Почувствовав голод, я съедаю банан, хотя он и немного недозрелый.
Дора - это рисунок в телевизоре, но ведь она - мой настоящий друг. Разве такое бывает? Джип - настоящий, я могу ощупать его пальцами. Супермен существует только в телевизоре. Деревья - тоже, а вот цветок - настоящий, ой, я забыл его полить. Я снимаю с комода цветок, ставлю его в раковину и поливаю. Интересно, съел ли он кусочек рыбы, который оставила для него Ма?
Скейтборд существует только в телевизоре, и девочки с мальчиками - тоже. Правда, Ма говорит, что они настоящие, но как это может быть, если они все такие плоские? Мы с Ма можем соорудить баррикаду, передвинув кровать к двери, чтобы ее нельзя было открыть. Какой это будет сюрприз для Ника! Ха-ха! "Пустите меня, - будет орать он. - Или я сделаю пиф-паф, и ваш дом разлетится в щепки!" Трава тоже существует только в телевизоре, и огонь тоже, но он может забраться к нам в комнату, если я разогрею фасоль, и красное пламя прыгнет ко мне на рукав, и я сгорю. Мне хочется посмотреть на это, но совсем не хочется, чтобы это произошло. Воздух настоящий, а вода - только в раковине и в ванной. Реки и озера существуют в телевизоре. Что касается моря, то тут я не уверен - если бы оно было снаружи, все бы вещи промокли насквозь. Мне хочется потрясти Ма и спросить, настоящее ли море. Комната самая что ни на есть настоящая, может, и то, что снаружи, - тоже, только оно надевает на себя шапку-невидимку, как принц Джекер-Джек в сказке? Младенец Иисус тоже живет в телевизоре, за исключением картинки, где он изображен со своими Ма, двоюродным братом и бабушкой, но Бог - реален, потому что смотрит в наше окно и мы видим его желтое лицо. Только не сегодня - сегодня за окном все серое.
Мне хочется залезть в постель к Ма. Но я сижу на ковре, положив руки на ее ступни, поднимающиеся под одеялом. Когда руки устают, я ненадолго опускаю их, а потом снова кладу на мамины ноги. Я загибаю край ковра и тут же отпускаю, чтобы он хлопнулся на пол. Я повторяю это бессчетное количество раз.
Когда становится темно, я пытаюсь съесть еще немного фасоли, но не могу - она такая противная! Тогда я намазываю себе хлеб арахисовым маслом и съедаю его. Я открываю морозилку и засовываю голову между пакетами с горохом, шпинатом и этой ужасной зеленой фасолью, и держу ее до тех пор, пока все мое лицо, даже веки, не замерзает. Тогда я отскакиваю, закрываю дверцу и начинаю тереть щеки, чтобы они согрелись. Я чувствую их своими ладошками, но сами щеки не ощущают моих ладоней, как странно!
В окне теперь темно, и я надеюсь, что Бог покажет нам свое серебряное лицо.
Я влезаю в ночную футболку. Интересно, грязный ли я, ведь я сегодня не принимал ванны. Я обнюхиваю себя. В шкафу я закрываюсь одеялом, но мне все равно холодно. Я забыл сегодня включить обогреватель, вот почему мне холодно, я только что вспомнил об этом, а включать его ночью нельзя. Мне очень хочется молока, я сегодня совсем его не пил. Я бы пососал даже правую грудь, но левая все-таки лучше. Может быть, залезть к Ма в постель и попробовать пососать, но она может отпихнуть меня, а это еще хуже.
И еще - вдруг я буду лежать с Ма, когда придет Старый Ник? Я не знаю, сколько сейчас времени, - в комнате очень темно, и я не вижу часов.
Я тихонько забираюсь в кровать, так чтобы Ма не услышала. Я просто полежу рядом с ней. Если услышу бип-бип, то быстренько соскочу на пол и заберусь в шкаф.
А что, если он придет, а Ма не проснется, рассердится ли он еще сильнее? Оставит ли на ее шее следы покрупнее? Я не сплю - я должен услышать, когда он придет.
Он не приходит, но я все равно не сплю.
