Не набивайте конфетами рот - это некрасиво. После встречи вас покормят в столовой. Если кто-то хочет в туалет, сходите сейчас, вон туда, - она показала рукой.
Полкласса воспользовалась предложением.
-А можно я спрошу? - раздался чей-то голос. Руська скосил глаза: это был Венька Степанов, на вид - тихий очкарик…
-Спроси, мальчик, - благодушно сказала тетка. Не знала она, кто такой Венька.
-Степанов! - предостерегающе гаркнула Галя Карповна, но было поздно…
-А это правда, что Крупская отравилась?
Тетку будто стукнули палкой по затылку. Она замерла, мгновенно сгорбившись, потом медленно распрямилась, откинула голову назад, как кобра, и всем телом повернулась к Веньке.
-Ну что ты, мальчик, - сказала она медовым голосом. - Надежда Константиновна скончалась от пневмонии, и все очень горевали о ней, и Ильич - больше всех… А почему ты спросил? Тебе кто-то говорил об этом, да? Кто же?
-В трамвае слышал, - сказал Венька. - Два старика поругались, один другому это и сказал.
-Ах, чего только не говорят люди в ссоре! - вздохнула тетка. - Никогда не ругайтесь, дети. А вам, учительница, я советую уделить особое внимание этому мальчику. Может быть, имеет смысл показать его хорошему врачу…
Класс поднялся на второй этаж. У двустворчатой двери, обитой синей кожей с вытесненными на ней пяти-, шести- и семиконечными звездами, знаками единорога и чем-то еще, чего Руська никогда раньше не видел, стояли совсем уж странные часовые: рыцари в латах и с обнаженными мечами в руках.
-Строимся, строимся, - суетилась Галя Карповна, носатая тетка и еще какие-то люди. Класс строился, но как-то не так. Наконец, тетка, которая, похоже, всем тут заправляла, дала сигнал:
-Заходим!
Рыцари с лязгом наклонились вперед и взялись за ручки дверей. Невидимый оркестр заиграл марш. Двери распахнулись, и класс стал медленно вдавливаться в комнату.
Там было полутемно, стоял большой письменный стол, книжные шкафы, диван, несколько кресел. За столом сидел человек и что-то писал, макая перо в чернильницу. На входящих он не смотрел. Наконец, все вошли, замерли - и повисла такая тишина, что слышно стало слабое шарканье пера о бумагу.
-Владимир Ильич! - медово заговорила тетка. - Гости к вам, школьники, отличники!
Человек отложил перо и медленно выпрямился. Он очень походил на свои портреты и скульптуры, стоящие и висящие везде, и в то же время чем-то неуловимо отличался от них, и Руське подумалось, что прав был дядя Костя, когда говорил отцу - а Руська нечаянно подслушал, - что фотографируют, рисуют и лепят других людей, специальных артистов, чтобы избежать дурного глаза… Кожа человека за столом странно лоснилась, и смотрел он на класс тоже странно: будто никак не мог понять, что это за люди и что они здесь делают. Тетка с длинным носом встала рядом с ним, повернулась к классу, и Ильич тут же хитро улыбнулся, подмигнул или прищурился - Руська не понял - и быстро встал.
-Культурная задача не может быть решена так быстро, как задачи политические или военные, - сильно картавя, сказал он. На слушателей он смотрел так, будто сам стоял на трибуне, а они - у его ног. - Мы не можем уничтожить различия между классами до полного введения коммунизма. Нам не нужно зубрежки, но нам нужно развить и усовершенствовать память каждого обучающегося знанием основных фактов, ибо коммунизм превратится в пустоту, превратится в пустую вывеску, коммунист будет только простым хвастуном, если не будут переработаны в его сознании все полученные знания.
Тут мы беспощадны, и тут мы не можем вступить ни на какой путь примирения или соглашательства. Это надо иметь в виду, когда мы, например, ведем разговоры о пролетарской культуре. Старая школа была школой учебы, она заставляла усваивать массу ненужных, лишних, мертвых знаний, которые забивали голову и превращали молодое поколение в подогнанных под общий ранжир чиновников. Теперь они видят: Европа так развалилась, империализм дошел до такого положения, что никакая буржуазная демократия не спасет, что только Советская власть может спасти. Трудящиеся тянутся к знанию, потому что оно необходимо им для победы. Главное именно в этом. Мы говорим: наше дело в области школьной есть та же борьба за свержение буржуазии; мы открыто заявляем, что школа вне жизни, вне политики - это ложь и лицемерие. То поколение, которому сейчас пятнадцать лет, оно увидит коммунистическое общество, и само будет строить это общество!
Первой захлопала Галя Карповна, за ней - весь класс. Руська бил в ладоши «коробочкой» - то есть пальцами правой руки в расслабленную ладонь левой; звук от этого получался громкий и резкий, как выстрел. За его спиной Толик хлопал «венчиком» - это еще громче, но глуше. На Руську навалилось какое-то не совсем понятное разочарование - все, что происходило сейчас с ним и с остальными, было таким простым, деловитым… и непонятно, почему об этом так не хотят говорить, почему разволновалась мама и чего боится Толик…
Ильич сел, каким-то птичьим движением достал из ящика стола огромную коробку конфет, опять хитро прищурился.
-Желание поговорить с народом у меня всегда есть, - сообщил он. - Да вы угощайтесь, не стесняйтесь. Интересно стало в школе учиться?
-Вот ты, девочка, - показала пальцем на Машку носатая тетка.
-Интересно, Владимир Ильич! - закричала Машка. Мы учимся русскому языку и литературе, математике и географии, физике и химии, рисованию пению и физкультуре! По всем предметам у нашего класса полная успеваемость!..
-И пению учитесь? - прищурился Ильич. - А какие песни поете?
-Революционные, Владимир Ильич! - у Машки от натуги сорвался голос. - И про нашу любимую партию!
-А неужели детских песен никаких не поете? Я вот помню, мы пели… нет, забыл… берите конфеты, берите! Забыл песню…
Все стали подходить и брать конфеты. Руська тоже подошел и взял. Конфеты были необыкновенно вкусные, он проглотил обе в один миг и вдруг услышал, как за спиной вздохнул - нет, протяжно всхлипнул Толик.
-Сходи, возьми, - сказал Руська. Вкусные - жуть.
-Не, - сказал Толик.
-Ну, хочешь, я схожу? - предложил Руська.
-Нет, - голос у Толика стал совсем слабый. - И ты… ты не ходи…
Тетка с длинным носом взглянула на часы.
-Все, дети, - сказала она. - Время Владимира Ильича очень дорого для страны и для всех нас, попрощаемся с ним, до свидания Владимир Ильич!
-До свидания, до свидания! - заговорили все и повернулись к выходу.
-Держи меня… - прошептал Толик и повис на Руське. Руська вцепился Толику в ремень, оглянулся - кто поможет? Галя Карповна была далеко. Подоспел Ромка Жариков, вдвоем с Руськой они подхватили Толика под руки и повели к выходу. Ильич - Руська успел заметить - уже сидел, как вначале, и водил пером по бумаге. И вдруг Руське страшно захотелось, чтобы хоть что-то случилось… чтобы Ильич показал классу «козу»… он опять оглянулся и обомлел: Ильич, не отрываясь от письма, поднял левую руку, выставил указательный палец и мизинец - и боднул воздух…
В коридоре стало плохо еще и Машке.