И поговорим спокойно, не горячась. Разберемся во всем как разумные люди. Это слишком глупо…
Она его не останавливала – пусть говорит. Она его больше не слушала.
Подписание обязательства продажи должно было состояться 7 февраля. Она предвидела, что завершающего этапа сделки придется ждать как минимум еще три месяца. В субботу они с Жоржем поехали в Оссер, и она при нем забронировала в бюро путешествий место в самолете на Марракеш. Жорж выписал чек, поставил свою подпись. Она сказала ему, что оставит себе мобильник до Марракеша, а там купит на базаре другой, работающий по карточке и со снятой блокировкой, чтобы невозможно было определить номер. Из Марракеша она отправится в пустыню, доберется до Атласских гор. И наплевать ей на всякие там сафари, на археологические раскопки, на группу, к которой ее пристегнут, – лишь бы ее не разыскали в этих богом забытых оазисах Северной Африки. Никто не должен знать, где она находится. И наступит совсем другое время. И это время будет прожито совсем другой женщиной. Оно будет течь в другом мире. И откроет перед ней другую жизнь.
* * *
Теперь она уже привыкла к «рено-эспас» и безбоязненно водила его. Это простое занятие – мчаться по шоссе А5 – наполняло ее чувством свободы, помогало свыкнуться с принятым решением, не заплутать в лабиринте уловок и обманов, к которым она еще какое-то время будет прибегать на своем пути. Жорж безмерно радовался тому, что ремонт ее дома продвигается так быстро и что ему даже не приходится утруждать себя наблюдением за работами.
Однажды днем, в Шаньи, когда она выходила из ресторана, Томасу удалось дозвониться ей на мобильник:
– Почему у нас не работает домашний телефон?
– Неужели не работает?
– Он молчит. Может, линия повреждена?
– Не волнуйся, Томас. Завтра утром я вызову мастера из «Франс-Телеком».
Она изобразила удивление. На самом деле она отключила домашний телефон.
Глава Х
Она вернулась в Париж 30 января. Они с Томасом поужинали на кухне – наспех, без единого слова. 31-го он уехал на неделю в Лондон. На рассвете, в темноте, она услышала, как захлопнулась входная дверь, и в доме воцарилась мертвая тишина. Она еще долго лежала в своей узкой постели, в каморке под крышей. И мысленно перебирала все предстоящие дни и вечера, всю следующую неделю, которая будет для нее самой трудной и потребует предельного напряжения и выдержки. Она заранее готовила себя к испытаниям этой надвигавшейся недели.
Потом она встала. Спустилась на второй этаж. Достала чистые простыни, сменила белье на их двуспальной кровати. Сварила себе в кухне кофе. И поднялась в спальню с чашкой в руке.
В ванной на стеклянной полочке лежали кремы для бритья, помазок, расческа; она собрала эти вещи и выбросила в бачок.
«Всё, кончено дело», – сказала она себе.
Легла в свою собственную постель,взяла чашку кофе с ночного столика и начала новую жизнь, погрузившись в чтение книги, которую открыла только накануне.
Она читала, с удовольствием чувствуя себя на своемместе, в своейспальне, с окном, куда каждую весну рвались лохматые ветви вяза.
* * *
Откинувшись на подушки в свежих наволочках, она глядела в небо поверх оголенных веток вяза.
Созерцала это сияющее, светлое небо в просветах между ветвями.
Ей не хотелось вставать. У нее не хватало решимости встать и сложить те немногие оставшиеся вещи, которые она хотела увезти из дому. Это был первый уик-энд, который она не собиралась проводить на Йонне. Она так и пролежала в постели до самых сумерек.
Пришла ночь, а вместе с ней вернулась тоска.
И желание бежать – неизбежный спутник тоски – вернулось тоже.
Оно стало двойником тоски, которая охватывала ее каждый день, в тот час, когда свет солнца умирает в ночной тьме.