Мусорный пакет по-прежнему стоит у двери. Сегодня утром Ма встала раньше меня, развязала его и выбросила в него фасоль, которую она выскребла из консервной банки. Раз пакет еще здесь, значит, он не приходил, догадываюсь я. Ура, его не было уже целых два вечера!
Пятница - день чистки матраса. Мы переворачиваем его вверх ногами и набок, чтобы на нем не было комков. Он такой тяжелый, что мне приходится напрягать все свои силы, а когда он падает, то сталкивает меня на ковер. Я впервые замечаю на матрасе коричневое пятно в том месте, где я вылез из маминого живота. Потом мы скачем по нему, выбивая пыль; пыль - это крошечные невидимые частички нашей кожи, которые нам больше не нужны, потому что у нас, как у змей, вырастают новые. Ма чихает на очень высокой ноте - совсем как оперная звезда, которую мы однажды слышали по телевизору.
Мы составляем список необходимых продуктов, но никак не можем договориться.
- Давай попросим конфет, - говорю я. - Пусть не шоколадных, а таких, которые мы до этого еще ни разу не ели.
- Ты хочешь леденцов, чтобы твои зубы стали такими же, как у меня?
Я не люблю, когда Ма говорит таким язвительным тоном.
Потом мы читаем предложения из книжек без картинок. На этот раз мы выбрали "Хижину", где рассказывается о доме с привидениями, стоящем среди белых снегов.
- С той поры, - читаю я, - мы с ним, как говорят современные дети, постоянно околачивались там, распивая кофе, впрочем, я чаще пил китайский чай, очень горячий и с соя.
- Отлично, - говорит Ма, - только надо говорить не "с соя", а "с соей".
Люди в книгах и телевизоре всегда хотят пить - они пьют пиво и сок, шампанское и кофе-латте - словом, самые разные жирности. Иногда, когда им хорошо, они стукают своими бокалами о бокалы других, но не разбивают их. Я перечитываю эту строчку, до сих пор не понимая.
- Кто такие мы, это что, дети? - спрашиваю я.
- Гм… - произносит Ма, заглядывая в книгу через мое плечо. - Я думаю, автор имеет в виду детей в целом.
- А что такое в целом?
- Ну, это множество детей.
Я пытаюсь представить себе множество детей, играющих друг с другом.
- А они настоящие, живые люди?
Ма минуту молчит, потом очень тихо произносит:
- Да.
Значит, все, что она вчера говорила, правда.
Следы от пальцев Ника все еще на ее шее, интересно, исчезнут ли они когда-нибудь?
Ночью Ма снова зажигает лампу, и я просыпаюсь от света, лежа в кровати. Лампа горит, я считаю до пяти. Лампа гаснет, но я успеваю сосчитать только до одного. Лампа снова загорается, я считаю до двух. Лампа гаснет, я считаю до двух. Я издаю стон.
- Потерпи еще немного, - говорит мне Ма, глядя на окно в крыше, но оно совсем темное.
У двери нет мусорного пакета, значит, он был здесь, пока я спал.
- Ну пожалуйста, Ма. Я хочу спать.
- Еще минуту.
- У меня глаза болят.
Она наклоняется над кроватью и целует меня около рта, а потом накрывает одеялом с головой. Свет вспыхивает, но теперь уже не так ярко. Через некоторое время Ма ложится в постель и дает мне немного пососать, чтобы я поскорее уснул.
В субботу Ма для разнообразия заплетает мне три косички. Они очень смешные. Я мотаю головой, и они хлопают меня по лицу.
Сегодня утром я не смотрю планету мультфильмов, я выбираю садоводство, фитнес и новости. Обо всем, что я вижу, я спрашиваю:
- Ма, это настоящее?
И она говорит "да", только когда показывают фильм об оборотнях, в котором одна женщина взрывается, словно воздушный шарик, Ма говорит, что это спецэффекты, которые делают на компьютере.
На обед мы открываем банку цыпленка с горохом, соусом карри и рисом.
Мне хотелось бы покричать сегодня как можно громче, но в выходные мы не кричим.
Большую часть дня мы играли в кошачью колыбель, в алмазы, скорпиона, кормушку и вязальные спицы.
