- Нет, это я качаюсь в гамаке. - Ма складывает рисунок, она сильно возбуждена. - И еще я ходила вместе с Полом играть на детскую площадку и качалась там на качелях и ела мороженое. Твои бабушка и дедушка возили нас в машине в зоопарк и на пляж. Я была их маленькой девочкой.
- Не-а.
Ма комкает свой рисунок. На столе мокро, и его белая крышка лоснится.
- Не плачь, - говорю я.
- Не могу. - Ма размазывает слезы по лицу.
- Почему?
- Жаль, что я не смогу описать тебе мое детство так, чтобы ты понял. Я скучаю по нему.
- Ты скучаешь по гамаку?
- По всему, что меня окружало. По жизни снаружи.
Я прижимаюсь к ней. Она хочет, чтобы я понял, и я изо всех сил пытаюсь понять, но от этого начинает болеть голова.
- Значит, ты когда-то жила в телевизоре?
- Я уже говорила тебе, это не в телевизоре. Это - реальный мир, ты не поверишь, какой он огромный. - Она разводит руки в стороны, показывая на стены. - Эта комната - всего лишь крошечный, вонючий кусочек этого мира.
- Наша комната совсем не вонючая, - чуть было не рычу я.
- Она становится вонючей только тогда, когда ты какаешь. - Ма снова вытирает глаза.
- Твои какашки воняют сильнее, чем мои. Ты хочешь меня надуть. Перестань сейчас же.
- Ну хорошо, - говорит она, выдыхая, и воздух выходит из нее с шипением, как из воздушного шарика. - Давай лучше съедим бутерброд.
- Почему?
- Но ведь ты же говорил, что хочешь есть.
- Нет, не хочу.
Ее лицо опять становится злым.
- Я сделаю бутерброд, и ты его съешь. Понял?
Она мажет хлеб арахисовым маслом, поскольку сыра уже не осталось. Когда я ем, Ма сидит со мной рядом, но ничего не ест. Она говорит:
- Я понимаю, это трудно переварить.
Что, бутерброд?
На десерт мы едим мандарины. Мне достаются крупные кусочки, а маме - помельче, потому что она предпочитает мелкие.
- Я тебя не обманываю, - говорит Ма, когда я выпиваю сок. - Я не могла рассказать тебе об этом раньше, потому что ты был слишком маленьким, чтобы все понять. Так что получается, что я тебя обманывала. Но теперь тебе уже пять, и я думаю, что ты все поймешь.
Я мотаю головой.
- То, что я делаю теперь, противоположно вранью. Я рассказываю тебе правду.
Мы долго спим. Когда я просыпаюсь, Ма уже не спит и глядит на меня. Ее лицо совсем рядом, дюймах в двух от меня. Я продвигаюсь вниз, чтобы пососать левую грудь.
- Почему ты так не любишь нашу комнату? - спрашиваю я ее.
Она садится и тянет вниз футболку.
- Я еще не закончил.
- Нет, закончил, - говорит Ма. - Раз ты заговорил, значит, напился.
Я тоже сажусь.
- Почему тебе не нравится жить в этой комнате со мной?
Ма крепко прижимает меня к себе.
- Мне всегда нравится быть с тобой.
- Но ты же сказала, что она крошечная и вонючая.
- Эх, Джек. - Минуту она молчит. - Мне хотелось бы жить снаружи. Вместе с тобой.
- А мне нравится жить с тобой здесь.
- Ну хорошо.
- Как же он ее сделал?
Ма знает, кого я имею в виду. Я думаю, что она мне не расскажет, но она говорит:
- Сначала это был просто сарай в саду. Обычные двенадцать на двенадцать футов, сталь, покрытая винилом. Но он сделал звуконепроницаемое окно на крыше, проложил толстый слой утеплителя по стенам изнутри и обложил все свинцовым листом, потому что свинец не пропускает звук. Да, и еще сделал прочную дверь с кодовым замком. Он любит похвастать, как удачно все получилось.
Время течет очень медленно. Мы читаем все наши книги с картинками в морозном сиянии. Окно сегодня немного другое - на нем появилось темное пятно, похожее на глаз.
- Посмотри, Ма.
