Тем временем Требоний, который полюбил Спартака, а может быть, имел и некоторые виды на него в будущем, усердно занялся судьбой Мирцы. Будучи другом Квинта Гортензия и горячим поклонником его ораторского таланта, он имел возможность порекомендовать Валерии, сестре Гортензия, купить Мирцу, которая была воспитанной и образованной девушкой, говорила по-гречески, умела умащивать тело маслами и благовониями, знала толк в притираниях, употреблявшихся знатными патрицианками, и могла быть полезной для ухода за ее особой.
Валерия не возражала против покупки новой рабыни, если та подойдет ей. Она пожелала ее увидеть, поговорила с ней и, так как Мирца ей понравилась, тут же купила ее за сорок пять тысяч сестерциев. Вместе с другими своими рабынями она увезла ее в дом Суллы, женой которого она стала пятнадцатого декабря прошлого года.
Хотя это и не совпадало с планами Спартака, мечтавшего о том, чтобы сестра его стала свободной, все же в ее положении это оказалось лучшим выходом: по крайней мере, она была избавлена - и, возможно, навсегда - от позора и бесчестия.
Почти перестав беспокоиться о судьбе Мирцы, Спартак занялся другими серьезными и, по-видимому, требующими тайны делами, судя по частым его беседам с Катилиной и ежедневным продолжительным свиданиям с ним. Фракиец, кроме того, усердно посещал все школы гладиаторов, а когда в Риме происходили состязания, то он бывал во всех кабачках и тавернах Субуры и Эсквилина, где постоянно искал встреч с гладиаторами и рабами.
О чем же он мечтал, за какое дело взялся, что он замыслил?
Об этом читатель вскоре узнает.
Итак, стоя на верхней галерее базилики Эмилия, Спартак был погружен в глубокое раздумье; он не слышал ничего, что говорилось вокруг, и ни разу не повернул головы в ту сторону, где громко болтали между собой Гай Тауривий, Эмилий Варин и Апулей Тудертин, не слышал их крикливых голосов и грубых острот.
- Очень хорошо, отлично, - говорил Гай Тауривий, продолжая разговор с товарищами. - Ах, этот милейший Сулла!.. Он решил, что можно разрушить памятники славы Мария? Ах! Ах! Счастливый диктатор думал, что достаточно свалить статую, воздвигнутую в честь Мария на Пинцийском холме, и арку в Капитолии, воздвигнутую в честь победы над тевтонами и кимврами, - и память о Марии исчезнет! Да, да, он считал, что этого достаточно, чтобы стереть всякий след, всякое воспоминание о бессмертных подвигах уроженца Арпина, несчастный безумец!.. Из-за его свирепости и страшного могущества в наших городах, пожалуй, не осталось бы жителей и вся Италия превратилась бы в груду развалин. Но, как бы то ни было, Югурту победил не он, а Марий! И не кто иной, как Марий, одержал победу при Аквах Секстиевых и Верцеллах!
- Бедный глупец! - визгливо кричал Эмилий Варин. - А вот консул Лепид украшает базилику чудесными щитами, на которых увековечены победы Мария над кимврами!
- Я и говорил, что этот Лепид будет бельмом на глазу у счастливого диктатора!
- Брось ты!.. Лепид - ничтожество! - сказал тоном глубочайшего презрения клиент Красса, толстенький человечек с брюшком. - Какую неприятность может он доставить Сулле? Не больше, чем мошка слону!
- Да ты не знаешь разве, что Лепид не только консул, но еще и очень богат, богаче твоего патрона Марка Красса?
- Что он богат, это я знаю; но что он богаче Красса, этому я не верю.
- А портики в доме Лепида ты видел? Самые красивые, самые великолепные портики не только на Палатине, но и во всем Риме!
- Ну и что ж из того, что у него дом самый красивый в Риме?
- Да ведь это единственный дом, в котором портики построены из нумидийского мрамора!
- Ну и что ж? Этим, что ли, он устрашит Суллу?
- Это доказывает, что он могуществен; он силен тем, что народ любит его.
