Алекс Брюс вел машину, направляясь в госпиталь "Сен-Бернар", расположенный в районе Порт-де-Шарантон. По дороге он подробно рассказывал лейтенанту Морену, как был ранен Виктор Шеффер. Новичок не подал виду, что знает всю эту историю наизусть, сразу же поняв, что рассказ предназначен для ушей Феликса Дарка. Некий общественно опасный тип спровоцировал автокатастрофу. Капитан Шеффер получил множественные переломы грудной клетки, разрыв селезенки с внутренним кровотечением, множественные сложные переломы бедренной кости. Скорая доставила его в "Биша", где он был срочно прооперирован. Неделю спустя его перевели в "Сен-Бернар" и подключили к аппарату для искусственного дыхания.
Брюс остановился у маленькой бакалейной лавки, чтобы запастись пивом. Все трое вышли под холодный моросящий дождик и, сунув руки в карманы и уткнув подбородки в воротники, быстро зашагали к магазину. Если транксен, кофе и голос Мартины не дали результатов, попробуем пиво. Как и подобает мужикам. Ну или почти мужикам. Феликс шел за ними, разглядывая полки магазина, словно пакеты с крупами и коробки с супом спустя несколько веков после Энди Уорхола представляли какой-нибудь интерес. Что касается Морена, то он ничуть не удивлялся намерению своего начальника пить пиво на службе и проводить допрос в больничной палате, У малыша Морена, кажется, не слишком много предрассудков. Тем лучше. И без того забот хватает.
9
Привязанный ремнями к высокой кровати, Виктор Шеффер лежал на спине, руки поверх одеяла. Первый раз увидев его в больнице, Брюс испытал шок. Странно, тогда ему показалось, будто вокруг его друга кишат какие-то прозрачные змеи. Через нос введен желудочный зонд; толстая трубка, идущая от аппарата искусственного дыхания, засунута в рот и закреплена на лице лейкопластырем; с помощью перфузионного аппарата, подсоединенного к шее, вводятся обезболивающие средства, и тот же аппарат, подключенный к артерии, измеряет артериальное давление. Аппарат для искусственного дыхания стоит позади кровати и издает легкий шум, напоминающий работу вентилятора, там же находится экран, соединенный с контрольным постом, на него выводятся сведения о жизнедеятельности организма в виде разноцветных линий, понятных только специалистам. Несмотря на обилие аппаратуры, у Шеффера было умиротворенное выражение лица. Дни и ночи он пребывал в каком-то плавающем состоянии. Он спал, но временами слышал разговоры вокруг него. Понимал ли он их смысл? Врач-анестезиолог объяснил Брюсу, что Виктор находится в пограничном состоянии между сном и явью, это нечто вроде отрывочного сна. Обычные фазы сна сменяют друг друга, но нельзя сказать ничего определенного об их длительности. Внешние возбудители могут вызывать в голове больного, находящегося под воздействием обезболивающих препаратов, различные фантазмы и химеры. Как бы то ни было, Брюс решил в каждый свой приход рассказывать капитану Шефферу обо всех важных событиях на службе, чтобы тот осознавал, что участвует в работе группы и что скоро все опять будет по-прежнему.
Брюс попросил Морена подождать с Феликсом в коридоре. Ему хотелось несколько минут побыть с Шеффером наедине. Похлопав лежащего на кровати капитана по теплой руке, Брюс вспомнил, что точно так же Дани Лепек ободряла Карлу Ферензи. С чего же начать? С самого начала и рассказывать во всех подробностях, подумал Брюс. О том, как позвонил возбужденный Матье Дельмон, об утопающем в зелени дворике на улице Монтань-Сент-Женевьев, о роскошной квартире, о недочитанном детективе, о кумкуатах на блюде, о ноже. О теле, подвергшемся невыносимым мучениям, корчившемся под действием яда и избавленном смертью от страданий, о подписи Кобра. Неизменно спокойным голосом Брюс сказал, что соседи ничего не знают, а семья под названием "Коронида" вроде бы не отмалчивается, но и не рассказывает ничего существенного. Разве что Карла между двумя эскападами не вполне трезвого человека упомянула о некоей женщине. Таинственной особе, которую никто не видел.
