Я поднес закоченевший палец к губам – пожалуйста, не выдавайте, но она опустила стекло и помахала мне рукой. Я тоже опустил стекло, и женщина прокричала мне сквозь ветер, что я пристроился сзади, на крыле. Я свернул к обочине, страх обуял меня, когда я увидел, как я открыл дверь. Я сполз с машины и попытался бежать, но ноги мои онемели от неудобной позы и окоченели от холода, я еле ковылял, в темноте я не разглядел дорожного знака и налетел на него, знак ударил меня в лицо, и я упал. Я подбежал к себе, лежащему на земле, плачущему, хотел его поднять, но я вскочил и кинулся к окружающим лесопилку баракам.
Кожа на лбу маленького Гуса была рассечена, он здорово треснулся о знак, лицо заливала кровь. Он бежал в темноту, и я знал, куда он бежит. Я должен был догнать его, рассказать, объяснить ему, почему я не могу остаться.
Я долго бежал вдоль забора, пока не нашел дыру снизу. Опустился на землю и протиснулся под перекладиной, вымазав всю одежду. Зато теперь я был со стороны лесопилки, в зарослях сумаха и чертополоха. Пробежав еще немного, я оказался у чертова пруда. Тогда я сел на землю и уставился на черную воду. Я плакал.
Я шел по следу до самого пруда. Мне пришлось гораздо дольше перелезать через забор, чем ему пролазить под ним. Когда я вышел к пруду, он сидел, закусив травинку осоки, и тихо плакал.
Я слышал его шаги, но не обернулся.
Я подошел и присел рядом с ним.
– Эй, – позвал я негромко. – Эй, маленький Гус! Ни за что не повернусь. Ни за что.
Я позвал его еще раз, потом тронул за плечо, и он вдруг бросился ко мне на грудь и зарыдал, повторяя снова и снова:
– Не уходи, пожалуйста, не уходи, возьми меня с собой, только не оставляй меня здесь…
Я тоже плакал. Я обнимал маленького Гуса, гладил его по волосам и чувствовал, как он изо всех сил прижимается ко мне, сильнее, чем может прижиматься семилетний мальчик, и я попытался объяснить ему, как все было и будет.
– Гус, эй, маленький Гус, послушай… Я хочу остаться, ты знаешь, что я хочу остаться… но я не могу.
Я поднял голову. Он тоже плакал. Было непривычно видеть, как плачет взрослый, и я сказал:
– Если ты уйдешь, я обязательно умру. Обязательно!
Я понял, что объяснить ничего не удастся. Он просто был еще очень маленький. Он не мог понять.
Он расцепил мои руки и положил их мне на колени. Потом встал. Он собирался уйти от меня. Я понял. Я перестал плакать. Он не увидит моих слез.
Я посмотрел на него. В лунном свете его лицо казалось бледным фотоснимком. Я не ошибся. Он сумеет понять. Дети всегда понимают. Я повернулся и побрел назад по тропинке. Маленький Гус остался. Сидел и смотрел мне вслед. Я только один раз обернулся. Он сидел в той же позе.
Я смотрел, как он уходит. Он был моим другом. Но он оказался слюнтяй. Настоящий. Я ему докажу! Я ему взаправду докажу! Я уйду отсюда, сбегу, стану знаменитым, прославлюсь, а потом где‑нибудь его встречу, он протянет мне руку, а я в него плюну. А потом поколочу.
Он дошел до конца тропинки и скрылся из виду. Я еще долго сидел возле пруда. Пока совсем не замерз.
Я сел в машину и поехал искать дорогу назад, в будущее, которому я принадлежал. Ничего особенного, но другого у меня не было. И я его найду… Драгун был еще у меня… предстояло немало остановок на пути к самому себе. Наверное, Канзас; наверное, Матавачан, Онтарио, Канада; наверное, Галвестон; наверное, Шелби, Северная Каролина.
Плача, я ехал. Мне было жалко не себя, нет, мне было жалко себя, маленького Гуса, я плакал из‑за того, что я ему сделал, кем заставил стать. Гус… Гус!
Но… о Боже, а если я приеду еще… и еще? Неожиданно дорога стала незнакомой.
Всем, постоянно спрашивающим:
"о чем это?",жаждущимточного
указания, где все этопроисходит.
"Итак, огромная масса людей служитгосу-
дарству. Скорее всего, они не люди, а че-
ловекоподобные механизмы. Они - это регу-
лярная армия,милиция,тюремщики и про-
чие. Не стоит их осуждать или жалеть.Их
уровень - уровень дерева,земли,камня,
единственное, на что они годятся -прис-
луживать. Это - инертная масса, и отдель-
ный человек в ней ценится так же, как пе-
регоревшая лампочка. У них такое же чувс-
тво собственного достоинства, как у лоша-
дей или собак. И тем не менее, они счита-
ются добропорядочными гражданами. Осталь-
ные - многочисленные законодатели,поли-
тиканы, юристы, владельцы контор - служат
государству, главным образом, своими моз-
гами и моральиходинакова.Онимогут
служить ибогу и дьяволу совершенно спо-
койно. И оченьмалогероев,патриотов,
мучеников, реформаторов-действительно
великих людей - пытаюся служить государс-
тву по совести, вызывая этим недовольство
основной массы, которая видит в них своих
врагов".
Генри Дэвид Торо
"ГРАЖДАНСКОЕ НЕПОВИНОВЕНИЕ".
Это и есть сюжет. се начнется с середины, позже узнаем,
как все началось, а конец последует в конце.
се так и было.Это был прекрасный мир, как утверждали,
заслуживающий внимания того, КТО БЕЗОСТАНОВОЧНО СОХРАНЯЛ МА-
ШИННУЮ ФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ,подливая лучшую смазку на сегменты
и рычаги цивилизации.Но тут появилсянесогласный,герой,
постепенно приобретающий популярность.Бюрократы не спешили
разделаться с этим "эмоциональнобеспокойнымэлементомиз
простого народа". Вместо этого они попытались возложить дан-
ную проблему на Часовщика и его механизмы закона.
Но проблема оставалась реальной,и никто не мог предс-
казать, как развернутся события дальше. Это напоминало давно
позабытую болезнь,которая внезапно вспыхнула в серед,где
иммунитет к ней давно утерян.И эта болезнь обрела реальное
воплощение.
Она воплотилась вл и ч н о с т ь, чего не случалось на
протяжении уже многих десятилетий. Но это произошло и вызва-
ло серьезные опасения. В определенных кругах среднего уровня
обо всемэтомдумалис негодованием.Вульгарная бравада.
Анархия. Позор.Другие ничего не думали,толькопосмеива-
лись. Это происходило там,где мысли подчинялись традициям,
условностям и тонким формальностям. Но если спуститься ниже,
да, если опуститься на тот уровень,где люди постоянно нуж-
дались в святых и грешниках,жаждали героев излодеевтак
же, как хлеба и зрелищ... О, там его считали Наполеоном, Бо-
ливаом, Робин Гудом - асом из асов, Иисусом, Йомо Кеньятто.
Верхушка воспринималаего,как катастрофу,стихийное
бедствие, при котором каждый спасает свое имущество сам. Его
называли опасным еретиком,бунтовщиком без чести и совести.
Его знали все - низы общества и высшие классы, но отреагиро-
вали имено верха. Самые высокие инстанции.