- Его любят плебеи. А разве они мало упрекают его за бессмысленную роскошь и безудержное мотовство?
- Не плебеи, а завистливые патриции, которым не под силу с ним тягаться.
- Запомните мои слова, - прервал их Варин, - в этом году случится что-нибудь необыкновенное.
- Почему же?
- Потому, что в Аримине произошло чудо.
- А что там случилось?
- На вилле Валерия петух заговорил человеческим голосом.
- Ну, если это правда, то действительно такое диво предвещает удивительные события!
- Если это правда? Да в Риме все только об этом и говорят. Рассказывали об этом чуде сам Валерий и его семья, вернувшаяся из Аримина, да и слуги их тоже подтверждают это.
- Действительно, необыкновенное чудо, - бормотал Апулей Тудертин; человек религиозный, полный предрассудков, он был глубоко потрясен и искал тайный смысл в явлении, которое, как он твердо верил, представляло собою предупреждение богов.
- Коллегия авгуров уже собиралась для разгадки тайны, скрытой в таком странном явлении, - произнес своим скрипучим голосом Эмилий Варин, а затем, подмигнув атлету, добавил: - Я хоть и не авгур, а мне все ясно.
- О! - воскликнул с удивлением Апулей.
- Чему тут удивляться?
- О-о! - на этот раз насмешливо воскликнул клиент Марка Красса. - А ну-ка, объясни нам, разве ты лучше, чем авгуры, понимаешь скрытый смысл этого чуда?
- Это предупреждение богини Весты, оскорбленной поведением одной из своих весталок.
- Ах, ах!.. Теперь я понял! А ведь правда… недурно придумано… иначе и быть не может! - смеясь, сказал Гай Тауривий.
- Ваше счастье, что вы понимаете друг друга с полуслова, а я, признаюсь, недогадлив и ничего не понял.
- Что ты притворяешься? Как это ты не понимаешь?
- Нет, право, клянусь двенадцатью богами Согласия, не понимаю…
- Да ведь Варин намекает на преступную связь одной из дев-весталок, Лицинии, с твоим патроном!
- Злостная клевета! - возмущенно воскликнул верный клиент. - Какая наглая ложь! Этого не только вымолвить, но и подумать нельзя!
- И я говорю то же самое, - сказал Варин с насмешливой улыбкой и издевательским тоном.
- Так-то оно так, а вот поди наберись храбрости и внуши это добрым квиритам! Они все в один голос настойчиво твердят об этом и осуждают святотатственную любовь твоего патрона к прекрасной весталке.
- А я повторяю: это сплетни!
- Я понимаю, милейший Апулей Тудертин, что ты должен так говорить. Это очень хорошо и вполне понятно. Но нас-то не надуешь, нет, клянусь жезлом Меркурия! Любви не скроешь. И если бы Красс не любил Лицинию, он не сидел бы рядом с ней на всех собраниях, не выказывал бы особой заботливости о ней, не смотрел бы на нее так нежно и… Ну, мы-то понимаем друг друга! Ты вот говоришь "нет", а мы говорим "да". В благодарность за все подачки Красса проси и моли Венеру Мурсийскую, - если только у тебя хватит духу, - чтобы он в один прекрасный день не попал в лапы цензора.
В эту минуту к Спартаку подошел человек среднего роста, но широкоплечий, с мощной грудью, сильными руками и ногами, с лицом, дышащим энергией, мужеством и решимостью, чернобородый, черноглазый и черноволосый. Он легонько ударил фракийца по плечу и этим вывел его из задумчивости.
- Ты так погружен в свои мысли, что никого и ничего не видишь.
- Крикс! - воскликнул Спартак и провел рукой по лбу, как будто желал отогнать осаждавшие его мысли. - Я тебя и не заметил!
- А ведь ты на меня смотрел, когда я прогуливался внизу вместе с нашим ланистой Акцианом.
- Будь он проклят! Ну как там, рассказывай скорей! - немного подумав, спросил Спартак.
- Я встретился с Арториксом, когда он вернулся из поездки.