Она смотрит вверх и улыбается:
- Это лист.
- Откуда он взялся?
- Должно быть, его сорвал с ветки ветер и принес сюда.
- С настоящего дерева, растущего снаружи?
- Да. Видишь? Вот тебе и доказательство. За этими стенами - весь мир.
- Давай поиграем в гороховый стебель. Поставим мой стул на стол. - Ма помогает мне сделать это. - Затем мусорное ведро на стул. Теперь я заберусь.
- Смотри не упади.
- А ты теперь залезь на стол и держи ведро, чтобы я не упал.
- Гм… - мычит Ма.
Я вижу, что она собирается отказать мне.
- Ну, давай попробуем, пожалуйста, прошу тебя. - Все получается замечательно, я не падаю. Стоя на мусорном ведре, я могу дотронуться до пробковых краев крыши, там, где они наклонены к окну. На стекле я заметил что-то, чего раньше не видел. - Смотри - здесь медовые соты, - говорю я Ма, гладя стекло.
- Это - поликарбонатные ячейки, из-за них окно разбить нельзя, - отвечает она. - До того как ты родился, я часто стояла на столе, глядя в окно.
- Лист весь черный, и в нем дырки.
- Да, я думаю, это мертвый лист, оставшийся с прошлой зимы.
Я вижу что-то голубое за окном - это небо, с чем-то белым на нем. Ма говорит, что это облака. Я гляжу сквозь соты, все гляжу и гляжу, но ничего, кроме неба, не вижу. Никаких летающих кораблей, поездов, лошадей, девочек или небоскребов в нем нет.
Спустившись с ведра и со стула, я отвожу мамину руку, которая хочет мне помочь.
- Джек…
Я сам спрыгиваю на пол.
- Врунишка, врунишка, горелые штанишки, снаружи ничего нет! - Ма начинает мне что-то объяснять, но я затыкаю уши пальцами и кричу: - Бла-бла-бла.
Потом я играю с джипом. Мне хочется плакать, но я держусь. Ма роется в кладовке, гремя банками, и мне кажется, она там что-то считает. Она считает, сколько у нас осталось продуктов.
Я ужасно замерз, мои ноги в носках совсем онемели. Во время ужина я все время спрашиваю, можно ли доесть остатки хлопьев, и Ма в конце концов говорит "да". Я просыпаю немного хлопьев мимо тарелки, потому что совсем не чувствую своих пальцев.
Наступает темнота, но Ма помнит наизусть все стихотворения из "Большой книги детских стихов". Я прошу ее прочитать "Апельсины и лимоны". Моя любимая строка в них: ""Не знаю я, не просите", - ответил колокол Сити"; поскольку этот колокол гудит басом, словно лев. И еще строка о сечке, которая собирается отрубить тебе голову.
- А что такое сечка?
- Большой нож, наверное.
- Нет, я думаю, что это вертолет, винт которого крутится так быстро, что срубает людям головы.
- Ну ты даешь!
Спать нам не хочется, но в темноте заняться нечем. Мы сидим на кровати и сочиняем стихотворные строки.
- Наш друг Хотка любит щекотку.
- Наши друзья во дворе снова начнут на заре.
- Хороший стих, - говорю я Ма. - Наша знакомая Пегги победила всех прочих в беге.
- Наша подружка Илейн может ходить в бассейн.
- Наш друг закадычный Эрни живет у себя на ферме.
- Не в рифму.
- Хорошо, - говорю я. - Наш друг дядюшка Пол однажды упал под стол.
- А знаешь, он действительно как-то раз упал - только с мотоцикла.
А я уж и забыл, что у меня есть настоящий дядя.
- А почему он упал с мотоцикла?
- Случайно. Его отвезли на "скорой помощи" в больницу, и врачи его вылечили.
- А они его резали?
- Нет, нет, они просто наложили ему на руку гипс, чтобы она не болела.
Значит, больницы и мотоциклы существуют на самом деле. Я думаю, у меня разорвется голова ото всех этих новых вещей, в существование которых я должен поверить.
В комнате совсем темно, только там, где окно, чуть-чуть светлее. Ма говорит, что в городе всегда есть свет - от уличных фонарей и лампочек на домах.
