Сегодня утром показывают мультфильм про Дору. Ура! Она плывет на лодке, которая вот-вот столкнется с большим кораблем. Мы должны махать руками и кричать: "Смотри, корабль!" - но мама не кричит. Корабли существуют только в телевизорах. Леса тоже существуют только в телевизоре, и еще джунгли, пустыни, улицы, небоскребы и машины. Животные - в телевизоре, за исключением муравьев, паука и мышонка, но он от нас ушел. Микробы настоящие, и кровь тоже. Мальчики в телевизоре - настоящие, но они похожи на меня, на того, который отражается в зеркале. Этот мальчик тоже ненастоящий, он всего лишь картинка. Иногда я развязываю свой хвост, и волосы падают мне на спину, плечи и лицо, и я высовываю язык, а потом выскакиваю из волос и кричу бу-бу.
Сегодня среда - мы моем голову, делая себе из мыльной пены тюрбаны. Я гляжу на Ма, стараясь не попасть взглядом на ее шею.
Она рисует мне пеной усы, но они слишком липкие, и я их стираю.
- Хочешь, я сделаю тебе бороду? - спрашивает Ма. Она прикрепляет комок пены к моему подбородку.
- Хо-хо-хо. А Санта-Клаус великан?
- Да, я думаю, он довольно большой, - отвечает Ма.
- Я буду Джеком - Победителем великанов. Я буду добрым великаном, буду находить злых и рубить им головы!
Мы делаем барабаны, наливая в стеклянные банки разное количество воды или отливая ее. Я превращаю одну из банок в реактивный морской мегатронный трансформер с помощью антигравитационного бомбомета, которым на самом деле служит обыкновенная деревянная ложка.
Я поворачиваюсь, чтобы получше рассмотреть картину "Впечатление: Восход". На ней изображены черная лодка с двумя крошечными человечками и желтое лицо Бога над ними, а еще размытый оранжевый свет на воде и какое-то голубое пятно - я думаю, это вторая лодка, но не уверен, правда ли это. Поскольку это искусство, то с ним не всегда все понятно.
Для занятий физкультурой Ма предлагает игру в острова. Я стою на кровати, а она кладет подушки, сложенный ковер, ставит кресло-качалку, стулья, стол и мусорное ведро в самые неожиданные места. Я должен пройти так, чтобы не посетить дважды один и тот же остров. Самый коварный остров - это качалка, она всегда пытается меня сбросить. Ма плавает вокруг мебели - изображает лох-несское чудовище, которое хочет откусить мне ногу.
Когда приходит моя очередь выбирать игру, я предлагаю битву подушками, но Ма отвечает, что из моей подушки уже и так вылезает поролон, так что лучше сыграть в карате. Мы всегда кланяемся, демонстрируя противнику свое уважение. Мы с силой кричим ха и киа. Один раз я ударяю слишком сильно и случайно попадаю по больному запястью Ма.
Ма устала и выбирает гимнастику для глаз, потому что для этого надо лечь рядышком на ковер, вытянув руки вдоль тела, - так мы оба на нем умещаемся. Сначала надо смотреть на далекий предмет, вроде окна на крыше, а потом - на близкий, скажем кончик своего носа, и быстро-быстро переводить взгляд.
Пока Ма разогревает обед, я ношу джип по комнате, воображая, что он летает по воздуху, поскольку уже не может ездить на колесах. Дисташка все замораживает, она заставляет Ма замереть с ложкой в кастрюле.
- Можешь продолжать, - говорю я.
Она снова принимается мешать суп, а потом говорит мне:
- Попробуй.
Овощной суп, брр! Я дую на него, чтобы было веселее есть.
Я не устал и не хочу спать, и снимаю с полки книги. Ма разочарованно произносит:
- Опять этот Дилан! Терпеть его не могу!
Я удивленно гляжу на нее:
- Но ведь это мой друг.
- О, Джек. Я терпеть не могу эту книгу, но это вовсе не значит, что я не люблю самого Дилана.
- А почему ты не можешь терпеть книгу про Дилана?
- Мы уже столько раз ее читали!
- Если я чего-нибудь хочу, то хочу этого всегда - например, шоколад. Шоколада много не бывает!
