Главное, зачем ехали, выяснилось почти сразу.
Заглянув в открытый ящик, староста перекрестился и сказал, что это точно Петька Шелухин, природный строгановец. Три года как ушел, и с тех пор его здесь не видывали.
- При каких обстоятельствах он покинул место жительства? - спросил Долинин.
- Че-ко-ся? - вылупился на него староста, изъяснявшийся на местном говоре, с непривычки довольно трудном для понимания. - Че талакаити?
- Ну, почему он ушел?
- То-оно, ушел и ушел. Мы лонись и домишку яво на обчество отписали, - обвел дед рукой горницу, надо сказать, прескверную - с низким потолком, в углах серым от паутины.
- "Лонись" - это "в прошлом году", - перевела Пелагия. - Они устроили в доме Шелухина общинную избу.
- Мерси. Я его не про избу спрашиваю. Что он за человек был, Шелухин? Почему из деревни ушел?
- ., человечишко, - отчетливо проговорил дед некрасивое слово, от которого монахиня поморщилась. - Тырта, дрокомеля. Хлопать был здоров, лижбо сбостить чаво. Не одинова учили.
- А? - спросил Долинин Пелагию.
Та пояснила:
- Хвастун, бездельник. Врал много. Ив воровстве замечался.
- Похоже, что наш, - заметил Сергей Сергеевич. - Повадки сходятся. С чего вдруг Шелухин подался из этих чудесных мест? Спросите-ка лучше вы, сестра, а то мы с этим Мафусаилом как-то не очень друг друга разумеем.
Пелагия спросила.
Староста, переглянувшись с молчаливыми мужиками, ответил, что Петька "отошел с диком татарином".
- - С кем? - переспросили хором Сергей Сергеевич и монашка.
- Ино был такой человек. Не наш. Сысторонь взялся, нивесть откель.
- - Что такое "ино"? - нервно взглянул на помощницу Долинин. - И еще это - "сысторонь"?
- Да подождите вы, - невежливо отмахнулась от непонятливого следователя Пелагия. - Скажите, дедушка, а все же откуда, откель татарин-то пришел?
- Ниоткель. Татарина, то-оно, Дурка привела.
Тут уж и черница растерялась.
- Что?
В ходе долгого, изобиловавшего всякого рода недоразумениями разбирательства выяснилось, что Дуркой кличут немую и малахольную девчонку, строгановскую жительницу.
По поводу того, как Дурку звать на самом деле, между аборигенами возник спор.
Один мужик полагал, что Стешкой, другой - что Фимкой. Староста про имя дурочки ничего сказать не мог, однако сообщил, что немая живет с бабкой Бобрихой, которая "семой год" в "лежухе"
(параличе). Дурка, как умеет, ухаживает за больной, ну и "обчество" чем-ничем помогает.
Однажды весной, тому три года, эта самая Дурка привела невесть откуда "сыстороннего" человека, "вовсе дикого".
- Почему дикого? - спросила Пелагия.
- Да, то-оно, как есть дикой. Башкой вертит, глазья таращит, талачет чей-то, вроде по-людски, а толь безо всякого глузду. "Эй, фуани, эй, фуани". Чистый урод, какие в городах у церквы христарадничают.
- Урод? Он что, калека был? - встрял напряженно слушавший Сергей Сергеевич.
- Нет, - ответила монахиня. - "Урод" - это огород", "юродивый". Скажите, дедушка, а как тот человек был одет?
- Почитай, никак. Вовсе без порток, в одной холстине, поверху бласной веревкой опоясан.
- Какой-какой веревкой, сестрица?
Пелагия обернулась к следователю и тихо сказала:
- "Бласная" - это синяя...
Долинин присвистнул.
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Стало быть, в ящике у нас никакой не Мануйла... Quod erat denionstrandum <Что и требовалось доказать (лат.).>.
- Погодите, погодите. - Пелагия снова повернулась к старосте. - А почему вы взяли, что он татарин?
Дед покосился на черницу, напрямую не ответил - велел одному из мужиков:
- Донька, ты ей кажи, мне невместно.
- В баньку мыть яво повели, а у яво етюк обкорнатый, - пояснил Донька.