- А где этот город?
- Вон там, за стеной, - говорит она, показывая на стену, у которой стоит кровать.
- Я смотрел в окно, но никакого города там не увидел.
- Да, и из-за этого ты на меня сердишься.
- Я на тебя не сержусь.
Она целует меня в ответ.
- Наше окно глядит прямо в небо, а большая часть вещей, о которых я тебе рассказала, находится на земле. Для того чтобы их увидеть, надо иметь боковое окно.
- Тогда давай попросим, чтобы он принес нам в воскресенье боковое окно.
Ма издает короткий смешок. Я уж и забыл, что Старый Ник больше не придет. Может, мой леденец на палочке был его прощальным воскресным подарком.
Я думал, что заплачу, но вместо этого громко зевнул.
- Спокойной ночи, комната, - говорю я.
- Что, уже пора спать? Отлично. Спокойной ночи, - говорит Ма.
- Спокойной ночи, лампа и шарик. - Я жду, что скажет Ма, но она молчит. - Спокойной ночи, джип и дисташка. Спокойной ночи, ковер и одеяло. Спокойной ночи, клоп, и прошу тебя, не кусайся.
Меня будит непрекращающийся шум. Мамы в кровати нет. В окно просачивается свет, воздух по-прежнему ледяной. Я свешиваюсь с кровати и вижу Ма, которая сидит на полу и непрерывно стучит по нему рукой - бам-бам-бам.
- Что плохого сделал тебе пол?
Ма перестает стучать и переводит дыхание.
- Мне надо что-нибудь лупить, - говорит она, - но я не хочу ничего разбить.
- Почему?
- На самом деле я бы с удовольствием что-нибудь разбила. Я с удовольствием разбила бы все.
Мне это совсем не нравится.
- А чем мы будем завтракать?
Ма смотрит на меня, потом встает, подходит к кладовке и достает один бублик.
- Я думаю, это наш последний бублик, - говорит она и отламывает себе четвертую часть - есть ей не хочется.
Когда мы выдыхаем, изо рта идет пар.
- Это потому, что сегодня холоднее, чем вчера, - объясняет Ма.
- А ты говорила, что холоднее уже не будет.
- Прости меня, я ошиблась.
Я доедаю бублик.
- А у меня по-прежнему есть бабушка, дедушка и дядя Пол?
- Да, - отвечает Ма, улыбаясь.
- А они что, на небесах?
- Нет, нет. - Она кривит рот. - Не думаю, что они уже там. Пол всего на три года старше меня, ему сейчас уже двадцать девять лет.
- Знаешь, они все здесь, - шепчу я. - Только они прячутся от нас.
Ма оглядывает комнату:
- Где?
- Под кроватью.
- Ну, туда они просто не залезут. Их ведь трое, и они все очень большие.
- Как бегемоты?
- Нет. Поменьше.
- Может, они в шкафу?
- С моими платьями?
- Да, и когда мы слышим стук, это значит, что они сбрасывают вешалки.
Лицо у Ма становится скучным.
- Я пошутил, - говорю я.
Она кивает.
- А они могут когда-нибудь прийти сюда?
- Как бы мне этого хотелось, - отвечает она. - Я молюсь об этом каждую ночь.
- Я ничего не слышал.
- Я молюсь про себя, - говорит Ма.
Я и не знал, что она молится про себя и я не могу ее услышать.
- И они тоже этого хотят, - говорит она, - но не знают, где я.
- Ты в комнате вместе со мной.
- Но они не знают, где находится наша комната, а о тебе вообще не подозревают.
Как странно!
- Они могут посмотреть на карту Доры, и, когда они придут, я неожиданно выскочу, чтобы их удивить.
Ма вроде бы смеется, а вроде нет.
- Нашей комнаты нет ни на одной карте.
- Ты можешь сообщить им по телефону.
- А у нас его нет.
- Можешь попросить, чтобы он принес нам его в воскресенье. - Тут я вспоминаю, что с нами произошло. - Если, конечно, Старый Ник уже не сердится на нас.
- Джек, он никогда не принесет нам ни телефона, ни окна. - Ма берет меня за большие пальцы и сжимает их. - Мы - словно люди из книги, и он никому не позволит ее прочитать.
