, так пусть у меня задница белая станет.
– Джинкс! – воззвала мама, но Джинкс почти не знала мою маму и не обратила на нее внимания – ее уже несло:
– От всех я слышу про чудеса и как они происходят по сей день, словно в Библии. Мама читала мне Библию, когда я была маленькой, и это выбило из меня всякую веру. В Ветхом Завете полным‑полно злобных стариков, которые вырезают целые народы и спят с чужими женами и даже с собственными дочерьми, и все они герои и угодны Богу. Та другая книга, Новый Завет, которая про Иисуса, получше, но там совсем не такие чудеса, как те, про какие талдычут теперь. Вот Лазарь – он воскрес из мертвых, и ему не пришлось после этого неделю отлеживаться. Воскрес – и все, здоров, «встань и иди». И слепые и другие калеки, которых исцелил Иисус, – им никакие врачи не требовались, стоило Иисусу сказать словечко. Раз – и исцелились чудом, минутки не прошло. Калеки вставали и шли, слепые сразу же начинали видеть. Во всяком случае, так в книге рассказано. И это совсем не похоже на то, о чем вы толкуете, хоть назовите это чудом, хоть нет. По мне, если чудеса бывают, так покажите мне человека, у которого рука или нога обратно приросла, или там ему глаз выбили, а на его месте другой появился. Если такое хоть иногда случается, может, я и начну верить во всю эту ерундень.
Преподобный Джой сидел и молча слушал Джинкс, но щеки у него полыхали огнем, а улыбка, похоже, угасла насовсем.