Попутно можно, конечно, спрашивать совета, интересоваться мнением того или другого, но определять свое место в жизни – это дело глубоко личное, решение принимается втайне. И если хочешь быть мужчиной… человеком выдающимся, не таким, как все, обдумывать свой путь надо самому.
– Это что, пособие «Как стать группенфюрером СС»?
Лерер махнул сигарой.
– Мое звание – лишь доказательство правильности моих мыслей, но не конечная цель. Вот маленький пример. Вы обыграли меня в покер, потому что конечная ваша цель превосходила мою. Адъютант посоветовал вам проиграть, потому что я люблю выигрывать. Но вы хотели остаться в Берлине и потому выиграли. Моих способностей, как вы продемонстрировали мне, оказалось недостаточно, чтобы выиграть схватку с вами.
– Но в конечном счете вы выиграли. Ведь я нахожусь здесь. Вы потеряли некоторую сумму, только и всего.
Лерер растянул губы в улыбке. Глаза его блестели от выпитого, от веселого сознания своего триумфа.
– Возможно, вы преувеличиваете свое значение для меня, – сказал он. – Не стоит. Конечная моя цель вас не касается.
«Если не считать, что она связана со мной», – подумал Фельзен, но сказал лишь:
– Наверное, мне стоит заиметь свою собственную конечную цель.
– Об этом‑то я и толкую, – сказал Лерер, пожав широкими плечами.
– Эта русская кампания… – начал было Фельзен, но Лерер остановил его движением руки.
– Умственные способности следует напрягать постепенно, – сказал он. – Разрешите задать вам один вопрос. Что произошло прошлым летом в небе над Англией?
– Я не уверен, что написанное в «Беобахтер» или в «Двенадцатичасовом листке» соответствует действительности.
– Ну а соответствует ей то, – сказал Лерер, наклоняясь над столом, и докончил почти шепотом: – Что мы это крупнейшее сражение в воздухе
– Следует признать, что мы лишились прикрытия.
– На западе и с воздуха.
– Так что если лишиться прикрытия еще и на востоке…
– Достаточно. Думаю, что кое‑что вы себе уяснили.
– Но что нам Англия, если нас разделяет пролив? – сказал Фельзен. – Англичане не представляют для нас угрозы.
– Я не пораженец, – проговорил Лерер. – Нет, нет и еще раз нет. Но выслушайте меня. Мы дали им улизнуть в Дюнкерке. Ударь мы на побережье, и мы с вами теперь ужинали бы в Лондоне и горя бы не знали. Но англичане упрямы. И у них есть дружок по ту сторону Атлантики. Сильнейшая экономика в мире. Фюрер этого не признает, но это так.
– Может быть, мы объединим наши усилия и совместно разобьем большевиков.
– Идея, конечно, оптимистическая. Но есть и другая. – Лерер поставил рюмку и закусил сигару. Потом хлопнул рукой по столу и сказал: – Соединенные Штаты и Англия. – Вынул изо рта сигару и прошептал: – Россия. А все, что остается в середине, – это тоненькая колбасная шкурка.
– Ну, это уж чистая фантастика, – сказал Фельзен.
– Ну, это уж чистая фантастика, – сказал Фельзен. – Вы не учитываете…
Лерер захохотал.
– Вот что бывает, когда напрягаешь мозги. Додумываешься до не очень приятных вещей!
– Неужели
– Нам сначала в Гштаад на пару деньков. Шеф любит подышать горным воздухом и… ну и всякое другое тоже.
– Вот как?
– Все они на свободе любят побаловаться… даже Гиммлер, хотя, кажется, кому охота с ним баловаться. Впрочем, власть, знаете ли… – Шофер потупился, уставясь в свою кружку. – На баб это действует.
Допив свою кружку, Фельзен направился обратно в «Швайзерхоф». Лерер был все еще у себя в номере. Фельзен просидел в баре, пока не увидел его – он прошел через вестибюль на улицу. Решив не довольствоваться порциями информации, которые станет постепенно выдавать ему Лерер, Фельзен двинулся вслед за ним.
Они шли по старому городу. Людей на улицах было мало, но следить за Лерером было легко – нужно было просто держаться в тени домов. Вскоре Лерер свернул за угол, но, когда Фельзен дошел до угла, тот уже исчез: Фельзен увидел лишь горящую красными огнями вывеску клуба «Рутхил». Стало быть, в Берне у Лерера есть подружка. Только и всего. Но любопытство толкало Фельзена дальше.
Он зашел в клуб. Передал гардеробщику пальто и шляпу, сел за столик в темном уголке. Толстяк с напомаженными черными волосами играл на пианино, а девица в пышном рыжем парике, стоя у рампы, пела что‑то жалостливое по‑немецки со швейцарским акцентом.