На ужин у нас мини-пицца - каждому по пицце и еще одна на двоих. Потом мы смотрим планету, где люди носят платья со множеством оборок и огромные белые волосы. Ма говорит, что все они настоящие, только изображают людей, которые умерли сотни лет назад. Это что-то вроде игры, только эта игра не кажется мне очень веселой. Ма выключает телевизор и фыркает:
- Я до сих пор чувствую запах карри, оставшийся после обеда.
- Я тоже.
- Этот соус, конечно, очень вкусный, но противно, что его запах так долго не выветривается.
- Мой соус был тоже очень противным, - говорю я.
Ма смеется. Следы пальцев на ее шее уже проходят. Сейчас они зеленовато-желтого цвета.
- Расскажи мне какую-нибудь историю.
- Какую?
- Которую еще никогда не рассказывала.
Ма улыбается:
- Я думаю, на сегодня ты знаешь все, что знаю я. Может, "Графа Монте-Кристо"?
- Я слышал это уже миллион раз.
- Тогда "Нельсона на необитаемом острове"?
- Это как он выбрался с острова, на котором прожил двадцать семь лет, и стал членом правительства?
- Тогда "Златовласку"?
- Она очень страшная.
- Но ведь медведи всего лишь рычали на нее, - говорит Ма.
- Все равно она страшная.
- Может, "Принцессу Диану"?
- Ей надо было пристегнуться.
- Ну, вот видишь, ты все уже знаешь. - Ма переводит дыхание. - Послушай, а есть еще сказка о русалке…
- "Русалочка".
- Нет, другая. Эта русалка однажды сидела на камне, расчесывая свои волосы, и тут к ней подобрался рыбак и поймал ее в свою сеть.
- Чтобы зажарить себе на ужин?
- Нет, нет, он принес ее к себе домой и потребовал, чтобы она вышла за него замуж, - говорит Ма. - Он забрал у нее волшебный гребень, чтобы она не могла уплыть от него в море. Через некоторое время у русалки родился сын…
- По имени Джекер-Джек, - подсказываю я.
- Ты прав. Но когда рыбак уходил ловить рыбу, она осматривала дом и в один прекрасный день нашла свой гребень…
- Ха-ха-ха.
- И она убежала на берег и уплыла в море.
- Нет.
Ма пристально смотрит на меня:
- Тебе не нравится эта сказка?
- Русалка не должна была уходить.
- Ну, успокойся. - Она пальцем вытирает слезу у меня в глазу. - Я забыла сказать, что она конечно же взяла с собой своего сына, Джекер-Джека, обвязав его своими волосами. А когда рыбак пришел домой, то обнаружил, что там никого нет, и никогда уже больше их не видел.
- А он утонул?
- Кто, рыбак?
- Нет. Джекер-Джек, оказавшись под водой.
- О, не волнуйся, - говорит Ма, - он же наполовину рыба, помнишь? Он умеет дышать под водой. - Она встает посмотреть, сколько времени. Часы показывают 8:27.
Я лежу в шкафу уже долгое время, но сон так и не приходит. Мы поем песни и молимся.
- Прочитай какой-нибудь стишок, - прошу я. - Ну пожалуйста! - Я выбираю "Дом, который построил Джек", потому что он длиннее всех.
Ма читает, постоянно зевая:
А это ленивый и толстый пастух,
Который бранится с коровницей строгою,
Которая доит корову безрогую.
Я продолжаю:
Лягнувшую старого пса без хвоста,
Который за шиворот треплет кота…
И тут раздается бип-бип. Я мгновенно замолкаю.
Первые слова Старого Ника мне не слышны.
- Гм… извини, - отвечает ему Ма, - мы ели на обед карри. И я подумала, есть ли такая возможность… - Ее голос звучит очень высоко. - Есть ли такая возможность поставить нам вытяжку или что-нибудь в этом роде?
Старый Ник ничего не отвечает. Я думаю, они сидят на кровати.
- Ну, хотя бы небольшую, - умоляет Ма.
- Здорово ты придумала, - произносит Старый Ник. - Пусть соседи ломают голову, с чего это я вдруг стал готовить себе острую еду в мастерской?
Я думаю, это снова сарказм.
