Несколько севернее, на границе, стояла армия Непобедимого Генералиссимуса Вэня, целью которой было защищать Империю от возможных вторжений.
Брат сделал паузу. Через несколько секунд он продолжил свой рассказ. Он говорил до самого утра. Это была поистине страшная повесть, и лишь под утро брат закончил ее и сказал, что пора ему уходить. Его дом, в котором он жил до отъезда на службу в Бэйчжоу, находился через улицу от моего. Я хотел проводить брата, но он пробормотал, что доберется сам. С трудом я разобрал его слова: он еле говорил, голос его прерывался – было видно, что его одолевает страшный озноб. Тем не менее он был решителен и настаивал, чтобы я отпустил его одного; я проводил брата до ворот, и мы расстались.
Спать мне совершенно не хотелось. Я вошел в библиотеку и принялся записывать историю, которую услышал только что от брата. С первыми лучами солнца я отложил кисточку, вышел из библиотеки на веранду и лег спать на бамбуковое ложе.
Проснулся я около полудня. В доме готовились к обеду; позвав слугу, я приказал принести еду на веранду. Я уже предвкушал, как в ответ на гневные расспросы старшей жены расскажу ей о неожиданном ночном визите брата. После этого я уйду из дома и приду к брату, и мы сможем поговорить по душам, и я наконец узнаю, из‑за чего он так скоропалительно покинул Бэйчжоу. Кроме того, мне хотелось прояснить некоторые детали истории о судье Ди, которые казались мне не очень понятными.
Мои мысли неожиданно прервали. Вошел дворецкий и доложил, что прибыл гонец из Бэйчжоу. Дворецкий передал мне письмо от правителя области Бэйчжоу, в котором тот с сожалением сообщал о скоропостижной кончине моего брата.
Судья Ди, в толстой шубе и меховой шапке, сидел, вжавшись в кресло, в своем кабинете. Напротив него на низких табуреточках сидели двое немолодых людей – его помощников. По помещению гулял ледяной сквозняк, и судья, несмотря на теплую одежду, мерз.
– Дует из всех щелей, – сказал судья, обращаясь к помощникам.
– Ветер идет из пустыни на севере, ваша честь, – отвечал один из них. – Я велю слуге подбавить угля в печь.
С этими словами он поднялся и, шаркая, направился к двери.
– Ну, а тебя, Дао Гань, – обратился судья ко второму, – я вижу, северный климат совершенно не беспокоит?
Дао Гань, худой человек в пятнистом кафтане, втянул руки глубже в рукава и улыбнулся.
– А я, ваша честь, ко всему привык. И к холоду, и к жаре. Где мне только побывать не пришлось! К тому же у меня татарский кафтан, а он греет лучше всяких мехов!
Судья Ди подумал, что в жизни не видел более жалкого одеяния, чем пятнистый кафтан Дао Ганя. Впрочем, Дао Гань всегда отличался некоторой скупостью.
Когда‑то он начинал как бродячий жулик в Ханьюане; девять лет назад судья Ди вытащил его из одной переделки, уговорил бросить прежнее ремесло и поступить к нему на службу. Впоследствии судье не раз пригождались знания, приобретенные Дао Ганем за время его бурной деятельности: Дао Гань прекрасно знал преступный мир, мог проникать в психологию преступников и предугадывать их действия.
Вернулся первый помощник судьи, десятник Хун. За ним шел слуга с ведром, полным угля. Хун взял ведро, бросил уголь в печь и сел на свою табуретку.
– Не в ветре дело, ваша честь, – сказал он, – а просто кабинет слишком большой. Тридцать цзиней, подумать только! Такого у нас еще никогда не было!
Судья оглядел деревянные колонны, поддерживающие почерневший от времени свод потолка, и окна, заклеенные промасленной бумагой.
– Так ведь здесь еще три года назад была ставка Генералиссимуса Северной Армии. А военные любят простор.
– Ну, сейчас у Генералиссимуса простора хватает, – заметил Дао Гань, – в его распоряжении – целая снежная пустыня!
– По‑моему, – откликнулся десятник Хун, – столичная канцелярия несколько отстает от жизни.
