Вместо ответа он показал мне рисунок, над которым работал.
— Нравится? — спросил он. Это был изящный карандашный набросок городского пейзажа на фоне неба.
— Нравится, — ответил я с хитрой усмешкой. — Тут нет огня.
— Ха-ха, — сказал Тайсон. Думаю, он был единственным человеком, с которым я мог шутить на эту тему — наверно, потому, что я сам присутствовал при его последнем поджоге, когда Тайсон уничтожил собственный дом и едва не угробил нас обоих. Нет, я не считаю себя причиной всех бед мира, но в том пожаре была большая доля моей вины: именно я толкнул Тайсона на этот страшный поступок.
Я взглянул на картинку— она и вправду была хороша, впрочем, как все рисунки Тайсона. И я недаром отметил отсутствие в пейзаже горящих предметов — это было хорошим знаком. Тайсон слишком часто рисовал пламя, пожирающее самолёты, постройки, людей... Его психотерапевт утверждал, что ему полезно давать свободу своим внутренним демонам через живопись. И всё равно это производило жутковатое впечатление.
В том, как Тайсон стал частью нашей семьи, есть моя заслуга, которой я немножко горжусь. После того, как сгорел маяк и я спас Тайсона от смерти в океане, парня забрали у его приёмных родителей — третьей семьи, в которой он жил с момента гибели своих настоящих папы с мамой, когда Тайсон был ещё совсем маленьким. Взять его к себе на воспитание никто не стремился, так что Тайсону грозил детский дом под названием «Благословенное пристанище». Какое там «благословенное», какое там «пристанище»! Это был убогий сиротский приют с цинично лживым названием для детей, которые совсем никому не нужны. Я настоял, чтобы мы забрали Тайсона к себе, стали его новой семьёй. Мои родители, конечно, не пришли в восторг при мысли, что в их доме поселится неблагополучный ребёнок с наклонностями пиромана, однако они понимали, что перед ним я даже в ещё большем долгу, чем перед Остином. Несмотря на из ряда вон выходящую историю наших с Тайсоном отношений, социальная служба вынуждена была согласиться, что лучше отдать его нам, чем засадить в «Благословенное пристанище». В раннем детстве я всегда мечтал о брате; и хотя Тайсон был не совсем тем, кого бы я представил себе в этой роли, тем не менее, сама идея мне нравилась.
Он перевернул лист своего альбома для набросков и принялся за новый рисунок, забыв (или прикинувшись, что забыл) вопрос, с которым я вошёл в его комнату. Нет, так легко ему от меня не отделаться.
— Так как, Тайсон, — повторил я, — ты меня ненавидишь?
Он поёрзал.
— Ну да, а как же. Ну, может, немножко.
— А может, «множко»? — допытывался я.
— Не знаю, — ответил Тайсон. — Где-то между немножко и «множко»... но ближе к немножко. Правда, симпатии у меня к тебе больше, чем ненависти, не то я бы не согласился здесь жить.
Я улыбнулся.
— Знаю, ты терпеть не можешь, когда я вытаскиваю тебя из постели посреди ночи.
Тайсон мыкнул, словно недовольный бугай. Частью искупления моих грехов в отношении него стала обязанность заводить будильник на час и на четыре часа ночи, поднимать Тайсона и тащить в туалет в надежде отучить его от милой привычки писать в постель, о которой я так доходчиво объявил всей школе.
— Когда люди ненавидят тебя до коликов в животе — как ты с этим справляешься? — спросил я.
— Никак, — ответил он, и я сообразил, что глупо было спрашивать об этом парня, у которого при малейшем проявлении ненависти в его адрес сносило крышу. — Ты про Остина, что ли? — спросил он, вспомнив, где я сегодня обедал.
Я кивнул.
— Надеялся, что он скостит мне срок по причине хорошего поведения.
— Похоже, ты получил пожизненное без права на досрочное освобождение?
— Ещё хуже, — сказал я.