- Ну, извини, - отвечает Ма, - я не подумала об этом…
- Может, мне еще установить на крыше сверкающую неоновую стрелку?
Интересно, как светится стрелка?
- Мне правда очень жаль, - говорит Ма, - я не подумала, что запах, то есть вытяжка, может…
- Я думаю, ты просто не понимаешь, как тебе здесь хорошо, - говорит Старый Ник. - Ты живешь не в подвале, имеешь естественное освещение, вентиляцию - в некоторых местах сделаны отверстия, могу тебя заверить. Свежие фрукты, туалетные принадлежности. Тебе нужно только щелкнуть пальцами, и все появится. Многие девушки благодарили бы Небо за такие условия, где так безопасно. Особенно с ребенком.
Это он обо мне?
- Не надо беспокоиться о том, что твой ребенок попадет под машину, за рулем которой сидит пьяный водитель, - продолжает он. - Никаких тебе торговцев наркотиками, никаких извращенцев…
Тут Ма перебивает:
- Не надо было мне заводить этот разговор о вытяжке, это было ужасно глупо, у нас все хорошо.
- Ну вот и ладно.
Некоторое время они молчат.
Я считаю зубы, но все время сбиваюсь - у меня получается то девятнадцать, то двадцать, а потом снова девятнадцать. Я кусаю язык до тех пор, пока не становится больно.
- Конечно, все со временем изнашивается. Это в порядке вещей. - Его голос звучит отдаленно, я думаю, что сейчас он стоит рядом с ванной. - Этот шов на скобе надо будет почистить песком и заделать. И вот еще, смотри - из-под пробкового покрытия на полу видна основа.
- Мы обращаемся со всеми вещами очень бережно, - говорит мама очень тихо.
- Недостаточно бережно. Пробка не предназначена для того, чтобы по ней много ходили. Я планировал, что здесь будет жить один человек, ведущий малоподвижный образ жизни.
- Так ты ложишься или нет? - спрашивает мама каким-то странным высоким голосом.
- Дай мне снять ботинки, - раздается рычание, и я слышу, как на пол что-то падает. - Не успел я войти, как ты набросилась на меня со своими просьбами…
Лампа гаснет. Старый Ник начинает скрипеть кроватью, я считаю до девяноста семи, после чего мне кажется, что я пропустил один раз, и перестаю считать.
Я лежу, прислушиваясь, хотя в комнате стоит тишина.
По воскресеньям мы едим бублики, которые надо усиленно жевать, с желе и арахисовым маслом. Вдруг Ма вытаскивает свой бублик изо рта - в нем торчит какой-то острый предмет.
- Наконец-то, - произносит она.
Я вытаскиваю этот предмет - он весь желтый, с темными коричневыми пятнами.
- Это тот зуб, который болел?
Ма кивает. Она пробует языком дырку во рту. Все это очень странно.
- Мы можем засунуть его назад и приклеить клейстером.
Но Ма качает головой и улыбается.
- Я рада, что он выпал, теперь не будет болеть.
Всего минуту назад этот зуб был частью ее, а теперь уже нет. Ну и дела!
- Знаешь, что надо сделать - положи его под подушку, ночью прилетит фея-невидимка и превратит его в деньги!
- Здесь это не получится, - говорит Ма.
- Почему?
- Потому что зубная фея не знает, где находится наша комната. - Ма глядит на стену, словно видит сквозь нее.
Снаружи есть все. Когда я теперь думаю о чем-нибудь, например о лыжах, кострах, островах, лифтах или игрушках, я вспоминаю, что все эти вещи - настоящие, они все существуют снаружи. От этой мысли я устаю. И люди тоже - пожарные, учителя, воры, младенцы, святые, футболисты и все остальные, - они все реально существуют. Но меня там нет, меня и Ма, мы единственные, кого там нет. Может быть, мы уже перестали быть настоящими?
После ужина Ма рассказывает мне о Гансе и Гретель, о том, как пала Берлинская стена, и о Рамплстилтскине. Мне нравится, что королева должна отгадать имя этого маленького человечка, чтобы он не забрал у нее ребенка.
- А все эти истории настоящие?
- Какие именно?
