1
Его зовут ДжонСиднейХоуард,мыснимчленыодногоитогоже
лондонского клуба. В тот вечер я пришел туда ужинать около восьми, усталый
после долгого дня и нескончаемых разговоров о моих взглядах навойну.Он
входил в клуб впереди меня - высокий изможденный человек лет семидесятис
несколько нетвердой походкой. В дверях он зацепился за коврик,споткнулся
и чуть не упал; швейцар подскочил и подхватил его под локоть.
Старик посмотрел на коврик и ткнул в него зонтом.
- Черт, зацепился носком,-сказалон.-Спасибо,Питерс.Видно,
старею.
Швейцар улыбнулся.
- Многие джентльмены спотыкаются тут в последнее время, сэр.Ятолько
на днях говорил об этом управляющему.
- Ну, так скажите еще раз и повторяйте до тех пор, пока онненаведет
порядок, - сказал старик. - В один прекрасный день я упаду мертвый к вашим
ногам. Вам же этого не хочется, а? - Он чуть усмехнулся.
- Совсем не хочется, сэр, - сказал швейцар.
- Надо думать. Очень неприятно, когда такое случается в клубе. Не хотел
бы я умереть на коврике у порога.Ивуборнойнехотелбы.Помните,
Питерс, как полковник Макферсон умер в уборной?
- Помню, сэр. Это был весьма прискорбный случай.
- Да... - Старик немного помолчал. Потом прибавил: - Да,вуборнойя
тоже не хочу умереть. Так что смотрите, пускай коврик приведут впорядок.
Передайте от меня управляющему.
- Непременно, сэр.
Старик двинулся дальше. Я ждал, покаихбеседакончится,надобыло
получить у швейцара письма. Он вернулсязаперегородку,подалмнемою
почту в окошко, и я стал ее просматривать.
- Кто этот старик? - спросил я от нечего делать.
- Это мистер Хоуард, сэр, - ответил швейцар.
- Он, кажется, очень озабочен тем, какая именно кончина его ждет.
Швейцар не улыбнулся.
- Да, сэр. Многие джентльменыговоряттак,когданачинаютстареть.
Мистер Хоуард очень много лет состоит членом нашего клуба.
- Вот как? - сказал я более почтительно. - Не помню, чтобыяеготут
встречал.
- Кажется, он провел последние месяцызаграницей,сэр,-объяснил
швейцар. - А как вернулся, сильно постарел. Боюсь, его не надолго хватит.
- В его возрасте этапроклятаявойнадаетсянелегко,-сказаля,
отходя.
- Совершенно верно, сэр.
Япрошелвклуб,повесилнавешалкусвойпротивогаз,отстегнул
портупею, повесил туда же и увенчал всеэтофуражкой.Потомподошелк
витрине и просмотрел последнюю сводку. Ничего особо хорошего илиплохого.
Наша авиация все еще крепко бомбила Рур; Румыния все еще отчаянно грызлась
с соседями. Сводка была такая же,каквсепоследниетримесяцапосле
оккупации Франции.
Я пошел ужинать. Хоуард был уже в столовой; кроме нас там почтиникого
не оказалось. Ему прислуживал официант чуть ли не такой же старый, какон
сам, и пока он ел, официант стоял подле и разговаривал с ним.
Яневольно
прислушался. Они говорили о крикете,зановопереживалисостязания1925
года.
Я ужинал в одиночестве, а потому кончилраньшеХоуардаиподошелк
конторке уплатить по счету. И сказал кассиру:
- Этот официант... как его...
- Джексон, сэр?
- Да, верно... Он давно здесь служит?
- Очень давно. Можно сказать, всю жизнь. По-моему, он поступил сюдато
ли в девяносто пятом, то ли в девяносто шестом.
- Срок немалый.
Кассир улыбнулся, отдал мне сдачу.
- Да, сэр. Но вот Порсон, тот служит у нас еще дольше.
Я поднялся в курительную и остановился у стола,заваленногогазетами.
От нечего делать начал листать список членов клуба. Хоуард, увидел я, стал
членом клуба в 1896 году. Значит, он и тот официант провели бок о боквсю
свою жизнь.
Я взял со стола несколькоиллюстрированныхеженедельниковизаказал
кофе. Потом направился в угол, где стояли рядом два кресла, самыеудобные
во всем клубе, и собрался часок отдохнуть, домойвернутьсяуспею.Через
несколько минут рядом послышались шаги, ивсоседнеекреслопогрузился
долговязый Хоуард. Служитель, не ожидая заказа, принес ему кофе и коньяк.
Чуть погодя старик заговорил.
- Просто поразительно, - сказал он негромко. - Внашейстраненельзя
получитьчашкуприличногокофе.Дажевтакомвотклубенеумеют
приготовить кофе.
Я отложил газету. Если старику хочется поговорить, янепротив.Весь
день я проторчал у себя в старомодном кабинете, не поднимаяголовычитал
отчеты и составлял докладные записки. Приятно отложитьнавремяочкии
дать отдых глазам. Я изрядно устал.
- Один сведущий человек говорил мне, что молотый кофе не сохраняетсяв
нашем климате, - сказал я, нащупывая в кармане футляр оточков.-Из-за
сырости или что-то в этом роде.
- Молотый кофе портитсявовсякомклимате,-наставительносказал
старик. - Вы никогда не выпьете порядочного кофе, если покупаетемолотый.
Надо покупать зерна и молоть только перед тем, как варить. Ноздесьэтим
не занимаются.
Он еще порассуждалокофе,оцикории.Потом,вполнеестественно,
заговорили о коньяке. Старик одобрил тот, что подавали в клубе.
- Я сам когда-то занимался винами, - сказал он. - Многолетназад,в
Эксетере. Но оставил это вскоре после прошлой войны.
Я решил, что он, должно быть, состоял в клубной комиссии по винам.
- Вероятно, это довольно интересное дело, - заметил я.
- Ну, еще бы, - сказал он со вкусом.-Разбиратьсявхорошихвинах
очень интересно, можете мне поверить.
Мы были почти совсем одни впросторнойкомнатесвысокимпотолком.
Разговаривали негромко, откинувшись в креслах,поройнадолгозамолкали.
Когда очень устанешь, вот такая мирная беседа - большоеудовольствие,ее
смакуешь понемножку, словно старый коньяк.
- Мальчиком я часто бывал в Эксетере, - сказал я.
- Я-то прекрасно знаю Эксетер, - сказал Хоуард. - Прожил там сорок лет.