- Ты можешь сам ее почитать, - говорит Ма.
Как глупо, ведь я могу сам почитать все мои книги, даже "Алису" с ее старомодными словами.
- Мне больше нравится, когда читаешь ты.
Глаза Ма блестят, а взгляд становится тяжелым. Она открывает книгу и читает: "Во-о-о-от он, Дилан!"
Видя, что Дилан ее раздражает, я разрешаю ей почитать "Убежавшего кролика", а потом - немного из "Алисы". Мой самый любимый стих в этой книге - "Вечерний суп", я надеюсь, что он не овощной. Алиса попадает в зал с большим количеством дверей, одна из них - совсем крошечная. Когда Алиса открывает ее золотым ключиком, там оказывается сад с яркими цветами и прохладными фонтанами, но она почему-то все время не того размера, что нужно. Когда же она, наконец, попадает в этот сад, то обнаруживает, что розы в нем - не настоящие, а нарисованные, и ей приходится играть в крикет с фламинго и ежами.
Мы лежим поверх одеяла. Я напиваюсь молоком до отвала. Я думаю, если будет по-настоящему тихо, мышонок к нам вернется, но он не возвращается. Ма, должно быть, заделала в полу все дырки. Она вообще-то не скупая, но иногда начинает жадничать.
Встав, мы кричим, а я еще бью крышками кастрюль, как литаврами. Крик продолжается целую вечность, потому что, когда я замолкаю, Ма снова начинает кричать, чуть было не срывая себе голос. Пятна на ее шее становятся ярко-красными, как тогда, когда я рисую свекольным соком. Я думаю - это следы пальцев Старого Ника.
После этого я играю в телефон с рулоном туалетной бумаги. Мне нравится слушать, как звучат слова, когда я говорю в толстый рулон. Обычно Ма разговаривает со мной разными голосами, но сегодня ей нужно полежать и почитать. Она читает "Код да Винчи", с обложки книжки выглядывают глаза женщины, которая похожа на Мать младенца Иисуса.
Я звоню Бутс, Патрику и младенцу Иисусу и рассказываю им о том, что я научился делать, став пятилетним.
- Я могу стать невидимкой, - шепчу я в свой телефон. - Я могу вывернуть язык наизнанку и взлететь, как ракета, в открытый космос.
Глаза Ма закрыты - как же она читает с закрытыми глазами?
Я играю в клавиатуру, то есть залезаю на стул у двери, и обычно Ма называет номера, но сегодня мне приходится придумывать их самому. Я быстро-быстро, без ошибок, нажимаю на кнопки с цифрами. Дверь не открывается, но мне нравится звук "клик", который раздается, когда я нажимаю на кнопки.
Переодевание - тихая игра. Я надеваю королевскую корону, которая сделана из кусочков золота и серебряной фольги, прикрепленных поверх пакета из-под молока. Я делаю для Ма браслет - связываю два ее носка, белый и зеленый.
Я достаю с полки коробку с играми. С помощью нашей линейки я измеряю доминошки и шашки: длина доминошки - почти целый дюйм, а шашки - половина дюйма. Я вставляю пальцы в святого Петра и святого Павла, они кланяются друг другу и после каждого поклона по очереди летают по комнате.
Глаза Ма снова открыты. Я дарю ей браслет из носков, она говорит, что он очень красивый, и тут же надевает его на руку.
- А давай поиграем в моего соседа Попрошайку.
- Дай мне одну секундочку привести себя в порядок, - говорит она, идет к умывальнику и моет лицо.
Я не знаю, зачем она это делает, ведь оно у нее не грязное, может быть, на нем много микробов?
Я дважды выпрашиваю у нее денег, а она у меня - всего один раз; я ненавижу проигрывать. Потом мы играем в Джина-пьяницу и рыболова, в основном выигрываю я. Потом мы просто играем в карты, танцуем, боремся и придумываем всякие истории. Моя самая любимая история - об Алмазном Джеке и его друзьях, тоже Джеках.
- Смотри, - показываю я на часы. - Уже 5:01, можно ужинать.
Мы съедаем по хот-догу, объедение!
