Памяти моей матери
___
Дуб -- дерево. Роза -- цветок. Олень -- животное. Воробей -- птица. Россия -- наше отечество. Смерть неизбежна.
П. Смирновский.
Учебник русской грамматики.
Глава первая
Облачным, но светлым днем,висходе четвертогочаса, первогоапреля
192... года (иностранный критикзаметил как-то, что хотя многие романы, все
немецкиенапример,начинаютсяс даты,толькорусские авторы--в силу
оригинальной честности нашей литературы-- недоговаривают единиц), у дома
номер семьпо Танненбергской улице, в западной частиБерлина,остановился
мебельныйфургон,очень длинныйиоченьжелтый,запряженныйжелтым-же
трактором с гипертрофией заднихколес и более чем откровенной анатомией. На
лбу у фургона виднелась звезда вентилятора, а по всему его боку шло название
перевозчичьей фирмысиними аршинными литерами, каждая изкоих(включаяи
квадратнуюточку)быласлева оттененачернойкраской:недобросовестная
попыткапролезть в следующеепо классуизмерение. Тутже перед домом(в
которомясамбуду жить), явно выйдя навстречусвоей мебели (ау меня в
чемодане большечерновиков чем белья) стояли две особы. Мужчина, облаченный
взелено-буроевойлочноепальто,слегка оживляемое ветром,был высокий,
густобровый старикссединой в бородеиусах, переходящей врыжеватость
околорта,вкоторомонбесчувственно держалхолодный,полуоблетевший
сигарныйокурок. Женщина,коренастаяинемолодая,скривыминогамии
довольно красивым,лже-китайским лицом,одета былавкаракулевыйжакет;
ветер, обогнув ее, пахнул неплохими, но затхловатыми духами. Оба, неподвижно
и пристально,с таким вниманием точно их собирались обвесить, наблюдализа
тем,кактроекрасновыйныхмолодцоввсинихфартукаходолевалиих
обстановку.
"Воттакбыпостаринкеначатькогда-нибудьтолстуюштуку",--
подумалось мельком сбеспечнойиронией-- совершенно,впрочем, излишнею,
потому чтокто-то внутринего, за него,помимо него, всёэто уже принял,
записал и припрятал. Сам только что переселившись, он в первый раз теперь, в
ещенепривычном чине здешнегообитателя, выбежал налегке, кое-чего купить.
Улицу он знал,как зналвесьокруг: пансион,откуда он съехал, находился
невдалеке;но до сих пор эта улицавращаласьи скользила, ничем сним не
связанная,а сегодня остановилась вдруг,уже застывая в виде проекцииего
нового жилища.
Обсаженная среднего роста липами с каплями дождя, расположенными наих
частыхчерных сучках по схемебудущих листьев (завтра в каждой капле будет
позеленомузрачку), снабженная смоляной гладью саженейв пять ширинойи
пестроватыми, ручнойработы(лестной для ног) тротуарами,онашла с едва
заметным наклоном, начинаясь почтамтом и кончаясь церковью, как эпистолярный
роман.
Опытным взглядом он искал в ней того, что грозило бы стать ежедневной
зацепкой,ежедневнойпыткойдля чувств,но,кажется,ничего такогоне
намечалось,а рассеянныйсвет весеннегосерогоднябылнетольковне
подозрения, но еще обещал умягчить инуюмелочь, которая в яркуюпогодуне
преминула бы объявиться; всёмогло быть этоймелочью: цвет дома, например,
сразу отзывающийся во рту неприятным овсяным вкусом,а тои халвой; деталь
архитектуры, всякийраз экспансивнобросающаясявглаза; раздражительное
притворствокариатиды,приживалки, --а не подпоры,-- которую и меньшее
бремяобратило бытут жев штукатурный прах;или, на стволе дерева,под
ржавой кнопкой, бесцельно и навсегда уцелевший уголок отслужившего, но не до
конца содранного рукописногообъявленьица-- о расплыве синеватойсобаки;
иливещь вокне,илизапах, отказавшийсявпоследнюю секундусообщить
воспоминание,о которомбылготов,казалось,завопить, да так на углу и
оставшийся -- самой за себязаскочившею тайной. Нет, ничеготакого не было
(еще небыло),нохорошо бы,подумал он,как-нибудьна досугеизучить
порядокчередованиятрех-четырехсортовлавокипроверить правильность
догадки,что в этом порядке естьсвой композиционный закон, так что, найдя
наиболее частое сочетание, можновывестисреднийритмдляулицданного
города,--скажем: табачная, аптекарская, зеленная. НаТанненбергской эти
три были разобщены, находясь на разных углах, но может быть роение ритма тут
еще не настало, и в будущем, повинуясь контрапункту, они постепенно (по мере
прогорания или переезда владельцев) начнутсходиться: зеленнаясоглядкой
перейдет улицу, чтобы стать через семь, а там черезтри, отаптекарской --
вродетого, как в рекламнойфильменаходят свои места смешанные буквы, --
при чем одна из нихнапоследок как-то ещепереворачивается, поспешно встав
на ноги (комический персонаж,непременный ЯшкаМешок в строю новобранцев);
так иони будутвыжидать, когдаосвободится смежноеместо,апотом обе
наискосокмигнут табачной --сигай сюда, мол; и вот уже всестали вряд,
образуя типическую строку. Боже мой, как яненавижу всё это, лавки, вещи за
стеклом,тупоелицотовараивособенностицеремониалсделки,обмен
приторнымилюбезностями,доипосле! А этиопущенныересницыскромной
цены... благородство уступки...человеколюбие торговойрекламы... всёэто
скверное подражаниедобру, -- страннозасасывающее добрых: так, Александра
Яковлевна признавалась мне, что, когда идет за покупкамивзнакомые лавки,
то нравственно переносится в особый мир, гдехмелеетот вина честности, от
сладостивзаимныхуслуг,и отвечает на суриковую улыбку продавцаулыбкой
лучистого восторга.
Род магазина,в которыйон вошел, достаточноопределялся тем, чтов
углустоялстолик стелефоном, телефоннойкнижкой, нарциссами ввазеи
большойпепельницей.Техрусскогоокончанияпапирос,которыеон
предпочтительно курил, тут не держали, и он бы ушелбез всего, не окажись у
табачника крапчатогожилета с перламутровыми пуговицами и лысины тыквенного
оттенка.