Я знаю, что рано или поздно мы столкнёмся – как два самосвала, учитывая наши весовые категории.
Кажется, я здорово его разозлил.
– Отвечай одним словом, – цедит Мурат. – Будут лавины?
– Вполне могут быть.
– Значит, вполне могут и не быть?
– Я не господь бог, я могу только предположить.
– Манэврируешь? – Мурат сужает глаза до щелочек. Подчинённые больше всего его боятся, когда он непроизвольно начинает говорить с акцентом. – Отвечай чэстно: будут лавины? Да или нэт? Ну? Ага, молчишь?! – Он снимает трубку, набирает номер. – Измаилов, ты? Где там Хуссейн Батталов? Пусть собирает своих людей, инструкторов и укатывает туристскую трассу. Что?! Кто тэбэ начальник, Хаджиев или Уваров? Выпол‑нять!
Трубка с размаху летит на рычаги. Хорошая штука телефон, пар выпущен. Наполеон, у которого не было телефона, в таких случаях разбивал фарфоровый сервиз. Мурат открывает папку и углубляется в бумаги, которые, видимо, очень его интересуют. Он даже хмыкает и делает рукой какую‑то пометку – явное доказательство, что он забыл о моём существовании. Переигрывает, и на глазок видно, что его грызет червь сомнения.
– Ну, чего сидишь? – не выдерживает он. – Если хочешь чего сказать – говори.
Теперь и мне хочется поиграть, ведь ему не известно, каким аргументом я запасся перед выходом из дома. Пусть это будет моя маленькая месть. Гвоздь весь извёлся – так ему не терпится увидеть, как Мурат на неё отреагирует.
– У меня к тебе просьба.
– Какая? – с готовностью спрашивает Мурат. Он прекрасно знает, что я могу оспорить его решение официальной бумагой и тем самым возложить на него тяжёлую ответственность, куда проще пустяковой подачкой превратить меня из врага в союзника.
– Позвони, пожалуйста, в Каракол, дежурному по райкому.
– Это зачем? – Мурат явно озадачен.
– Ну, чего тебе стоит, – дружелюбно продолжаю я, – про погоду спроси, самочувствие. Всегда важно знать, какое у начальства настроение. Я бы и сам позвонил, но мне счёт пришлют, а ты можешь бесплатно.
Мурат пристально на меня смотрит, пытаясь угадать, где здесь подвох, но я невозмутим, и он набирает номер. «Алё, привет, дорогой, Хаджиев приветствует!» С дежурным Мурат разговаривает совсем не так, как со мной, дежурный – это значительная фигура, имеет прямой доступ к первому секретарю. В изысканных словах Мурат выражает свою радость по поводу того, что дежурный жив и здоров, и интересуется, как прошла ночь и нет ли указаний. По мере того как абонент отвечает, лицо Мурата всё больше вытягивается – это он слышит про лавину, которая в нескольких километрах от Каракола снесла ремонтную мастерскую и обрушилась на шоссе. Мурат просит передать руководству, что все меры приняты, личный привет уважаемому Сергею Ивановичу и прочее. Потом, не глядя на меня, звонит Измаилову, отменяет своё распоряжение и велит готовиться к объявлению лавинной опасности.
Текст у меня уже напечатан, я кладу его на стол. «Всем, всем, всем! Из‑за сильного снегопада в районе Кушкола создалась лавиноопасная ситуация. Во избежание несчастных случаев приказываю…»
Я посрамлён
– С утра штук пятнадцать звонков, – докладывает Надя. – Всем нужен твой скальп.
Мы с Гвоздем наездились и чертовски проголодались, мне плевать на телефонные звонки – ничего хорошего я от них не жду. Вы никогда не замечали, как противен бывает телефон, когда не ждёшь от него ничего хорошего? Надя с умилением смотрит, как мы, обжигаясь, проглатываем борщ и набрасываемся на макароны по‑флотски. Гвоздь втягивает их с мелодичным свистом – фокус, приводящий зрителей в восторг.