Когда мы включаем телевизор, я усаживаюсь в кресло-качалку, но Ма садится на кровать. В руках у нее иголка с ниткой - она пришивает кайму к своему коричневому с розовым платью. Мы смотрим медицинскую планету, где врачи и медсестры делают в людях дырки и вытаскивают оттуда микробов. Люди эти не умерли, а спят. Доктора не откусывают нитку, как Ма, а отрезают ее суперострыми кинжалами. Потом они зашивают людей, как Франкенштейн.
Когда начинается реклама, Ма просит меня встать и выключить звук. На экране в это время человек в желтом шлеме сверлит на улице дырку. Вдруг он хватается за лоб и морщится.
- Ему больно? - спрашиваю я.
Ма поднимает лицо от шитья:
- У него, должно быть, разболелась голова от этого ужасного звука.
Но мы его не слышим, потому что звук у телевизора выключен. На экране телевизора этот человек стоит теперь у раковины и вытаскивает таблетку из бутылочки. В следующем кадре - он улыбается и бросает мальчику мяч.
- Ма, Ма.
- Что? - спрашивает она, завязывая узел.
- Это же наша бутылочка! Ты что, не видела? Ты не смотрела, когда показывали мужчину с головной болью?
- Нет.
- Бутылочка, из которой он вытащил таблетку, точно такая же, как у нас. Ну, та, где лежит обезболивающее.
Ма смотрит на экран, но там уже показывают машину, объезжающую гору.
- Нет, перед этим, - говорю я, - у него была наша бутылочка из-под обезболивающих таблеток.
- Ну, наверное, это была такая же, как у нас, но не наша.
- Нет, наша.
- Да таких бутылочек полным-полно.
- Где?
Ма смотрит на меня, потом снова на свое платье и натягивает кайму.
- Наша бутылочка стоит на полке, а другие…
- В телевизоре? - спрашиваю я.
Она смотрит на нитки и наматывает их на маленькие карточки, чтобы убрать в швейный набор.
- Знаешь что? - спрашиваю я. - Знаешь, что это значит? Он уходит в телевизор. - По телевизору снова идет медицинская планета, но я уже не смотрю. - Он - это Старый Ник, - уточняю я, чтобы она не подумала, что я говорю о человеке в желтом шлеме. - Когда его здесь нет, то есть днем, знаешь что? Он находится в телевизоре. Там он покупает в магазине наше обезболивающее и приносить его сюда.
- Приносит, - поправляет меня Ма, вставая. - Надо говорить "приносит", а не "приносить". Пора спать. - Она запевает песню "Укажи мне путь в мою обитель", но я не подхватываю ее.
Мне кажется, она не понимает, как это все удивительно. Я думаю о своем открытии, когда надеваю ночную футболку и чищу зубы, и даже тогда, когда сосу молоко, лежа рядом с мамой в кровати. Я отрываю рот от соска и спрашиваю:
- Как получилось, что мы никогда не видели его по телевизору?
Ма зевает и садится.
- Мы все время смотрим, и ни разу его не видели, как так могло получиться?
- Потому что его там нет.
- Но бутылочка, где он ее достал?
- Не знаю. - Она произносит это странным тоном.
Я думаю, она притворяется.
- Ты должна знать. Ты ведь все знаешь.
- Послушай, это совсем не важно.
- Нет, это важно, а мне не безразлично. - Я почти кричу.
- Джек…
Что Джек? Что она хочет этим сказать? Ма снова откидывается на подушки.
- Я не могу это объяснить.
Я думаю, она может, но не хочет.
- Ты можешь, потому что мне уже пять.
Ма поворачивает лицо к двери.
- Ты хочешь знать, где покупают бутылочки с таблетками, ну хорошо, я скажу - в магазине. И он тоже купил их там и принес сюда в качестве воскресного подарка.
- В магазине в телевизоре? - Я смотрю на полку - бутылки по-прежнему стоят там. - Но ведь болеутоляющие таблетки настоящие…
- Он покупает их в настоящем магазине. - Ма трет глаза.
- Как?..
- Ну хорошо, хорошо. Хорошо, я тебе объясню!
Почему она кричит?