- Он был в Капуе?
- Да.
- Виделся он с кем-нибудь?
- С одним германцем, неким Эномаем; его считают среди всех его товарищей самым сильным, как духом, так и телом.
- Хорошо, хорошо! - воскликнул Спартак; глаза его сверкали от радостного волнения. - Ну и что же?
- Эномай полон надежд и мечтает о том же, о чем и мы с тобою; он принял поэтому наш план, присягнул Арториксу и обещал распространять нашу святую и справедливую идею (прости меня, что я сказал "нашу", я должен был сказать "твою") среди наиболее смелых гладиаторов школы Лентула Батиата.
- Ах, если боги, обитающие на Олимпе, будут покровительствовать несчастным и угнетенным, я верю, что не так далек тот день, когда рабство исчезнет на земле! - тихо промолвил глубоко взволнованный Спартак.
- Но Арторикс сообщил мне, - добавил Крикс, - что Эномай, хотя и смелый человек, он слишком легковерен и неосторожен.
- Это плохо, очень плохо, клянусь Геркулесом!
- Я тоже так думаю.
Оба гладиатора некоторое время молчали. Первым заговорил Крикс, он спросил Спартака:
- А Катилина?
- Я все больше и больше убеждаюсь, - ответил фракиец, - что он никогда не примкнет к нам.
- Значит, о нем идет ложная слава? И пресловутое величие души его - пустые россказни?
- Нет, душа у него великая и ум необычайный, но благодаря воспитанию и чисто латинскому образованию он впитал в себя всяческие предрассудки. Я думаю, что ему хотелось бы воспользоваться нашими мечтами, чтобы изменить существующий порядок управления, а не варварские законы, опираясь на которые Рим сделался тираном всего мира.
После минуты молчания Спартак добавил:
- Я буду у него сегодня вечером, встречусь там и с его друзьями и постараюсь договориться с ними относительно общего выступления. Однако опасаюсь, что это ни к чему не приведет.
- Катилине и его друзьям известна наша тайна?
- Если даже они и знают о ней, нам все равно не грозит опасность: они нас не предадут, если мы даже и не придем к соглашению с ними. Римляне не особенно боятся рабов; нас, гладиаторов, они не считают сколько-нибудь серьезной угрозой их власти.
- Да, это так, мы в их представлении не люди. Даже с рабами, восставшими восемнадцать лет назад в Сицилии под началом сирийца Эвноя и ожесточенно боровшимися с римлянами, они считались больше, чем с нами.
- Да, те для них были почти что людьми.
- А мы какая-то низшая раса.
- О Спартак, Спартак! - прошептал Крикс, и глаза его засверкали гневом. - Больше, чем за жизнь, которую ты мне тогда спас в цирке, я буду благодарен тебе, за то, что ты стойко будешь бороться с препятствиями и. доведешь до конца трудное дело, которому себя посвятил. Объедини нас под своим началом, чтобы мы могли, обнажив мечи, померяться силой в ратном поле с этими разбойниками и показать им, что гладиаторы не низшая раса, а такие же люди, как и они!
- О, я буду с непоколебимой волей, с беспредельной энергией и упорством, всеми силами души бороться до конца моей жизни за наше дело! Я неуклонно буду вести борьбу за свободу до победы - или умру за нее смертью храбрых!
В словах Спартака чувствовалась глубокая убежденность и вера. Он пожал руку Крикса; тот поднес ее к сердцу и произнес в сильном волнении:
- Спартак, спаситель мой, тебя ждут великие дела! Такие люди, как ты, рождаются для подвигов и высоких деяний. Из таких людей выходят герои…
- Или мученики… - тихо сказал Спартак; лицо его было печально, и голова склонилась на грудь.
В эту минуту раздался пронзительный голос Эмилия Варина:
- Пойдемте, Гай и Апулей, в храм Раздора, узнаем новости о решениях сената!
- А разве сенат собирается сегодня не в храме Согласия? - спросил Тудертин.
- Ну да, - ответил Варин.
- В старом или в новом?