Гвоздь втягивает их с мелодичным свистом – фокус, приводящий зрителей в восторг. Шарль, тот самый француз, который снабжает Мариам туалетным мылом, утверждает, что в аристократических салонах Гвоздь имел бы бешеный успех.
Дзинь!
– Кто его спрашивает? – Надя смотрит на моё каменное лицо и врет в трубку: – Его нет дома, позвоните, пожалуйста… завтра.
Самое гнусное, что отключить телефон нельзя, мало ли что может произойти в моём хозяйстве.
– Я становлюсь из‑за тебя отпетой лгуньей, – жалуется Надя. – Если б ты слышал, как я изворачивалась, когда позвонил лично товарищ Петухов!
– Что ему от меня нужно? – интересуюсь я. – Автограф?
– Он предупредил, что, если его не выпустят из Кушкола, ты будешь уволен без выходного пособия.
– Без выходного не уволят, – лихо свистнув, морально поддерживает меня Гвоздь. – Я как профорг не дам своей санкции.
– Кроме того, – Надя листает записную книжку, – тебя обещал стереть с лица земли Николай Викторович Брынза. «Так и передайте ему, Брынза!» Видимо, большой человек. Трое собираются устроить тебе темную, один грозит судом, а из‑за женщины, которой ты разбиваешь личную жизнь, у меня сгорела гречневая каша.
– Мак обещал на ней жениться? – радостно спрашивает Гвоздь.
– Насколько я поняла, ещё нет. Ей срочно нужно выехать, потому что муж думает, что она у тетки в Краснодаре, а завтра у неё день рождения и он туда позвонит.
На меня идёт настоящая охота, у многих путёвки кончились, на руках билеты, а из Кушкола никого не выпускают. Мурат приказал администрации валить весь мусор на Уварова, и в людных местах я стараюсь не бывать.
– Это что, – говорю я, – утром у шлагбаума два фана бросились мне в ноги: «Выпусти, отец родной!» Подумаешь, муж застукает, вот у них действительно беда – истёк срок командировки.
Надя пожимает плечами.
– Но ведь они могут послать своему начальству заверенную у Мурата телеграмму.
– Превосходная идея! Но дело в том, что командированы они не в Кушкол, а в Ставрополь, по дороге как‑то сбились с пути.
– К тому же у них случайно оказались с собой горные лыжи с ботинками, – с усмешкой добавляет Гвоздь. – Добрый день, Анна Федоровна!
– Добрый? Ты смеёшься, Степушка! – с весёлым ужасом говорит мама, садясь за стол. – Полтарелки, Надюша, спасибо. У дверей инструкторы стоят стеной, на них лезут с кулаками – а ведь интеллигентные люди! Надя, это не борщ – это счастье. Гулиев прячется, не подходит к телефону, в барах столпотворение, я завела сотню новых формуляров, лучшие книги расхватали. Ну почему я не догадалась закрыть библиотеку на учёт? Как это ни прискорбно, но в кругах интеллигенции масса прохвостов. Максим, туристы ползут из окон, как тараканы, и почин положила та нахальная вертихвостка из восемьдесят девятого, её уже два раза ловили!
Гвоздь исподтишка подмигивает: Катюшу с барбосами мы встретили у турбазы «Кавказ» в шашлычной, где они праздновали свой побег. Барбосы обрушились на меня с насмешками, а Катюша разговаривать не пожелала: видимо, не привыкла к тому, что на свидания с ней не являются. Лиха беда начало; лет через десять – пятнадцать привыкнет. Отныне в лице этой компании я имею лютых врагов: дружинники из местных ребят по моему распоряжению препроводили их в «Актау».
* * *
Если есть в Кушколе человек, которого все единодушно проклинают, то это трус, паникёр и перестраховщик Максим Уваров. Ну, все – это я загнул, с десяток снисходительных кое‑как наскребу: мама, Надя, мои бездельники да ещё, пожалуй, Хуссейн.