— Потрясающе! — воскликнул Бонопарт, крепко вцепляясь своими короткими пальцами мне в плечи. — Надеюсь, в своем следующем сочинении по истории ты продемонстрируешь такую же изобретательность.
Бонопарт оставил мои плечи в покое только тогда, когда сдал меня Поппельуэллам. К счастью, он ни словом не обмолвился о том, что произошло, но Ангус и Стью весь остаток вечера были на редкость неразговорчивыми. Тем временем они были уже наверняка убеждены, что делят комнату с сумасшедшим, и спрашивали себя, что же будет, если я окончательно потеряю рассудок.
IV
Элла
Несмотря на события, Ангус и Стью спали и в эту ночь глубоко и крепко, а я, понятное дело, не сомкнул глаз. В своем отчаянии я даже подумывал позвонить матери. Но что мне было ей сказать? «Мама, забудь Испанию. Меня преследуют четыре всадника, а их предводитель называет меня Хартгиллом и грозится убить»? Нет. Помимо всего прочего, она ведь только и сделает, что перескажет эту историю Бородаю, а на нашей планете вряд ли отыщется зубной врач, который поверит в призраков. Он всего-навсего начнет ее уверять, что это — еще одна моя попытка усложнить ей жизнь.
«Придется тебе с этим смириться, Йон Уайткрофт, — сказал я себе. — Похоже, тебе не дотянуть даже до твоего двенадцатого дня рождения! — И в то время как за окном уже вставало солнце, я все ломал себе голову: неужели и я, если они меня убьют, превращусь в призрака и буду бродить в виде привидения по Солсбери, пугая Бонопарта и Поппельуэллов. — К сожалению, это не исключено, Йон, — говорил я себе, — но до того тебе предстоит кое-что уладить, а именно: не сделаться утром посмешищем всей школы!» Не то чтобы для того, кто, возможно, скоро умрет, это было действительно так важно, но, с другой стороны, мне не особо улыбалось, чтобы другие меня высмеивали.
На следующее утро я поведал Ангусу и Стью, что вся эта история с призраками была всего лишь моей попыткой выставить Бонопарта дураком. Оба изобразили огромное облегчение (кому же охота делить комнату с сумасшедшим?), а у Стью опасения уступили место восхищению. За завтраком он обнародовал мою новую версию событий, да с таким успехом, что, когда Бонопарт объяснял в четвертом классе стратегию нападения Ричарда Львиное Сердцена Иерусалим, двое учеников разразились пронзительным визгом ужаса и стали утверждать, что видели у доски замаранный кровью призрак его королевского высочества. За это они, правда, составили мне компанию в библиотеке в выполнении нескольких штрафных домашних заданий, но я больше не слыл помешанным — я был героем.
Ах, если бы я себя таковым и ощущал! Вместо этого я почти что задыхался от страха. В то время как другие за обедом набивали себе живот мясным рулетом с картофельным пюре, я глядел из окна столовой и размышлял: «А вдруг этот серый сентябрьский день окажется для меня последним?..»
Только-только я проглотил кусок мясного рулета, сказав себе, что полуголодным не смогу быстро бегать, как на пустой стул передо мной опустилась девочка.
Рулет чуть не застрял у меня поперек горла.
Ничего похожего просто не бывало. Девочки моего возраста обычно держались от мальчиков в стороне. Даже те, что помладше, постоянно демонстрировали, сколь невыносимо желторотыми они нас считают.
Она была не из интернатских, но я ее уже пару раз видел на школьном дворе. Более всего бросались в глаза ее длинные темные волосы. Когда она бежала через двор, они развевались у нее как фата.
— Итак, их было четверо? — спросила она настолько мимоходом, словно говорила о еде на моей тарелке (о чем действительно сказать было особенно нечего).
При этом она разглядывала меня так, словно оценивала не только мою внешность, но и мой внутренний мир. Только Элла умеет смотреть на человека подобным образом.
Имени ее я, естественно, тогда еще не знал. Она не представилась. Элла никогда не говорит лишнего.
Несмотря на двух сестер, я был тогда не слишком находчив в обращении с девчонками (может быть, сестры даже ухудшили дело). Я просто не знал, о чем с ними разговаривать. А Элла была к тому же еще и хорошенькой, обстоятельство, пренеприятнейшим образом ввергавшее меня обычно в краску. (К счастью, это между делом наладилось.) Но не важно… Словно «Отче наш», я опять забубнил мою историю про Бонопарта. Но один ее холодный взгляд — и слова застыли у меня на губах.
Она перекинулась через стол.
— Эту версию ты можешь рассказывать кому-нибудь другому, — сказала она, приглушив голос. — Как они выглядели?
Она хотела услышать правду! Это было непостижимо. Но как бы сильно мне ни хотелось ею с кем-нибудь поделиться — это ведь была девчонка! А что, если она меня поднимет на смех? Или расскажет всем своим подружкам, что Йон Уайткрофт — этот пустомеля — действительно верит в привидения?
Так, как выглядят мертвецы! Как же еще?
Я избегал встречаться с ней взглядом и вместо этого воззрился на свои пальцы — только чтобы убедиться, какие грязные у меня ногти (в присутствии девчонки подобные вещи всегда бросаются в глаза). «И почему, черт побери, она не смущается? Потому что, идиот, такие, как она, смущаются медленнее, чем ты, раза в два, а то и более, — нашептывало что-то мне. — И они не начинают вдруг заикаться, как будто разучились говорить».
— А что было на них надето?
Ну не девчачий ли это вопрос? Элла взяла мою вилку и начала есть мое картофельное пюре.
— Всякая старомодная ерунда, — бурчал я. — накидки, мечи…
— Какого века? — Элла зачерпнула себе еще одну вилку картофельного пюре.
— Какого века? — спросил я в растерянности. — Откуда я знаю? Они выглядели так, как будто сошли с какой-нибудь картины, будь она проклята! («Кончай ругаться, Йон!» Когда я впадал в смущение, я всегда начинал ругаться. Моя мать уже несколько лет безуспешно пыталась меня от этого отучить.)
— И сквозь них можно было смотреть?
— Еще как!
Здорово, наконец-то можно с кем-то об этом поговорить! Пусть даже я все еще испытывал затруднения, что та, с кем я говорил о моих преследователях, была девчонкой.
Элла восприняла мое описание с таким хладнокровием, словно я описывал ей нашу школьную форму.
— Ну и?.. — спросила она. — Еще что-нибудь?
Я посмотрел по сторонам, но никто не обращал на нас внимания.
— У них были следы удушения, — прошептал я через стол, — так, словно… словно все они были висельниками! У их предводителя даже висит еще на шее петля. И они хотели меня прикончить, я знаю. Они сами сказали!
Признаюсь, я ожидал, что это откровение ее впечатлит. Но Элла только насмешливо приподняла брови. У нее были очень темные брови. Темнее, чем горький шоколад.
— Глупости, — заявила она презрительно. — Призраки не могут никого убить. Просто не сумеют.
На этот раз кровь в лицо мне бросилась уже от возмущения, что делало это обстоятельство не менее неприятным.
— Ну, чудесно! — напустился я на нее. — Когда они в следующий раз начнут гонять меня по церковному двору, я им это передам!
За соседним столом к нам обернулись несколько третьеклассников. Я бросил на них, как я надеялся, устрашающий взгляд и понизил голос.
— Тогда почему… — шипел я, пока Элла еще раз преспокойно угостилась моим картофельным пюре, — тогда почему у одного из них капала с меча кровь, когда я их в первый раз увидел?
Элла невозмутимо пожала плечами.