- Слушай. То, что мы видим по телевизору, - это картинки реальных вещей.
Это самая удивительная вещь, которую я когда-либо слышал. Ма закрывает себе рот руками.
- И Дора настоящая?
Ма убирает руки.
- Нет, к сожалению. Большинство вещей в телевизоре просто картинки, вроде Доры, которую нарисовал художник. Но другие люди, с лицами похожими на наши, настоящие.
- Реальные люди?
Ма кивает.
- И места вроде ферм, лесов, аэропортов и городов тоже реальные?..
- Не-а.
Зачем она мне врет?
- И где же они находятся?
- Везде, - отвечает Ма. - Снаружи. - Она дергает головой назад.
- За кроватной стеной? - Я в изумлении гляжу на нее.
- За стенами нашей комнаты. - Она показывает в другом направлении, на стену, у которой стоит плита, и обводит всю комнату пальцем.
- Значит, магазины и леса летают в открытом космосе?
- Нет. Забудь об этом, Джек. Не надо было мне…
- Нет, надо. - Я с силой трясу ее за коленку и говорю: - Расскажи мне.
- Только не сегодня. Я не могу подобрать правильные слова, чтобы все тебе объяснить.
Алиса говорит, что не может объяснить свое поведение, потому что она не в себе, она знает, кем она была утром, но с тех пор все несколько раз изменилось.
Ма неожиданно встает и берет с полки обезболивающее. Я думаю, она хочет проверить, те ли это таблетки, что и в телевизоре, но она открывает бутылочку и глотает одну таблетку, а за ней - другую.
- А завтра ты сможешь найти слова?
- Сейчас уже восемь часов сорок девять минут, Джек, давай ложись в постель. - Она завязывает пакет с мусором и ставит его у двери.
Я ложусь в свою постель в шкаф, но уснуть не могу.
Сегодня один из тех дней, когда Ма уходит.
Она не встает с постели. Она здесь, и в то же время ее нет. Она лежит, сунув голову под подушку.
Я съедаю свою сотню хлопьев и забираюсь на стул, чтобы помыть тарелку и обожженную ложку. Когда я выключаю воду, в комнате становится очень тихо. Интересно, приходил ли вчера вечером Старый Ник? Наверное, нет, потому что мешок с мусором стоит у двери. Но может быть, он все-таки появлялся, но не забрал с собой мусор? Может, Ма не ушла. Может, он сжал ее шею еще сильнее, и сейчас она…
Я подхожу к ней поближе и прислушиваюсь к ее дыханию. Я стою всего в одном дюйме от нее, мои волосы касаются ее носа, и она закрывает лицо рукой, и я отступаю назад.
Я не моюсь в ванной один, я только одеваюсь. Час тянется за часом. Сотни часов. Ма встает пописать, но ничего не говорит, и ее лицо ничего не выражает. Я уже поставил стакан воды рядом с кроватью, но она, не обращая на него внимания, забирается под одеяло.
Я ненавижу, когда она уходит, но зато я могу целый день смотреть телевизор. Сначала я включаю его совсем тихо, но потом немного прибавляю звук. Если я буду слишком долго смотреть телевизор, то превращусь в зомби, но Ма сама сегодня похожа на зомби и даже не смотрит на экран. Сегодня показывают "Боба-строителя", "Удивительных животных" и "Барни". К каждому я подхожу и дотрагиваюсь, чтобы поздороваться с ними. Барни и его друзья постоянно обнимаются, и я подбегаю, чтобы оказаться между ними, но иногда опаздываю. Сегодняшняя серия посвящена сказке о змее, которая приползает ночью и превращает старые зубы в деньги. Мне хочется увидеть Дору, но ее сегодня нет.
В четверг мы всегда стираем, но я не могу стирать один, а Ма так и не встает с постели.
Я снова хочу есть. Я смотрю на часы, но они показывают 9:47. Мультфильмы закончились, так что я смотрю футбол и планету, где люди выигрывают разные призы. Женщина с пышными волосами, сидя на своем красном диване, разговаривает с мужчиной, который когда-то был чемпионом по боксу. Я переключаюсь на другую планету, где женщины держат в руках ожерелья и рассказывают, какие они изысканные. Ма, попадая на эту планету, называет их "паразитками". Но сегодня она молчит, она даже не замечает, что я смотрю телевизор без перерыва, и мои мозги уже начинают пованивать.