— Меня отправили в изолятор для смертников.
И тут Тайсон сказал кое-что, чего я никогда не забуду.
— Иногда люди видят тебя таким, каким они хотят тебя видеть, как бы ты ни старался изменить их отношение к тебе. Они скорее вывернут наизнанку весь мир за удовольствие смотреть на тебя как на грязную тварь.
Прошло совсем немного времени, и я узнал, до чего Тайсон был прав.
Алек Смартц
Смертоносная отрава, заваренная Теневым клубом, в конце концов закипела бы и полилась через край сама по себе, независимо ни от чьих усилий — я в этом убеждён; но по-настоящему огонь под котлом распалило прибытие в наш город одного человека.
Как правило, бывает так: когда в ваш жилой район переезжают новые мальчик или девочка, на поверхности стоячего пруда бытия это событие не вызывает никакой ряби. Новенькие незаметно для посторонних глаз проскальзывают в дальний конец классной комнаты или просто подменяют собой кого-то, кто только что выбыл. Но иногда появление новенького подобно прыжку очертя голову в тихий бассейн, сопровождающемуся громким всплеском и фонтаном брызг. Алек Смартц был именно из таких.
Алек, стройный, симпатичный парень, заявил себя сразу на высший уровень — как в социальном, так и в академическом и даже спортивном плане. Он не был самым рослым в школе, но почему-то казался на голову выше других. Его появление в наших рядах носило некий мистический характер, и Алек быстро стал легендой.
Скажу сразу, чтобы не вызывать кривотолков: у меня с Алеком не возникло никаких проблем. Ну разве что совсем небольшая — когда дело коснулось его и Шерил — но об этом потом.
Впервые я увидел его в приёмной, где заполнял листок опоздания — ну, вы знаете, пунктуальность никогда не входила в число моих достоинств. Алек беседовал с директором Диллером так, будто они были давними партнёрами по гольфу или что-то в этом роде. Директор расспрашивал новенького, чем бы тот хотел заниматься во внеурочное время, а Алек беспечно отвечал:
— Да не знаю... Мне многое нравится.
— Ну что ж, уверен, ты найдёшь здесь множество друзей, — сказал директор Диллер. Тут он увидел меня и проследил, чтобы Алек пошёл в противоположном направлении. Я сделал вид, будто меня это не колышет.
Уже в тот момент я понял, что Алек станет эпицентром сейсмической активности в нашей школе — это было ясно по самой его манере держаться, по тому, как он смотрел на тебя. Словно уже стал неотъемлемой частью нашего общества, не приложив к этому никаких особых усилий. А уж его имечко... Алек Смартц! Почему родители иногда так жестоко шутят со своими детьми, останется для меня вечной загадкой. С другой стороны, сразу ясно, что только полный придурок попытается самоутвердиться за счёт жертвы родительской шутки. Если кто-то из таких остроумцев пытался обозвать его «Smart Alec», он с каменным лицом отбривал: «Не-ет, подумать только, как оригинально. Никому до тебя это и в голову не приходило», — выставляя «умника» таким образом ещё бóльшим ослом — если это вообще было возможно.
Однако мне кажется, что некоторым образом имя предопределило личность и судьбу Алека Смартца — ведь часто случается, что люди становятся рабами своих имён. У нас, например, был учитель музыки мистер Мьюзикер, а заведующего овощной лавкой на Сосновой улице звали мистер Честнок.
Прошло несколько дней после обеда у Пэйсов, и я решил, что хватит лишь провожать Алека взглядом, когда он проносится мимо, или слушать, как народ шепчется о нём — пора познакомиться лично. Я не очень-то вникал в слухи, но они подстёгивали моё любопытство.
Это был один из тех редких дней, когда я не опоздал на занятия. Алек и Шерил парковали свои велосипеды. Наверно, Шерил забыла дома замок, вот Алек и сцепил оба их велосипеда вместе. Я бы покривил душой, если бы сказал, что меня это не взволновало.