– Я поэтому и спрашивал: сколько ты имеешь времени, Юрген? У меня накопилось более двухсот пятидесяти страниц с расшифрованными допросами... Мой
почерк – ты же знаешь... Теперь все стали такими говорунами на допросах... Просто сил моих нет выслушивать их... Ты не успеешь просмотреть и
четверти материалов, Юрген, так что лучше тебе записать мои показания, – усмехнулся Берг, – так будет вернее...
«Как он ловко загнал меня в угол, – с каким то даже удовлетворением подумал Кройцман, – я даже не успел понять, где он расставил силки, и уже
оказался в углу».
– Прекрасно, – сказал Кройцман, – я возьму бумагу... Или лучше мы все наговорим на диктофон?
– На диктофон даже вернее, Юрген... Мы с тобой сэкономим время...
Кройцман достал магнитофон из плоского портфеля, зарядил кассету и сказал:
– Я готов.
– Зато я не готов, – вздохнул Берг, – извини, язва есть язва, и за нее я не отвечаю... Клозет рядом, так что я скоро...
Когда Берг вышел, Кройцман ощутил усталость. «Как после экзамена у этого беса, – подумал он. – Он всегда гонял нас на экзамене, но мы любили
его, несмотря ни на что. Но как он ловко меня обвел... Ничего, все таки я из его школы, реванш я возьму, и этот реванш будет неожиданным для
старика».
– Значит, давай начнем сначала, – сказал Берг, входя в кабинет и на ходу поправляя подтяжки. – Пропал Кочев. В ночь на двадцать второе. Ленц
опубликовал интервью: «Я выбрал свободу!» – заявил Кочев». «Покажите его, – попросили мы. – И кончим на этом дело». – «Он не хочет ни с кем
встречаться». – «Хорошо. Давайте мне человека, который беседовал с ним, Кочевым, пусть он под присягой дает показания, и на этом мы ставим
точку». Этого человека я не получил, а получил пленку, которая была сфабрикована. Ленц был арестован не мной, а полицией, и он дал показания
майору Гельтоффу о том, что пленку и первое интервью ему всучил Люс. Левый. Это уже бомба. Человек, который борется с нацистами и не скрывает
симпатий к Марксу, ведет грязную игру. Более того, он у меня проходит по делу о гибели Ганса Дорнброка.
– Я знаю.
– Это не могло не удивить меня. Более того, алиби, которое выдвинул Люс, подтвердилось не в полной мере.
– У вас достаточно улик для его ареста?
– Вполне. Когда я сажал Люса, у меня были достаточные данные для его ареста.
– Когда сажали. А сейчас? Вы приучали нас, профессор, к точности формулировок.
– Видишь ли, Юрген («Пусть там послушают, как я называю тебя, господин статс секретарь, пусть. Ты сейчас станешь злиться, а это очень хорошо,
когда злятся начальники, особенно из молодых»), видишь ли, сынок, сейчас я перепроверяю его алиби. Не то, которое он выдвинул, а то, которое мне
пришлось вытягивать клещами у свидетелей. Ты же понимаешь, что прокурору не к лицу вытягивать клещами показания в пользу арестованного, но мы
живем в демократической стране, слава богу, где задача прокурора не в том, чтобы осудить, а в том, чтобы докопаться до истины.
– Стоило ли ради этого сажать Люса в тюрьму?
– По букве закона я мог это сделать, Юрген.
– Понимаю. Но мы отвлеклись от Люса...
– Нет, мы не отвлекались от Люса. Это ты меня навел на Люса, и я не совсем понимаю, зачем тебе это надо, когда мы исследуем Кочева. Мы должны
рассматривать Люса как эпизод в цепи непонятной комбинации, которую все время кто то норовит разыграть против нас с тобой, против нашего закона.
Главное ведь, что волнует нас с тобой: где Кочев? Как нам выпутаться из этого дела, которое красные так мастерски – по твоим словам – используют
против нас? Я ищу Кочева, а Люс сидит у меня лишь потому, что я веду дело Дорнброка.
Главное ведь, что волнует нас с тобой: где Кочев? Как нам выпутаться из этого дела, которое красные так мастерски – по твоим словам – используют
против нас? Я ищу Кочева, а Люс сидит у меня лишь потому, что я веду дело Дорнброка. Понимаешь? В этом есть свое преимущество.
– Теперь понимаю. Он дал какие нибудь показания в связи с Кочевым?
– Никаких. Конкретно – никаких.
– А косвенно?
– Он отрицает, что знал Кочева, когда проводил съемку своего фильма «Берлин остается Берлином».
– Вы не позволите мне взглянуть на эти показания?
– Пожалуйста...
«Вот и все, – удовлетворенно подумал Кройцман, – все дело сейчас ляжет на стол, и я просмотрю его и пойму, как он вышел на то, что интересует
Бауэра».
Берг достал из сейфа тонкую папку и положил ее перед Кройцманом.
– Я всегда режу дела на эпизоды, – пояснил он, – здесь как раз то, что тебя интересует... Видишь, – он кивнул на открытый сейф, – эту гору...
Все эпизоды разложены по папкам.
«Сволочь, – ожесточился Кройцман, – старая сволочь».
Он пролистал папку и сказал:
– По моему, Люс дает искренние показания.
– По моему, тоже. Только надо их до конца подтвердить во времени и месте: свидетелями, данными возможного наблюдения...
– За ним наблюдали? Кто? Ваши люди?
– Не только наши. За мной тоже, я заметил, стали наблюдать. Вряд ли за мной наблюдают наши люди...
– Вы позволите мне проверить, кто наблюдает за вами?..
– Пока не стоит. А вдруг это у меня начинает проявляться мания подозрительности? Если за мной смотрят красные, то наша контрразведка, надеюсь,
сможет охранить меня... Хотя, впрочем, от чего меня охранять? Хоть я и бабник, но забыл, как это делается; пить не могу – язва... Работа – дом,
дом – работа.
– Вы отрицаете возможность того, что вся эта история с Кочевым – провокация коммунистов? От начала и до конца?
– Смысл? Какой им смысл?
– Мы – фронтовой город, мы наводим мосты, а здесь исчезает их гражданин.
– Он не исчезает. Он скрывается здесь, по нашим версиям...
– Все верно. Ну а если все же подумать о моей версии? Она ведь бьет и по Люсу. Раньше он делал фильмы против нацистов, которые так хвалили на
Востоке, а теперь делает заявление в печати о том, что мир обречен и никто не в силах его спасти. Может, он отошел от них? Чтобы никто не
упрекал его в прямой связи. Агент должен быть нейтралом в политике, иначе он бесполезен.
– Интересное предположение. У тебя есть какие нибудь факты?
– Пока нет.
– Что значит «пока»? Ты их ищешь? Помимо меня?
– Разведка не входит в мое ведомство, но они ведь тоже не спят в своем доме.
– Может быть, ты поможешь мне связаться с ними для обмена информацией?
– Вы заметили, что я на это время выключил диктофон? Я говорю то, что мне шепнули друзья в конфиденциальной беседе.
«Ну ну, – подумал Берг, – твой выключен, а мой диктофошка пишет».
– А если вы докажете непричастность Люса ко всему этому делу и отпустите его – будете вы готовы мотивированно объяснить происшествие с Кочевым?
– Юрген, я ничего не буду делать специально для красных. Я все буду делать для нас, для нашего закона. И потом, я не совсем увязываю: вначале ты
говорил о политике «наведения мостов», а теперь о провокации коммунистов.
– Как раз это и увязывается. Чтобы сорвать нашу политику наведения мостов, они должны убедить общественное мнение, будто наш берег ненадежен.