- В баньку мыть яво повели, а у яво етюк обкорнатый, - пояснил Донька. - Как у татарвы.
- Что-что?
- Это я как раз понял, - заметил Сергей Сергеевич. - У "дикого татарина" было обрезание.
Сомнений нет, это Мануйла. В самом деле бессмертен, прохвост...
Из дальнейшего разговора выяснились еще кое-какие подробности.
Петька Шелухин, самый лядащий мужичонка во всей Строгановке, отчего-то привязался к "дикому", поселил у себя в избе, повсюду ходил за ним, как за родным братом. По свидетельству старосты, они и правда были похожи - и ростом, и лицом. Петька так и звал чужака: "старшой брат", тот же прозвал своего попечителя "Шелухай".
- Не-е, не Шелухай. Шелуяк - во как татарин яво кликал, - поправил Донька.
- Ино так, - подтвердил второй мужик. - Шелуяк. И Петька отзывался.
Следователь велел позвать девчонку, что привела "татарина".
Привели. Но толку от нее никакого не вышло. Было Дурке, должно быть, лет четырнадцать, но из-за маленького роста и заморенности выглядела она на десять. О чем спрашивали - не понимала, только мычала. Скребла грязной пятерней спутанные волосья, шмыгала носом.
В конце концов Долинин махнул на нее рукой.
- Так, говоришь, подружился Шелухин с пришлым человеком? - повернулся он к старосте. - А на какой, собственно, почве?
Пелагия, тяжко вздохнув на безнадежного Сергея Сергеевича, приготовилась перевести его вопрос на строгановский язык - иначе непременно воспроизвелся бы разговор принца Датского с могильщиком ("Известно, на какой, сударь - на нашей, датской"). И вдруг, по чистой случайности." взглянула на жавшуюся у двери Дурку. Теперь, когда взрослые перестали обращать па девчонку внимание, ее лицо переменилось: в пустых глазах зажглась искорка, выражение придурковатости исчезло. Девочка прислушивалась к разговору, да как жадно!
- Сягай, сягай!
(Ступай! Ступай!) - прикрикнул на нее староста.
Та неохотно вышла.
Разговор про "дикого" был продолжен, - Чем же татарин Петьке поблазнил? - спросила Пелагия.
- Петька хлопал, что дикой яму про Святу Землю талакает. Ишто про то, как по правде жить.
- Почему "хлопал"?
- Да де ж татарину про Святу Землю талакать, коли он по-нашему ни бельмеса не строчил?
- То есть совсем говорить не умел?
- Ага.
Один из мужиков (не тот, который Донька, а второй) сказал:
- Как они с Дуркой-то, а, батяня? Она мыкает, он гугукает. Умора. Охрим-то тады шутканул, а?
"Дурка, грит, собе жаниха присватала. Баска будет семейка - Дурень да Дурка".
И погладил бороду рукой, что, должно быть, означало в Строгановке крайнюю степень легкомыслия, потому что староста одернул весельчака;
- Ты зубы-то не скаль. Или забыл, чаво после было?
- А что после было? - тут же поинтересовался Долинин.
Строгановцы переглянулись.
- Да прогнали мы татарина, - сказал староста. - Так-оно, отсизовали как следоват, в шургу башкой сунули, да хлестунами за околицу.
- Что они сделали? - беспомощно оглянулся на монашку Сергей Сергеевич.
- Избили до полусмерти, окунули в выгребную яму и выгнали из деревни кнутами, - объяснила она.
- За что? - покривился на местные нравы Долинин.
- Надо было яво, паскуду, до смерти уходить, - сурово произнес староста. - Ино етюк яво татарской оторвать. Дурку, сироту убогую, котора за ним, как псюха, бегала, опоганить хотел. Носит же земля иродов. Дурка после два дни беспамятно лежала.
Сергей Сергеевич нахмурился.
- Ну а Шелухин что?
- За татарином своим в лес побег. Как мы зачали паскудника охаживать, Петька с мужиками махаться полез, не давал свово "старшого" поучить. Ну, мы и Петьке харю своротили. А как прогнали татарина в лес, Петька котомку завязал и за ним. "Пропадет он в лесу! - орал. - Он человек божий!" И боле мы Петьку не видали, до сего дня.