Когда они отправляли вас сюда, ваша честь, они, должно быть, думали, что граница все еще в Бэйчжоу.
– Пожалуй, ты прав. – Судья Ди улыбнулся. – Когда начальник канцелярии передавал мне бумаги, он был очень вежлив, хоть и несколько рассеян. Он сказал, что надеется, что на земле варваров меня ждут такие же успехи, как и в Ланьфане. Но от Бэйчжоу до границы с варварами – три сотни миль, да еще стотысячная армия на охране.
Десятник Хун дернул сам себя за клочковатую бороду, встал и пошел в дальний угол комнаты за чаем.
Хун Лян всю жизнь прислуживал в семье Ди и ходил за судьей, когда тот был еще маленьким ребенком.
Двенадцать лет назад, когда судья Ди получил первое назначение на должность уездного начальника, Хун, к тому времени уже пожилой человек, настоял, чтобы ему позволили сопровождать своего воспитанника. Судья Ди сделал его десятником, и, таким образом, Хун получил официальную должность при судье. Он был беззаветно предан и самому судье Ди, и всей его семье; судья знал, что может во всем положиться на Хуна: старик всегда готов исполнить любое поручение или помочь советом.
Хун передал судье чашку горячего чаю. Судья поблагодарил, обхватил чашку обеими руками, чтобы согреть их, и сказал:
– Как бы там ни было, а жаловаться нам не на что. Люди здесь хорошие – работящие, честные. За те четыре месяца, что мы тут находимся, кроме повседневных хлопот, нам пришлось столкнуться только с несколькими случаями грабежей, да и с теми Ма Жун и Цзяо Дай быстро разобрались. И надо отдать должное военным надзирателям: они прекрасно справляются с дезертирами и прочим сбродом, трущимся возле Северной Армии, которого так много в нашей округе. – Судья погладил свою окладистую бороду и прибавил: – Впрочем, одно дело меня беспокоит – исчезновение юной госпожи Ляо. Она пропала десять дней назад, и до сих пор о ней нет никаких вестей…
– Я вчера встретил ее отца, – сказал Дао Гань. – Господин Ляо снова спрашивал, нет ли каких известий о Лень‑фан.
Судья отставил чашку и ответил:
– Мы прочесали весь городской рынок, мы передали описание ее внешности и военным, и гражданским властям провинции. Сделали все, что в наших силах!
Дао Гань кивнул головой.
– По мне, так даже больше, чем нужно, – сказал он. – Ляо Лень‑фан, скорее всего, сбежала с любовником и наверняка скоро вернется – со смущенным мужем рядышком и с пухлым ребеночком на руках, бросится в ноги папочке и будет молить о прощении.
– Да, но у госпожи Ляо Лень‑фан был жених, – сказал десятник Хун. – Скоро свадьбу играть собирались…
Дао Гань усмехнулся, но промолчал.
– Согласен, это больше всего похоже на любовное приключение, – сказал судья Ди. – Ляо Лень‑фан пошла со своей воспитательницей на рынок, они стояли и смотрели на татарина с дрессированным медведем, но в какой‑то момент она взяла и исчезла в толпе. Вряд ли кто‑то решился бы на похищение девушки средь бела дня, да еще в оживленном месте. Так что Ляо, наверное, просто сбежала.
Вдалеке послышался гонг. Судья Ди встал.
– Нужно идти в присутствие. Ладно, я сегодня еще посмотрю записи по делу Ляо. Ужасное это занятие – расследовать чье‑то исчезновение! Обычное убийство и то было бы легче… – Десятник Хун помог судье облачиться в мантию, и тот добавил: – Интересно, почему Ма Жун и Цзяо Дай еще не вернулись?
– Вчера вечером они говорили, что идут на охоту. Собирались выйти до рассвета и вернуться к утреннему заседанию, – ответил Хун.
Судья нехотя снял теплую шапку, надел свою шелковую судейскую шапочку и пошел было к двери, как вдруг в комнату вбежал староста приставов.
– Ваша честь, – выпалил он с порога, – ужасная новость! Утром в южном квартале нашли труп женщины!.