Как может телевизор показывать картинки реальных вещей?
Я представляю, как все они летают в открытом космосе за пределами наших стен, диван, и ожерелья, и хлеб, и болеутоляющие таблетки, и самолеты, и все женщины и мужчины, боксеры, и одноногий человек, и женщина с пышными волосами, и они пролетают мимо нашего окна. Я машу им рукой, но тут же летят и небоскребы, и коровы, и корабли, и грузовики. Там, наверное, страшная толкучка. Я считаю все вещи, которые могут врезаться в нашу комнату. Дыхание у меня сбивается, и мне приходится вместо этого начать считать свои зубы, слева направо вверху, а потом справа налево внизу, потом назад. Всякий раз у меня получается двадцать, но я думаю, что, может быть, ошибся.
Когда часы показывают 12:04, я иду обедать. Я осторожно открываю банку с консервированной фасолью. Интересно, проснулась бы Ма, если бы я порезался и позвал ее на помощь? Я никогда до этого не ел холодную фасоль. Я съедаю девять фасолин и чувствую, что наелся. Я кладу оставшиеся в миску и ставлю в холодильник, чтобы они не испортились. Несколько фасолин прилипло ко дну консервной банки, и я наливаю туда воды. Может, Ма встанет и отскребет их. А может, она будет голодная и скажет:
- О, Джек, какой ты умница, что оставил мне в миске фасоль.
Я измеряю с помощью линейки другие предметы, но мне трудно самому складывать числа. Я переворачиваю линейку, представляя себе, что это - акробатка в цирке. Потом я играю с дисташкой. Я направляю ее на Ма и шепчу:
- Проснись, - но она не просыпается.
Шарик уже совсем сдулся, он качается на бутылке из-под сливового сока почти под самым окном на крыше, отчего свет становится коричневым и сверкает. Он боится дисташки, потому что у нее очень острый кончик, поэтому я кладу ее в шкаф и закрываю дверцы. Я говорю всем вещам в комнате, что все будет в порядке - завтра мама вернется. Я читаю все пять книг, только "Алису" - совсем немного.
Сегодня я не кричу, чтобы не мешать Ма. Я думаю, что ничего страшного не будет, если мы один день не покричим.
Потом я снова включаю телевизор и двигаю кроликом, и он делает изображение немного более четким. На экране показывают гонки, я люблю смотреть, как машины носятся с огромной скоростью, но это быстро надоедает, потому что они сотни раз проезжают по одному и тому же кругу. Мне хочется разбудить Ма и спросить у нее, неужели настоящие люди и вещи летают вокруг нас снаружи, но боюсь, что она рассердится. А вдруг она не включится, даже если я начну ее трясти? Поэтому я не трогаю ее. Я подхожу очень близко - из-под подушки виднеется часть ее лица и шея. Следы пальцев Ника стали теперь фиолетовыми.
Эх, попался бы мне этот Старый Ник, я бы пинал его ногами до тех пор, пока не расколол бы ему задницу! Я бы открыл дверь с помощью дисташки, вылетел бы наружу, купил бы все, что нужно, в настоящих магазинах и принес бы Ма!
Я тихонько плачу - так, чтобы Ма не услышала.
Я смотрю передачу о погоде, а потом фильм об осаде замка. Его защитники сооружают баррикаду у двери, чтобы враг не смог ее открыть. Я грызу ногти, и Ма не говорит мне, чтобы я перестал. Интересно, много ли клеток погибло в моем мозгу и сколько еще осталось? Мне кажется, что меня сейчас вырвет, совсем как тогда, когда мне было три года и у меня случилось расстройство желудка. А если меня вырвет на ковер, смогу ли я сам отмыть его?
Я смотрю на пятно, появившееся при моем рождении. Я становлюсь на колени и глажу его - оно теплое и грубое на ощупь, как и весь ковер, никакой разницы.
Ма никогда не уходит больше чем на день. Не знаю, что буду делать, если проснусь завтра утром, а она все еще не вернется.