Лев не сомневался, что Бродский заранее продумал план бегства и способ покинуть страну. И он должен был найти хотя бы фрагмент этого плана.
В соседней с ветеринаром квартире обитала пожилая чета. Обоим перевалило за семьдесят, и они жили вместе со своим женатым сыном, его женой и двумя детьми. В двух комнатах размещалась семья из шести человек — вполне обычное явление. И сейчас все шестеро сидели в ряд на кухне, а за их спинами в целях устрашения молча стоял один из младших офицеров. Лев видел, что все они отдают себе отчет в том, что оказались замешанными в преступлении постороннего человека. Он видел страх на их лицах. Постаравшись отогнать от себя эти мысли, не имеющие отношения к делу, — один раз он уже поддался сентиментальности, которая дорого ему стоила, — он подошел к столу.
— Анатолий Бродский — предатель. Если вы станете оказывать ему содействие хотя бы тем, что ничего не скажете мне, то превратитесь в его сообщников. Сейчас вам предстоит доказать свою верность идеалам нашего государства. А вот нам вашу вину доказывать не придется. В данный момент она подразумевается сама собой.
Пожилой мужчина, дед, вне всякого сомнения, наученный горьким опытом выживания, поспешил поделиться с ним всем, что знал. Подражая Льву в выборе слов, он сообщил, что сегодня утром предатель отправился на работу чуть раньше обычного, с тем же саквояжем, что и всегда, в том же самом пальто и шляпе. Не желая быть обвиненным в уклонении от содействия следствию, дед пустился в предположения о том, где предатель может пребывать сейчас. Лев чувствовал, что все это — лишь досужие догадки, и ничего более. Старик закончил свою филиппику тем, что все члены его семьи не доверяли своему соседу Бродскому и презирали его, а единственным человеком, который питал к нему симпатию, была Зинаида Морозова, дама, живущая этажом ниже.
Зинаида Морозова, чьи годы приближались к шестидесятилетнему рубежу, дрожала как осиновый лист — факт, который она безуспешно пыталась скрыть непрерывным курением. Лев обнаружил ее стоящей подле дешевой репродукции знаменитого портрета Сталина, висевшей прямо над камином. Пожалуй, она считала, что портрет защитит ее. Лев не потрудился представиться или предъявить служебное удостоверение, сразу же обрушив на нее град вопросов, намереваясь сбить с толку и запутать.
— Почему вы состояли в хороших отношениях с Анатолием Бродским, если все остальные жильцы дома не любили его и не доверяли ему?
От неожиданности Зинаида поперхнулась дымом; столь наглая ложь заставила ее забыть об осторожности.
— Все в доме любили Анатолия. Он был хорошим человеком.
— Бродский — шпион. И вы называете его «хорошим»? Предательство вы считаете добродетелью?
Слишком поздно заметив свою ошибку, Зинаида сделала безнадежную попытку оправдаться:
— Я всего лишь хотела сказать, что он старался не шуметь. И был очень вежлив.
Подобная характеристика, произнесенная запинающимся голосом, не имела к делу никакого отношения. Поэтому Лев пропустил ее мимо ушей. Он вынул из кармана блокнот и крупными буквами записал ее неосторожные слова.
ОН БЫЛ ХОРОШИМ ЧЕЛОВЕКОМ.
Лев выводил буквы разборчивым почерком, чтобы она ясно видела, что он пишет: а он списывал в расход следующие пятнадцать лет ее жизни. Этих слов было более чем достаточно, чтобы осудить ее за пособничество. Ее ждал суровый приговор и ярлык «политической заключенной». В ее возрасте у нее не было шансов выжить в ГУЛАГе. И ему необязательно было вслух произносить эти угрозы. Они были общеизвестны и без того.
Зинаида отошла в угол комнаты и затушила сигарету, о чем тут же пожалела, и принялась дрожащими пальцами извлекать из пачки новую.
— Я не знаю, куда уехал Анатолий, но мне известно, что семьи у него нет. Его жена погибла на войне. Сын умер от туберкулеза. У него редко бывали посетители.