Брюс все говорил и говорил. Как он соскучился по их совместной работе. Мимоходом упомянул о том, что оставил Мартину и она, похоже, восприняла разрыв спокойно. В этом месте Виктор несколько раз коротко простонал и, что-то пробормотав, отвернул голову. Брюс сообщил, что привел подозреваемого и это поможет ему, Брюсу, почувствовать, что они вместе распутывают это дело. Закончив говорить, он подумал о том, что только что произнес самый длинный монолог в своей жизни.
Брюс открыл дверь в коридор и пригласил Морена и Дарка войти. В палате было только два приземистых кресла, Брюс усадил в них офицера и Феликса. Сам он молча стоял возле кровати и боролся с желанием затянуться сигареткой. Потом вскрыл первую упаковку с пивом и раздал молодым людям по банке. Взяв одну себе, он отошел к окну и некоторое время смотрел на окружную автодорогу, шум которой проникал в палату даже через двойное стекло. Он вдруг вспомнил о Мартине: она всегда смотрит на Сену, когда находится в его кабинете. Такой своеобразный ритуал. Стемнело, дождь все моросил, гигантская змея, образованная зажженными фарами машин, еще сильнее блестела на мокром асфальте. Кобра, ползущая в холод и ночь.
- По-моему, лучшее время, которое мы провели вместе, - это в Риме.
- В Риме, - тихо повторил Брюс.
Парнишка разговорился, надо было осторожно направлять этот словесный поток, чтобы он, чего доброго, не иссяк. Брюс пришел к выводу, что пива маловато. Он и Феликс пили уже по третьей банке. Морен все еще цедил первую. И молчал. Тем лучше. Малыша Морена не проведешь.
- Фирма пригласила всех руководящих сотрудников в Рим, в фамильный дом Андрованди. В то время Марчелло Андрованди был компаньоном отца Жюстена Лепека.
А еще Марчелло Андрованди - дед Карлы и Федерико, подумал Брюс.
- Это был длинный весенний уик-энд. Мой отец был прямо на седьмом небе. Он только что пришел в "Корониду" на должность директора. Наша жизнь переменилась.
- Переменилась?
- До этого папа тоже занимался научными исследованиями. Он много вкалывал, но у него все же оставалось свободное время. Он чаще бывал с семьей.
- А что вы делали в Риме?
- Присутствовали на изысканных обедах с верхушкой римской буржуазии, в саду до поздней ночи играли в бридж. Общались с роскошными женщинами. Отец прекрасно чувствовал себя в этой обстановке. Он все это любил. Это было намного ярче того, что он знал прежде.
- Патрисия Креспи была приглашена?
- Конечно. Она ведь руководила в "Корониде" научными исследованиями.
- Какие у них были отношения с твоим отцом?
- Дружеские. Они знали друг друга уже давно. Учились на одном курсе на факультете естественных наук.
- А тебе-то самому нравились эти изысканные обеды и бридж?
- Нет. Но я радовался, когда отцу было хорошо. С тех пор как…
Он хотел сказать: "С тех пор как уехала моя мать, это бывало нечасто"?
Феликс запнулся, вздохнул и пожал плечами. Брюсу хотелось поподробней расспросить его о Риме. Там хорошо, тепло. Жизнь течет неспешно. И еще там прохладное пиво.
- Вы все время проводили у Андрованди?
- Да, кроме одного раза, когда Марко Ферензи повез нас посмотреть виллу Боргезе. После посещения виллы он организовал пикник в парке. На таком огороженном участке с прудом. Там было очень тихо. Теплый, ласковый воздух. Мы расположились неподалеку от статуи Эскулапа и храма. Еда и вино были превосходные. Марко произнес великолепную речь о перспективах развития фирмы. Призвал бога врачевания в свидетели. Это было, конечно, театрально и в то же время смешно. Папа радовался. Нет, в Риме было здорово.
- А потом?