Потом мы бегаем по Дорожке. Трудно передвигать стол и стул руками, которые ничего не чувствуют. Я три раза пробегаю туда и обратно, но никак не могу согреться, пальцы моих ног совсем онемели. Мы играем в трамплин, карате, ки-я, потом я снова предлагаю игру в гороховый стебель. Ма соглашается, но с условием, что я дам обещание не капризничать, если ничего не увижу. Я взбираюсь на стол, потом на стул, оттуда - на мусорное ведро, даже не покачнувшись. Я хватаюсь за края крыши, там, где она соединяется с окном, и так напряженно вглядываюсь сквозь соты в голубое небо, что невольно моргаю. Через некоторое время Ма говорит, что ей надо спуститься вниз и приготовить обед.
- Только без овощей, пожалуйста, мой живот их не вынесет.
- Но мы должны съесть их, пока они не начали портиться.
- Мы можем пообедать спагетти.
- Они уже почти закончились.
- Тогда рисом. А что, если?.. - Тут я замолкаю, увидев сквозь соты какой-то предмет. Он такой маленький, что я принимаю его за точку, плавающую в моем глазу, но это не точка. Это тонкая черточка, за которой в небе тянется широкая белая полоса. - Ма…
- Что?
- Я вижу самолет!
- Настоящий?
- Самый что ни на есть настоящий! Ой…
Тут я падаю на Ма, потом на ковер, сверху на нас грохаются мусорное ведро и мой стул. Ма вскрикивает - ой-ой-ой - и потирает запястье.
- Прости меня, ну прости, - говорю я, а потом целую ее. - Я видел настоящий самолет, только совсем крошечный.
- Это потому, что он очень далеко, - говорит она, улыбаясь. - Если бы ты увидел его вблизи, он был бы огромным.
- Но что самое удивительное, он выписывал букву "I" в небе.
- Это называется… - Ма бьет себя по голове. - Не помню. Это что-то вроде полосы, полосы дыма из самолета. Или что-то подобное.
На обед мы съедаем оставшиеся семь крекеров с засохшим сыром. Мы задерживаем дыхание, чтобы не слышать, как он пахнет.
Ма дает мне под одеялом грудь. Желтое лицо Бога окружено сиянием, но недостаточно сильным, чтобы можно было загорать. Я не могу уснуть. Я так напряженно вглядываюсь в окно, что у меня начинают болеть глаза, но других самолетов я не вижу. Я действительно видел самолет, когда стоял на гороховом стебле, мне это не привиделось. Я смотрел, как он летит. Значит, мир снаружи, где Ма была маленькой девочкой, действительно существует.
Мы встаем и играем в кошачью колыбель, в домино, в подводную лодку и в куклы и в разные другие игры, но в каждую совсем недолго. Мы с Ма мычим мелодии, но легко отгадываем все песни. Чтобы согреться, мы снова ложимся в постель.
- Давай завтра выйдем наружу, - предлагаю я.
- Эх, Джек, это невозможно.
Я лежу на руке Ма - от двух свитеров она стала толстой.
- Мне нравится, как там пахнет.
Ма поворачивает голову и в изумлении смотрит на меня.
- Когда после девяти открывается дверь и в комнату проникает воздух, он совсем не похож на наш воздух.
- Так ты это заметил, - говорит она.
- Я замечаю все.
- Да, он более свежий. Летом он пахнет скошенной травой, потому что наша комната находится на заднем дворе. Иногда я замечаю за стеной Старого Ника ветки кустов и часть природы.
- На чьем заднем дворе?
- Старого Ника. Ты помнишь, я тебе говорила, что он устроил комнату в своем сарае.
Мне трудно запомнить все, что она говорила, потому что все это звучит не очень правдоподобно.
- Он - единственный человек, который знает код, с помощью которого открывается дверь. Этот код набирается на внешней клавиатуре.
Я гляжу на клавиатуру - я и не знал, что есть еще одна.
- Я тоже умею набирать числа.
- Да, но не те, которые, подобно невидимому ключу, могут открыть дверь, - говорит Ма. - А когда он уходит к себе домой, то снова набирает код на нашей клавиатуре.