Его жена погибла на войне. Сын умер от туберкулеза. У него редко бывали посетители. Насколько я могу судить, друзей у него тоже было мало…
Она умолкла. Анатолий был ее другом. Они много вечеров провели вместе, за ужином с выпивкой. Одно время она даже тешила себя надеждой, что он полюбит ее, но Анатолий не проявлял к ней мужского интереса. Он так и не оправился от потери жены. Увлекшись воспоминаниями, она подняла глаза на Льва. Но на того ее взгляд не произвел ни малейшего впечатления.
— Я хочу знать, где он. Меня не интересуют ни его погибшая жена, ни сын. История его жизни меня не интересует тоже, если только она не имеет отношения к его нынешнему местонахождению.
На карту оказалась поставлена ее жизнь — и у нее оставался один-единственный способ выжить. Но могла ли она предать мужчину, которого любила? К ее удивлению, решение далось ей намного легче, чем она того ожидала.
— Анатолий был довольно замкнутым человеком. Однако он все-таки иногда получал и отправлял письма. Обычно он просил меня отнести их на почту. Он регулярно писал кому-то в деревню Кимово. Это к северу от города, по-моему. Как-то он обронил, что там у него живет друг. Имени этого друга я не помню. Это правда. Больше я ничего не знаю.
Голос женщины был преисполнен вины. И хотя на лице у нее не отражались обуревавшие ее чувства, Лев нутром чуял, что она выдала ему самую сокровенную тайну. Он вырвал из блокнота страничку с порочащим ее текстом и протянул ей. Она приняла его как плату за предательство. В ее глазах он прочел презрение. Но это ничуть его не обеспокоило.
Название глухой деревушки к северу от Москвы — тонкая и ненадежная ниточка. Если Бродский действительно был шпионом, то разумно было бы предположить, что его укрывают люди, на которых он работал. В МГБ давно были убеждены в существовании сети подпольных явочных убежищ, контролируемых зарубежными спецслужбами. Предположение о том, что связанный с иностранцами предатель обратится за помощью к своему личному другу — колхознику, — противоречила его статусу иностранного шпиона. Тем не менее Лев был уверен, что заполучил ту самую ниточку, за которую стоит потянуть. Он отмел в сторону все несообразности: его работа состояла в том, чтобы поймать этого человека. И пока что у него была единственная улика. Колебания и так обошлись ему слишком дорого.
Он поспешил к припаркованному на улице грузовику и принялся перечитывать собранные материалы дела, чтобы найти хоть что-либо, связанное с деревушкой Кимово. От этого занятия Льва отвлек его заместитель, Василий Ильич Никитин. Тридцатипятилетний Василий, будучи на пять лет старше Льва, в свое время был одним из самых перспективных офицеров МГБ. Безжалостный и упрямый, он хранил верность одному лишь Министерству государственной безопасности. В глубине души Лев был убежден, что подобная верность вызвана отнюдь не патриотизмом, а карьеризмом. В самом начале своей карьеры следователя Василий прославился тем, что донес на своего единственного брата, который нелицеприятно отозвался о Сталине. Очевидно, тот отпустил какую-то шуточку в адрес вождя. В тот момент брат был навеселе, празднуя собственный день рождения. Василий настрочил рапорт, и брат получил двадцать лет лагерей. Этот арест сыграл Василию на руку, пока через три года брат не сбежал, убив при этом нескольких охранников и лагерного врача. Его так и не поймали, и двусмысленность этого инцидента камнем повисла на шее Василия. Не прилагай он отчаянных усилий к поимке беглеца, его карьера могла на том и закончиться. Вместо этого он лишь попал в немилость. Лев знал, что теперь, не имея больше братьев, на которых можно донести, его заместитель изыскивает другие способы вернуть себе былое расположение начальства.
Только что закончив обыск ветеринарного кабинета, Василий был чрезвычайно доволен собой. Он протянул Льву скомканный листок бумаги, который, по его словам, обнаружил завалившимся в щель за задней стенкой выдвижного ящика письменного стола предателя.