Так, беседуя о вещах, мне хорошо знакомых, я скоро освоился на новом месте и
говорил легко и свободно.
В разгар беседы в комнату вошламиссис Генри; она была в тяжести -- до
рождения мисс Кэтрин оставалось всего недельшесть, -- и это, конечно,при
первой встречепомешаломне достойнооценить ее красоту. Она обошласьсо
мной гораздо надменнее, чемостальные, так что повсем этимпричинамона
заняла лишь третье место в моей привязанности к их семье.
Немного потребовалось времени, чтобы я окончательно разуверился во всех
россказняхПэти Макморленда; и янавсегда стал и посейчасостаюсьверным
слугой дома Дэррисдиров. Наибольшую привязанность питал я к мистеру Генри. С
ним я работал и в нем нашел требовательного хозяина, приберегавшего всю свою
мягкостьдлячасов,незанятыхработой, аврабочее времянетолько
нагружавшегоменязаботамиопоместье,ноинеспускавшегосменя
недреманного ока. Так было до того дня, когда он,с какой-то застенчивостью
подняв глаза от бумаг, сказал мне:
--МистерМаккеллар,мнеприятноотметить,чтосработойвы
справляетесь отлично.
Это было первоеслово одобрения, и с этого дня ослабелего постоянный
надзор за мною; а вскоре от всех членов семьи только и слышно стало: "Мистер
Маккеллар" то, и "мистер Маккеллар"другое, -- и теперья уже все делал по
своемуусмотрению,ивсерасходымоипринималисьбеспрекословнодо
последнегофартинга.ЕщекогдамистерГенрименя школил,яужестал
привязываться к нему-- отчасти из чувства жалостик этому явно иглубоко
несчастливому человеку. Нередко,сидяза счетнымикнигами,онвпадалв
глубокое раздумье, уставясь в пустую страницу или глядя мимо меняв окно. В
эти минуты выражение его лица или невольный вздох вызывали во мне сильнейшее
чувство любопытстваисочувствия. Помню, однаждымыпоздно засиделись за
каким-то деломв конторе.Помещаласьона вверхнемэтаже замка, из окон
открывался вид на залив, на небольшой лесистый мыс и длинную полосу песчаных
отмелей.Итам,нафонезакатногосолнца, чернели и копошилисьфигуры
контрабандистов, грузившихтоварна лошадей. Мистер Генри гляделпрямо на
запад,так чтоя даже поразился, какего не ослепляет солнце,и вдруг он
хмурится, проводит рукой по лбу и с улыбкой повертывается ко мне.
--Вам никакне догадаться, о чем я сейчас думал, -- говорит он. -- Я
думал, что был бы много счастливее, еслибы мог делить опасностьи рискс
этими нарушителями закона.
Я ответил ему,чтодавнозамечаю, как онподавлен,и чтовсем нам
присуще завидовать ближним и думать, что все улучшится от какой-то перемены.
(При этомя, каки подобалопитомцууниверситета,процитировалГорация
[13].)
-- Да,да. Именно так, --сказалон. -- А впрочем, вернемся кнашим
отчетам.
Прошлонемного времени, и мне сталопонятно, что так угнетает его.
)
-- Да,да. Именно так, --сказалон. -- А впрочем, вернемся кнашим
отчетам.
Прошлонемного времени, и мне сталопонятно, что так угнетает его.В
самом деле, даже слепец скоро почувствовалбы, что над домомнависла тень,
теньвладетеляБаллантрэ.Живойилимертвый(а мысчиталиеготогда
мертвым), этот человек продолжалбыть соперником брата: соперником вне дома
-- там не находилосьдоброго слова для мистера Генри, а Баллантрэжалели и
превозносили, соперником и в своем доме, не только в сердцах отца и жены, но
даже и во мнении слуг.
Воглаве челяди было двое старых слуг. ДжонПоль -- низенький, лысый,
торжественный ижелчный старик, большойсвятоша и (в этомнадо отдать ему
справедливость)по-своемупреданныйслуга--былглаваремсторонников
Баллантрэ.Никто неосмеливался заходитьтакдалеко. Оннаходилособое
удовольствиевтом, чтобыпубличнооскорблять мистера Генри, чащевсего
невыгодным для него сравнением. Конечно, милорд и миссис Генри останавливали
Джона, но недостаточно твердо. Стоило емускорчить плаксивуюмину и начать
свои причитания о "бедном барчуке", как он называлБаллантрэ,-- и все ему
прощалось. Генрисносилвсеэтов молчании, спечальным, аиногдаи с
угрюмым выражениемлица.Неприходилось соперничатьс мертвым -- он знал
это,икак было осуждать старого слугуза егослепую преданность. У него
язык не повернулся бы сделать это.
Макконнэхи,возглавлявшийдругуючастьслуг, был старыйзабулдыга,
ругательи пьяница. Я часто думал,какстранно получается, что каждыйиз
этих слугпредставляет полную противоположность своему обожаемому господину
и, превознося его, тем самым признает собственные пороки и готов отречься от
собственныхдобродетелей.Макконнэхискоропронюхаломоейтайной
привязанности и сделал меня своимдоверенным.Бывало, он, отрываяменя от
работы, часами поносил Баллантрэ.
--Да они здесь все сплошь олухи иостолопы, -- кричал он, -- черт бы
их всех, побрал! Подумаешь, владетель, -- да скакой это стати, дьявол им в
глотку,вздумалионитак еговеличать!Этомистера Генринадотеперь
называть владетелем и считать законным наследником. Небось, они вовсе не так
цацкались со своим Баллантрэ, когда он у них сидел на шее. Уж я-то это знаю.
А,будь он неладен! Нисловечкадоброгоне слышал я от него,даикто
слышал? Одна брань, и насмешки, и божба -- подавись он ею на том свете! Я-то
знал, каков он, этотджентльмен! Вы когда-нибудь слышали, мистер Маккеллар,
о Вулли Уайте, ткаче? Нет? Нутак этотВуллибылстрашный ханжа и этакий
сухарь, совсем не по мне. Мне иглядеть-то на него было противно. Но только
по своей частион был рьяный человек, и случалось ему обличать Баллантрэ за
его безобразия. Ну, пристало ли владетелю Баллантрэ воевать сткачом, а? --
Макконнэхи сморщил нос. Он никогда не мог произнестиненавистного имени без
гримасыотвращения. -- Аонкак раз это и затеял.