- Какой же ты дурак! Если бы он собрался в храме Фурия Камилла, посвященном истинному согласию, я сказал бы тебе: пойдем в храм Согласия. Но ведь я звал тебя в храм Раздора, - не понимаешь разве, что я говорю о храме, воздвигнутом нечестивым Луцием Опимием на костях угнетенного народа после позорного и подлого убийства Гракхов?
- Варин прав, - сказал Гай Тауривий, - храм Согласия действительно следовало бы назвать храмом Раздора.
И трое болтунов направились к лестнице, ведущей к портику базилики Эмилия; за ними последовали оба гладиатора.
Как только Спартак и Крикс приблизились к портику, какой-то человек подошел к фракийцу и сказал ему:
- Ну, что же, Спартак, когда ты решишь вернуться в мою школу?
Это был ланиста Акциан.
- Да поглотят тебя живым воды Стикса? - закричал, дрожа от гнева, гладиатор. - Долго ли ты будешь надоедать мне своими мерзкими приставаниями? Скоро ли дашь мне жить спокойно и свободно?
- Но ведь я беспокою тебя, - сладким и вкрадчивым голосом сказал Акциан, - для твоего же собственного блага, я забочусь о твоем будущем, я…
- Послушай, Акциан, и хорошенько запомни мои слова. Я не мальчик и не нуждаюсь в опекуне, а если бы он мне и понадобился, я никогда не выбрал бы тебя. Запомни это, старик, и не попадайся мне больше на глаза, не то, клянусь Юпитером Родопским, богом отцов моих, я так хвачу тебя кулаком по лысому черепу, что отправлю прямехонько в преисподнюю, а потом будь что будет!
Через минуту он добавил:
- Ты ведь знаешь, какая сила в моем кулаке. Помнишь, как я отделал десятерых твоих рабов-корсиканцев, которых обучал ремеслу гладиаторов, а они в один прекрасный день набросились на меня, вооруженные деревянными мечами?
Ланиста рассыпался в извинениях и уверениях в дружбе. Спартак в ответ прибавил:
- Уходи, и чтоб я тебя больше не видел. Не приставай ко мне!
Оставив смущенного и сконфуженного Акциана посреди портика, оба гладиатора направились через Форум к повороту на Палатин, - там, у портика Катулла, Катилина назначил свидание Спартаку.
Дом Катулла, который был консулом вместе с Марием в 652 году римской эры, то есть за двадцать четыре года до нашего повествования, считался одним из самых красивых и роскошных в Риме. Перед домом возвышался великолепный портик, украшенный военной добычей, отнятой у кимвров, и бронзовым быком, перед которым эти враги Рима приносили присягу. Портик служил местом встреч молодых римлянок, они совершали здесь прогулки и занимались гимнастическими упражнениями. Само собой разумеется, что сюда же приходили и молодые щеголи - патриции и всадники - полюбоваться прекрасными дочерьми Квирина.
Когда оба гладиатора дошли до портика Катулла, они увидели вокруг него толпу патрициев, любовавшихся женщинами, которых тут собралось больше, чем обычно, так как была ненастная погода - шел дождь, перемежавшийся со снегом.
Сверкающие белизной точеные руки, едва прикрытые прелестные груди, плечи, как у олимпийских богинь, пышность нарядов и блеск золота, жемчугов, яхонтов и рубинов, пестрота оттенков нарядных одежд представляли очаровательное зрелище. Тут можно было увидеть изящнейшие пеплумы, паллии, столы, туники из тончайшей шерсти и других чудесных тканей.