- После Рима все довольно быстро перевернулось с ног на голову. Папа стал, что называется, большой шишкой. Он зарабатывал больше, чем когда занимался исследованиями, но, в сущности, он потерял свободу. Мы переехали в шикарную квартиру, но… в общем… все было не так хорошо, как могло бы быть.
- Карла Ферензи говорит, что у него была женщина. А что ты об этом думаешь?
- Ничего. Мы редко виделись в последнее время. Отец из-за своей работы вечно был уставший, а я встретил Шарлотту. У меня голова была занята совсем другим.
- Сколько времени вы с ней знакомы?
- Семь месяцев. Да, всего только семь месяцев…
- И?..
- Я бы хотел ей позвонить.
- Я ей сам сейчас позвоню. И передам тебе трубку.
- Вы хотите сначала сами ее расспросить?
- Конечно.
- Вы тоже считаете, как ваша коллега, что я убил отца?
- Она тебе это сказала?
- Скорее, преподнесла мне это на тарелочке!
- Она полицейский, а не нянька.
- В любом случае я предпочитаю ваш стиль.
- Какой номер у твоей подружки?
Феликс едва успел назвать номер мобильника, как плотину прорвало. Слезы потекли из него рекой. Он закрыл лицо руками. Морен бровью не повел, несмотря на то что ему было неудобно сидеть в маленьком кресле. Брюс внезапно положил руку Феликсу на плечо:
- Поплачь, мой мальчик. Надо дать выход слезам. Поплачь.
Перекрывая рыдания Феликса, Брюс сказал, что пойдет позвонить в коридор, и дал знак Морену быть начеку.
Алекс ходил звонить девице. Той самой, которую этот парень, плакавший как ребенок, любил по-настоящему. Что-что, а уж это Виктор Шеффер прекрасно понял. И еще он усвоил одну очень важную вещь: Алекс вступил в борьбу с самой опасной из змей - с коброй. Ее яд, проникший в организм через укус или впрыснутый в глаза, убивает очень быстро. Капитан Шеффер знал это не хуже какого-нибудь специалиста-зоолога.
Некоторые вещи сделались для Виктора Шеффера прозрачными, словно вода горного ручья. Ясными, как математические аксиомы. Не вызывали никаких сомнений, как не вызывает сомнений Декларация прав человека и гражданина. Зато другие никак не удавалось постичь. Думая об этом, Виктор Шеффер представлял себе - если уж оставаться в области зоологии - хромых черных баранов, которые пасутся, приволакивая ногу, на крутых горных склонах. Они срываются вниз, встают, карабкаются вверх и вновь срываются, и так длится бесконечно. Устали, очень устали эти зверушки - довольно глупые, надо признать.
Одно он знал наверняка: умерший был самым большим из этих черных баранов. Он занимал много места, хоть черты его и были неразличимы. Капитану Шефферу никак не удавалось понять, что за человек тот, о ком идет речь. Он не видел его лица, не знал, молод он или стар, богат или беден, весельчак или мизантроп. Он не видел его. Не разобрал его имени. Он даже сомневался, какого он пола. Умерший. Умерший, так ведь?
Но кое-что виделось ясно. К примеру, Шеффер видел сад Эскулапа, ощущал, как теплый весенний ветерок гонит рябь по поверхности пруда, вдыхал изысканные ароматы блюд, приготовленных для пикника, слышал, как вылетают пробки из бутылок с шипучим асти. Он улавливал смех красивых женщин, их болтовню о бридже и музее на вилле Боргезе. Он слышал смех мужчин, очень довольных тем, что дела в "Корониде" идут хорошо. И бог врачевания Эскулап, выглядевший весьма внушительно между белых колонн, радовался их веселью и покровительственно взирал на легкую оргию. Каменное тело Эскулапа намного больше тела простого смертного. Он как-то небрежно держит в руках символ своего искусства - кадуцей, обвитый двумя змеями жезл. Они скользят вокруг древа жизни, всем своим видом давая понять, что складывают оружие и их яд отныне - лекарство.