Всю ночь, стоя в одной тоненькой ночной рубашке, она разбирала вещи, откладывала нужные, набивала последние мусорные мешки, все свободные чемоданы. Потом вернулась в спальню и, в изнеможении рухнув на кровать, провалилась в сон. Было пять часов утра.
* * *
Она позвонила Жоржу:
– Я прямо вся наэлектризована. Как шаровая молния.
* * *
На следующий день она развела в саду большой костер из сухой листвы. Поднялась на второй этаж, собрала все, что посчитала слишком личным, сняла со стен и разломала рамки картин и фотографий, бросила в огонь то, что ей невыносимо было бы увидеть выставленным на продажу у антикваров или старьевщиков в Сент-Уане.
Она с радостью смотрела, как обращаются в пепел все личные бумаги, счета, старые чековые книжки, квитанции, налоговые извещения. Это заняло довольно много времени. Почти целый день. Старик, приехавший вместе с дамой из «Католической помощи», раз двадцать прошел мимо костра. Он выносил из дома сложенные ею мешки с одеждой и чемоданы, которые она тщательно стянула ремнями, и грузил их в свой фургончик.
Внезапно ее пронзила мысль: «У меня больше нет домашнего очага».
Этот очаг (место, где нам прощаются все грехи, где принимают как должное наши слабости) сгорал на ее глазах посреди сада.
Во второй половине дня, оставшись без дела, она вдруг ощутила желание сходить в Лувр, ради удовольствия побродить в царстве красоты.
Потом она поехала на улицу Рашель, купила белый гиацинт, вошла на Монмартрское кладбище, свернула на аллею Бийо, с нее – на аллею Креста, остановилась слева, у могилы своего младшего брата, положила гиацинт на каменную плиту.
По давней семейной традиции (так поступали и ее мать, и дед с материнской стороны, и отец, которому, наверное, пришлось подчиниться этому странному обычаю, да и бабушка – она сама это видела – делала то же самое у себя дома в Ренне), перед отъездом полагалось «прощаться с роялем». У каждой семьи есть свои ритуалы, чьи истоки очень скоро забываются, что лишает их смысла в глазах следующих поколений. Так, у них следовало поставить чемоданы рядком в передней, бросить на них пальто или плащ, а поверх – шляпу, потом сесть за рояль и сыграть какую-нибудь пьеску в знак расставания. Инструмент не целовали. Просто вскакивали и выбегали из комнаты без единого слова, пока в воздухе еще трепетали отзвуки мелодии. И ей подумалось: отныне всюду, где бы я ни играла, музыка будет звучать прощанием, помимо моей воли.
* * *
Звонок у ворот, и музыка внезапно обрывается.
Ее сердце бешено заколотилось.
Опершись на крышку рояля, она поднимается с табурета, медленно идет в переднюю, отворяет дверь, пересекает сад, смотрит наружу сквозь прутья решетки.
Это пришли из агентства недвижимости.
У них появился другой покупатель, предложивший более высокую цену (притом, что предложение брюссельцев остается в силе).
Почти сразу же приехала молодая женщина, беременная и с грудным младенцем на руках.
– Вы могли бы меня предупредить.
– Я думал, моя помощница вам звонила.
– Нет.
– Вам это действительно неудобно?
– В общем, да. В доме беспорядок.
– О, мы не будем обращать на это внимание.
– Да и грязно всюду.
Но они стояли на своем.
Женщина поинтересовалась сроками сделки. Ей было не к спеху. Она ждала еще одного ребенка. Так что у них впереди еще масса времени. Летом можно сделать все ремонтные работы. Осенью – малярные. Беременная женщина проходила по комнатам, повторяя в мобильник мужу, слово в слово, все, что говорил ей агент, и высказывая собственное мнение о том, что видела. Под конец, убедившись в хорошем состоянии обстановки, молодая мать спросила, может ли она оставить за собой кровати, матрасы, кухонную мебель и утварь, газовую плиту, холодильник, посудомойку, гладильный стол и стиральную машину.