Собравшиеся в портике женщины поражали своей красотой. Там были Аврелия Орестилла, возлюбленная Катилины; молодая, прекрасная и величественная Семпрония, которая за душевные свои достоинства и высокие качества ума названа была впоследствии великой: она погибла в бою, сражаясь, как храбрый воин, бок о бок с Катилиной, в битве при Пистории; Аврелия, мать Цезаря; Валерия, жена Суллы; весталка Лициния; Целия, бывшая жена Суллы, уже давно отвергнутая им; Ливия, мать юного Катона; Постумия Регилия, предок которой одержал победу над латинянами при Регильском озере. Были там и две красавицы девушки из знаменитого рода Фабия Амбуста; Клавдия Пульхра, жена Юния Норбана, бывшего два года назад консулом; прекраснейшая Домиция, дочь Домиция Агенобарба, консула и прадеда Нерона; Эмилия, прелестная дочь Эмилия Скавра, и молоденькая развратная Фульвия; весталка Вителия, известная необыкновенной белизной кожи, и сотни других матрон и девушек, принадлежащих к самой родовитой римской знати.
Внутри обширного портика молодые патрицианки упражнялись в гимнастике или же забавлялись игрой в мяч - любимейшей игрой римлян обоего пола и любого возраста.
В этот холодный зимний день большинство собравшихся тут женщин прогуливались взад и вперед, чтобы согреться.
Подойдя к портику Катулла, Спартак и Крикс остановились несколько поодаль от толпы патрициев и всадников, как полагалось людям низкого звания. Они искали глазами Луция Сергия; он стоял у колонны с Квинтом Курионом, патрицием, предававшимся оргиям и разврату (благодаря ему впоследствии был раскрыт заговор Катилины). С ними стоял и молодой Луций Кальпурний Бестиа, трибун плебеев в год заговора Катилины.
Стараясь не привлекать внимания собравшихся здесь знатных людей, гладиаторы приблизились к Катилине. А Луций Сергий в эту минуту с саркастическим смехом говорил своим друзьям:
- Хочу на днях познакомиться с весталкой Лицинией, с которой так любезничает толстяк Марк Красс, и рассказать ей о похождениях его с Эвтибидой.
- Да, да, - воскликнул Луций Бестиа, - скажи ей, что Красс преподнес Эвтибиде двести тысяч сестерциев.
- Марк Красс дарит женщине двести тысяч сестерциев?.. - удивился Катилина. - Ну, это чудо куда занимательнее ариминского чуда. Там будто бы петух заговорил по-человечьи.
- Право, это удивительно только потому, что Марк Красс жаден и скуп, - заметил Квинт Курион. - В конце-то концов для него двести тысяч сестерциев псе равно что песчинка в сравнении со всем песком на берегах светлого Тибра.
- Ты прав, - сказал с алчным блеском в глазах Луций Бестиа. - Действительно, для Марка Красса это сущая безделица. Ведь у него свыше семи тысяч талантов!..
- Да, значит, больше полутора биллионов сестерциев!
- Какое богатство! Сумма показалась бы невероятной, если бы не было доподлинно известно, что это именно так!
- Вот как хорошо живется в нашей благословенной республике людям с низкой душой, тупым и ничтожным. Им широко открыт путь к почестям и славе. Я чувствую в себе силы и способность довести до победы любую войну, но никогда я не мог добиться назначения командующим, потому что я беден и у меня долги. Если завтра Красс из тщеславия вздумает получить назначение в какую-нибудь провинцию, где придется воевать, он добьется этого немедленно: он богат и может купить не только несчастных голодных плебеев, но и весь богатый, жадный сенат.
- А ведь надо сказать, что источник его обогащения, - добавил Квинт Курион, - не так уж безупречен.
- Еще бы! - подтвердил Луций. - Откуда у него все эти богатства? Он скупал по самой низкой цене имущество, конфискованное Суллой у жертв проскрипций. Ссужал деньги под огромные проценты. Купил около пятисот рабов, - среди них были и архитекторы и каменщики, - и построил огромное количество домов на пустырях, землю приобрел почти даром; там прежде стояли хижины плебеев, уничтоженные частыми пожарами, истреблявшими целые кварталы, населенные бедняками.
- Теперь, - прервал его Катилина, - половина домов в Риме принадлежит ему.
- Разве это справедливо? - пылко воскликнул Бестиа. - Честно ли это?
- Зато удобно, - с горькой улыбкой отозвался Катилина.
- Может ли и должно ли это продолжаться? - спросил Квинт Курион.