Это же яснее ясного, Алекс, неужели ты не видишь?
И еще Виктор Шеффер знал, что Феликс, плакавший словно ребенок, проведет ночь на Набережной Орфевр. Очень удобный подозреваемый в деле об убийстве черного барашка непонятного пола. Батюшки мои, как же этот парень ревел! Но разве Иуда не пролил бы реки слез за Христа, если бы это сулило ему выгоду? И все-таки, говоря откровенно, Виктор Шеффер знал, что молодой человек по имени Феликс, который глушил пиво и рыдал с громкими всхлипываниями, не Кобра. Не он убил черного увечного барашка. Это Алекс обязательно должен понять.
Но главное, Алексу нужно понять, что между змеей, обвившейся вокруг кадуцея, и Коброй есть связь. Капитану Шефферу хотелось подняться, открыть слипшиеся веки и говорить. Четко и ясно.
Говорить с Алексом, с Алексом. Моим лучшим другом.
10
И у домофона, и у почтовых ящиков - одна и та же картина. Двадцать фамилий, но ничего похожего на Патрисию Креспи. У многих жильцов указаны только инициалы, но нигде не значится ни ПК, ни КП. Как "коммунистическая партия" или "подготовительные курсы", подумала Левин, но дальше фантазировать не стала: у нее есть дело поважнее. Раздался щелчок дверного замка, и она увидела входящих в подъезд женщину и подростка. Женщина недоверчиво взглянула на Левин и даже слегка попятилась, когда та сунула руку в карман куртки, чтобы достать удостоверение. Безрезультатно: ни женщина, ни подросток не знали жилицы по фамилии Креспи.
Левин пошла по этажам. Дом содержался в чистоте, пахло каким-то моющим средством с ароматом лимона, слышалась музыка. Кто-то на полную мощность включил Шегги - это Алекс мог слушать круглые сутки. Левин добралась уже до седьмого этажа, но никто еще не решился открыть дверь представителю правоохранительных органов. "В нашем деле надо быть настойчивой, Мартина". Неужели? Спасибо за откровение, шеф.
Ей повезло на восьмом: дверь открыл пожилой мужчина. Его имя - Леопольд Оппель - было указано на звонке, возле двери лежал старомодный половик, плотно связанный из светло-коричневой шерсти, в безупречном состоянии.
Мартине пришлось выслушать длинные рассуждения о том, что собаки гадят где попало, что все стены разрисованы, а водители воображают, что способны вести машину и одновременно болтать по мобильнику, что наркотиками торгуют прямо возле школ, а уличные шалопаи работают на организованную преступность: сворачивают счетчики для проставления даты и времени стоянки автомашин, - сейчас это бедствие Парижа, но если правительство не примет мер, оно охватит всю страну, что повсюду валяются пакеты и обертки, а население лишено патриотических чувств. Мартина про себя отметила, что старик, в сущности, прав, но не стала ничего комментировать. Ее интересовала Креспи. Старик ничего о ней не слышал, но посоветовал обратиться к соседке - даме, погубившей свое призвание: "Она просто создана быть бдительной консьержкой-болтушкой".
- Никто, кроме вас, не пожелал открыть мне, - сказала старику Мартина.
Он принялся барабанить в дверь соседки и звать ее. Левин услышала за дверью женский голос, и вскоре на пороге появилась женщина лет шестидесяти в сиреневом платье.
- Дама-инспектор разыскивает некую Патрисию Крепи.
- Креспи, - поправила Мартина.
- Да, верно, Креспи. Па-три-си-я Кре-спи, - медленно проговорил старик.
- Не знаю такой, - искренним тоном сказала женщина.
- Вы уверены? - спросил старик, испытующе глядя на соседку.
- О-о, я все-таки в курсе того, что я знаю, а чего не знаю. Фамилия Креспи мне ничего не говорит.
- Не беда, - сказал старик, выходя на лестницу, - мы ее отыщем.
- А что она натворила, эта самая Креспи? - поинтересовалась соседка.
- О, ничего страшного, - ответил старик.
- Ну все же, месье Оппель?
