– А сегодня ты не заметил ничего подозрительного?
– Ничего. Конечно, меня не приглашали пошнырять вокруг дома. И у меня сложилось впечатление, что я вроде как прошел допрос. Впрочем, может быть, я показался ему не тем типом, которому следует шнырять в его владениях – похоже, он счел меня радикалом.
– Ну, на копа ты не похож, это точно.
– Да уж.
– Ручаюсь, им это понравилось.
Келсо что‑то пробурчал, и Элли не разобрала слов. Он начал рыться в карманах, ища сигареты.
– Ты слишком много куришь, – сказала она.
– Да, мамочка.
Он протянул пачку ей, но Элли покачала головой.
– Хочешь есть? – спросил Келсо.
Она кивнула:
– И пить. Мне сегодня не удалось толком пообедать. Надеюсь, тебе больше повезло.
– Гм, нет.
– Тогда дай мне привести себя в порядок, и я что‑нибудь приготовлю.
– Зачем беспокоиться? Давай поедим в городе.
– Идет. И я плачу. У меня сегодня что‑то вроде праздника, и вряд ли следует праздновать на средства полиции.
– Не будем отвлекаться, Элли. – Келсо принял серьезный тон. – Может быть, мы просто выдаем желаемое за действительное. У нас нет реальных улик.
– Знаю, знаю. Но согласись: с тех пор, как я здесь появилась, дела пошли живее, а?
Келсо рассмеялся:
– Да, должен признать. – Он помолчал, потом сказал: – По пути из Эшли‑холла я звонил в штаб‑квартиру.
– Да? – встрепенулась она.
– Элли, я снова пытался отключить тебя от расследования.
– О, господи, почему? – рассерженно спросила она. – Я некомпетентна, да? Я тебе мешаю? Какого черта, что ты им сказал?
– Неважно. Все равно они отказали. Повторили то же, что и раньше: ты хороший оперативный работник, и наши департаменты должны сотрудничать. И сказали, что мне пора повзрослеть.
– Повзрослеть?
– Я сказал, что неудобно делить фургончик с женщиной.
Она закатила глаза:
– И они сказали, что тебе пора повзрослеть?
– И извлечь из этого максимум.
Элли на мгновение вспыхнула.
– Ты доложил о нападении на меня?
– Нет.
– Но... – начала она.
Положив локти на стол, он подался вперед, тыча в нее сигаретой, словно этим мог снять все возражения:
– Если бы я сообщил об этом, они бы прислали сюда целую команду. И потихоньку все бы испортили. Ты знаешь, как они действуют, когда дело касается женщин – наших или ваших. Они выходят из себя, даже когда нападают на мужчин. Я не мог дать им шанса сорвать эту операцию. Понимаешь?
– Да, конечно. И я согласна. Так вот почему ты придумал эту глупость, что неудобно делить фургончик с женщиной?
– Я чувствовал себя идиотом.
– И не только чувствовал. Ну ладно, забудем об этом, хорошо? Я уже говорила, что ты от меня не отвяжешься, так что смирись с этим фактом. А теперь дай мне собраться, и я устрою тебе пир. Кстати, ты выглядишь не лучшим образом.
– Ты не сердишься?
Элли стояла, собираясь выйти из‑за стола, и сверху посмотрела на него:
– Сержусь, но это неважно. – Она положила руки на стол. – Ты еще что‑то задумал, Джим? Тебя еще что‑то тревожит?
«Давай выкладывай», – подумала Элли. Ты не приносишь несчастья, это все людские выдумки.
Келсо вытащил сигарету, избегая смотреть девушке в глаза:
– Нет, ничего. Что еще?
– Хорошо.
Она отвернулась и задвинула дверь между кухонной и спальной секциями.
Келсо пригладил свои густые черные волосы и прислушался к ее движениям. Лицо его было мрачно.
~~
Ресторан, на самом деле бывший частью гостиницы, располагался у тихой дороги, выходящей к шоссе на Лондон. Посетителей было мало, и атмосфера располагала к отдыху, была непринужденной – неяркое освещение, ненавязчивое обслуживание.
Элли посмотрела через стол на Келсо и улыбнулась его поглощенности огромным ромштексом на тарелке. Он сосредоточенно ел, хотя поедание мяса вряд ли требовало такого внимания и целеустремленности. Лампа на столе под красным абажуром излучала теплый свет, придавая лицу округлость и мягкость, обычно незаметные. С приглаженными волосами и единственным галстуком – Келсо признался, что когда он его покупал, узкие были в моде; потом, с появлением более широких, галстук устарел, а теперь снова вошел в моду, – он выглядел совсем не тем небритым взъерошенным типом, которого она встретила сначала. У него был нос с горбинкой, в меру твердый подбородок, почти прямые губы, но внимание Элли привлекли глаза. Они отличались глубочайшей синевой, почти черные в неярком освещении ресторана, и были одновременно мягкими и настороженными, когда прямо смотрели на нее. Темным ресницам позавидовала бы любая девушка, и только брови, острым углом изгибаясь над переносицей и опускаясь к скулам, придавали чертам жесткость, что было привлекательно, но немножко устрашающе. Потянувшись к бокалу с вином, Келсо поймал ее взгляд.
Подняв бокал, он улыбнулся, и Элли быстро взяла свой, чувствуя, что краснеет, как школьница, на этот раз от смущения, а не от злости.
– Как твой Строганов? – спокойно спросил Келсо.
– Отлично. А твой ромштекс?
– Хорошо. Я и не знал, что так проголодался.
– Мне казалось, тебе это чувство незнакомо.
Он пригубил вино, глядя на девушку через край бокала.
– Ты так и не объяснила мне, почему, – сказал он, ставя вино на стол.
Она вопросительно посмотрела на него.
– Почему не замужем, – сказал Келсо, снова принимаясь за свой ромштекс.
– Ох.
– Есть какая‑то причина?
– Обычная. Все жду подходящего спутника. Наверное, я слишком наивна.
– Не думаю. Ты хорошо искала?
– И не пыталась. Наверное, я слишком люблю свою работу, она занимает все время. Джим, я хочу задать тебе вопрос и буду благодарна, если ты ответишь честно.
– Положить руку на Библию?
– Побудь серьезным хоть минуту.
Он оставил свой ромштекс и положил нож и вилку.
– Давай.
Поколебавшись, Элли сказала, будто нырнула:
– Когда мне рассказали о твоей работе, я кое‑что разузнала самостоятельно. О тебе.
Он снова взял нож и вилку и принялся за мясо. Но это не остановило ее:
– Один друг из полиции сказал, что у тебя странная репутация.
– Давай оставим это, Элли.
– Не сердись. Я просто хочу выяснить, не потому ли ты хочешь отстранить меня от расследования. Или просто потому что я женщина и не соответствую твоим стандартам?
– Твой друг сказал, что я приношу несчастье? Иона – так меня называют.
– Он сказал, что несколько операций, в которых ты участвовал, плохо кончились.
– Лишь несколько? Да, пожалуй, лишь несколько, но этого достаточно, чтобы люди поверили в мою способность приносить несчастье. Почему, ты думаешь, меня направили сюда? Моя последняя операция – с нападением на бронированный фургон – провалилась. Один полисмен погиб, а он был всего лишь шофером.
– Но это могла быть не твоя вина.
– Моя. Я видел стрелявшего. И мог остановить его. Но мой револьвер дал осечку. И водитель погиб.
– Но как ты можешь винить себя.