- А он уходит в тот дом, где висит гамак?
- Нет, - говорит Ма громким голосом, - Старый Ник живет в другом доме.
- А мы можем пойти к нему в гости?
Она зажимает себе рот рукой.
- Я бы лучше пошла в гости к твоим бабушке и дедушке.
- А там мы сможем покачаться в гамаке?
- Там мы сможем делать все, что угодно, потому что мы будем свободны.
- Мы пойдем туда, когда мне будет шесть?
- Мы обязательно попадем туда в какой-нибудь из дней.
С маминого лица на мое капает какая-то жидкость. Я вздрагиваю.
- Ой, что-то соленое.
- Не волнуйся, - говорит Ма, вытирая себе щеки. - Со мной все в порядке. Я просто немного боюсь.
- Ты не можешь бояться, - чуть было не кричу я. - Это - плохая мысль.
- Ну, самую малость. У нас все в порядке, мы имеем то, что нужно для жизни.
Но мне становится еще страшнее.
- А что, если Старый Ник не включит ток и не принесет нам еды никогда-никогда-никогда?
- Принесет, куда он денется, - говорит Ма, все еще судорожно глотая воздух. - Я уверена почти на сто процентов, что он принесет.
Почти сто процентов - это девяносто девять. Достаточно ли девяноста девяти?
Ма садится на постели, вытирая лицо рукавом своего свитера. В животе у меня урчит. Интересно, осталось ли у нас что-нибудь поесть? Уже почти совсем стемнело. Не думаю, чтобы свет побеждал тьму.
- Послушай, Джек, я должна рассказать тебе еще одну историю.
- Правдивую?
- Совершенно правдивую. Ты знаешь, когда-то я очень сильно тосковала.
Мне это нравится.
- И тогда я спустился с небес и стал расти в твоем животике.
- Да, но понимаешь, я тосковала из-за этой комнаты, - говорит Ма. - Старый Ник, я ведь его совсем не знала, мне было девятнадцать, он меня украл.
Я пытаюсь это понять. Воришка, не воруй. Я никогда не слышал о том, что можно украсть человека.
Ма крепко прижимает меня к себе.
- Я была студенткой. Это было ранним утром, я пересекала стоянку для машин, направляясь в библиотеку колледжа. Я слушала крошечную машинку, в которой содержатся тысячи песен. Она играет прямо в ухо. Я первая из своих подруг, кто обзавелся такой машинкой.
Как бы я хотел иметь такую машинку!
- Так вот, этот человек подбежал и попросил меня помочь - у его пса случился приступ, он подумал, что он умирает.
- Как его звали?
- Человека?
Я трясу головой:
- Нет, пса.
- Да он все это придумал, чтобы заманить меня в свой грузовичок.
- Какого он цвета?
- Грузовичок? Коричневого, если, конечно, он его не поменял. Он всегда ездит на нем.
- Сколько у него колес?
- Я хочу, чтобы ты сконцентрировался на том, что важно, - говорит Ма.
Я киваю. Она слишком крепко обнимает меня. Я ослабляю объятия ее рук.
- Он завязал мне глаза.
- Как в игре в жмурки?
- Да, но только мне было совсем не смешно. Мы все ехали и ехали, и мне стало страшно.
- А где был я?
- Тебя тогда еще не было, помнишь?
Я забыл.
- А тот пес, он тоже сидел в грузовичке?
- Не было никакого пса. - Голос у Ма стал опять скрипучим. - Слушай, что я тебе рассказываю, и не перебивай.
- Расскажи мне лучше другую историю.
- Я говорю о том, что случилось со мной.
- Расскажи лучше о Джеке - Победителе великанов.
- Слушай дальше, - говорит Ма, закрывая мне рукой рот. - Он заставил меня принять плохие таблетки, чтобы я уснула. А когда проснулась, то увидела, что нахожусь в этой комнате.
Уже почти совсем стемнело, и я не вижу лица Ма. Она отворачивается от меня, и я могу только слушать.
- Когда он впервые пришел ко мне, я закричала: "Помогите", и он меня ударил. После этого я уже не звала на помощь.
Мне кажется, что все внутренности в моем животе завязались узлом.