- Она воровала машинки для проставления даты и времени на документах, - ответил старик, поднимаясь по лестнице.
- Вот как?
- А потом попала в переделку.
- В какую переделку?
- Оформила кучу незаконных сделок и задавила тетку с собакой, потому что за рулем болтала по мобильнику. И еще она торгует героином.
- Задавила насмерть?
- Всех насмерть, особенно собаку, - крикнул Оппель.
- Я думаю, мадам, вам лучше вернуться в квартиру, - сказала Левин, перегнувшись через перила девятого этажа.
- Никогда не надо упускать возможность посмеяться, - добавил Оппель и уже громче, стуча в дверь справа, произнес: - Это ваш сосед снизу, Леопольд Оппель. Откройте ему! То есть откройте мне!
- Что стряслось? - послышался мужской голос за дверью. - У вас неприятности?
- Никаких неприятностей. Полиция ищет некую Па-три-си-ю Кре-спи.
- Она живет в такой же квартире, как моя, только этажом выше.
- Правда?
- Да, уже шесть или семь месяцев. Маленькая такая, сухонькая блондинка. Тихая, скромная.
- А как вы узнали, что это она?
- Однажды я услыхал какую-то возню на лестнице. Это она вызвала слесаря, потому что нечаянно захлопнула дверь, ключи остались в замочной скважине и она не могла открыть дверь запасными. Пришлось менять замки.
- Что вы говорите!
- Да, да! Она так разволновалась, я поднимался посмотреть…
- Шесть или семь месяцев, вы сказали? Надо же! Так шесть или семь?
- Вот этого не могу сказать…
Левин, дотронувшись до плеча Оппеля, поблагодарила его за помощь и сказала, что дальше будет разбираться сама. Оппель насупился, но потом выразил удовлетворение тем, что смог помочь.
- Вам удалось немного пробудить гражданские чувства, - сказала Левин, когда он осторожно спускался по лестнице.
- Кстати, вот вам наглядный пример. Он ведь мог, разговаривая с нами, по крайней мере открыть дверь. Целый монолог произнес из своей норы! "Захлопнула дверь и тра-ля-ля. Ключи остались в замке и тра-ля-ля". До чего же люди глупы!
Стоя на площадке десятого этажа и нажимая на кнопку безымянного звонка квартиры справа, Левин слышала, как Оппель и соседка продолжили разговор: "Я-то всегда думала, что в уличные банды берут только несовершеннолетних, чтобы их нельзя было содержать под стражей". - "Верно, мадам, она и есть несовершеннолетняя, эта Креспи! Четырнадцать лет, не больше". - "Тогда, месье Оппель, как получилось, что она вела машину?" - "Она ее угнала, черт побери! И притом у директора ресторана фаст-фуд".
"Настойчивой, Мартина! На-стой-чи-вой! Этого мало. Вернись и надави на него хорошенько. Ты была у Жибера? Разве тебе не надо ехать в Жиф-сюр-Иветт? Этого мало, мало! Поезжай опять туда. Дай мне полную информацию, Мартина, полную. Останься на эту ночь. Оставайся дую ночь. Мне нравится, как ты это делаешь. Мне нравится, Мартина!"
Негодяй!
Она не спешила отзываться, эта маленькая блондинка, такая худенькая и скромная.
"М" как "Мартина", подумала Левин, или как "маринад". В квартире убийственно жарко. Патрисия Креспи вышивала, и визит капитана уголовной полиции не заставил ее прервать свое занятие. Она трудилась над буквами алфавита, украшенными цветочками и зверушками и находившимися, как в ловушке, в кольце деревянных пяльцев. Мартине пришло в голову, что это ведь, кажется, тоже дело, ремесло… В нашем деле надо быть настойчивой, Мартина! Когда Алекс это говорил, у него было суровое лицо… а в конце он слегка улыбнулся… Ей хотелось оскорбить его, дать пощечину… Она принялась глубоко дышать и сосредоточилась, как учил ее наставник кун-фу. Спокойствие вернулось к ней. Спокойствие и сила.