- Ну, о русалке, о Гансе и Гретель и все остальные.
- Ну, - говорит Ма, - в буквальном смысле слова - нет.
- А что такое?..
- Это - сказки, в которых рассказывается не о реальных людях, которые ходят по улицам в наши дни.
- Значит, все это вранье?
- Нет, нет. Сказки - это просто другой вид правды.
Лицо у меня сморщилось от попыток понять, о чем она говорит.
- А Берлинская стена - настоящая?
- Да, такая стена была, но теперь ее нет.
Я так устал, что, наверное, разорвусь на две половинки, как сделал, в конце концов, Рамплстилтскин.
- Ночь, скорее засыпай, клоп, малютку не кусай, - говорит Ма, закрывая дверцу шкафа.
Я думал, что отключусь, но вдруг до меня доносится громкий голос Старого Ника.
- Но витамины… - говорит Ма.
- Это грабеж средь бела дня.
- Ты хочешь, чтобы мы заболели?
- Это же все сплошное надувательство, - говорит Старый Ник. - Однажды я смотрел передачу о витаминах - все они в конце концов оказываются в унитазе.
Кто оказывается в унитазе?
- Я хочу сказать, что если бы мы лучше питались…
- А, вот ты о чем. Все хнычешь и хнычешь…
Я вижу его в дверную щель, он сидит на краю ванны.
В голосе Ма звучит ярость.
- Клянусь, наше содержание обходится тебе дешевле, чем содержание собаки. Нам даже обувь не нужна.
- Ты не имеешь никакого представления о том, как сильно изменилась жизнь. Я имею в виду, ты не знаешь, откуда берутся деньги.
Некоторое время он молчал.
Потом Ма спросила:
- Что ты хочешь этим сказать? Деньги вообще или…
- Шесть месяцев.
Его руки сложены на груди, они огромные.
- Вот уже шесть месяцев, как я сижу без работы, а пришлось ли тебе хоть о чем-нибудь побеспокоиться?
Теперь я вижу и Ма, она подходит к нему.
- Что случилось?
- Можно подумать, это кого-то волнует.
Они смотрят друг на друга.
- Ты залез в долги? - спрашивает она. - Как же ты собираешься…
- Заткнись.
Я так испугался, что он ее снова начнет душить, что невольно издал какой-то звук.
Старый Ник смотрит прямо на меня. Он делает шаг, потом еще один и еще и стучит по щели. Я вижу тень от его руки.
- Эй, ты там. - Это он говорит мне.
В моей груди стучит бам-бам. Я поджимаю ноги и стискиваю зубы. Мне хочется забраться под одеяло, но я не могу. Я не могу сделать ни единого движения.
- Он спит, - говорит Ма.
- Она держит тебя в шкафу не только ночью, но и днем?
Слово тебя означает меня. Я жду, что мама скажет "нет", но она молчит.
- Это же противоестественно.
Я вижу его глаза, они бледные. Видит ли он меня? Превращусь ли я в камень от его взгляда? И что мне делать, если он откроет дверцу? Я думаю, что мог бы…
- Мне кажется, ты поступаешь неправильно, - говорит он Ма, - ты ни разу не позволила мне взглянуть на него, с тех пор как он родился. Он что, урод с двумя головами или чем-нибудь в этом роде?
Почему он так говорит? Я чуть было не высунул голову из шкафа, чтобы он увидел, что она у меня одна.
Ма загораживает щель в дверце своим телом, я вижу, как сквозь ткань футболки проступают ее лопатки.
- Он просто очень стеснительный.
- У него нет никаких причин меня стесняться, - говорит Старый Ник. - Я ведь и пальцем его не тронул.
А почему он должен трогать меня пальцем?
- Вот, купил ему этот чудесный джип. Я знаю, о чем мечтают мальчики, сам был когда-то пацаном. Вылезай, Джек. - Он произнес мое имя. - Вылезай, и получишь леденец.
Леденец!
- Давай лучше ляжем в постель. - Голос Ма звучит очень странно.
Старый Ник издает короткий смешок.
- Я знаю, что тебе нужно, милочка.
Что нужно Ма? Включила ли она это в список?
- Ну, иди же скорее, - снова говорит Ма.