Будучисвященником,онписалкниги
антирелигиозного содержания, так что о нем говорили: "Прежде чем датьему
сан епископа, его следует заново окрестить". Асам про себя он написал так:
"Слабоумный, глухой, бессильный, неблагодарный".Непоследовательность его
была поразительна: он был в отчаянии, когдаумерлаСтелла,еголюбимая
женщина, но, чтобы успокоиться, писал комические "Письма о слугах".Через
несколько месяцев после этогоСвифтлишилсяпамяти,ноязыкегобыл
по-прежнемуострымкакбритва.Потомонпровелгодвполнейшем
одиночестве, затворившись в комнате, ничего нечитаяинесочиняя.Он
отказался от мяса и впадал в бешенство, когда слуга появлялсянапороге.
Однако, когда он покрылся чирьями, разум егопросветлел,иСвифтначал
постоянно повторять: "Я - сумасшедший".Потом он снова впалвсостояние
полнейшей прострации, но порою ирония вспыхивала в немспрежнейсилой.
Когдазанесколькомесяцевдосмертивегочестьбылаустроена
иллюминация, Свифт заметил: "Пусть бы эти сумасшедшиенесводилисума
окружающих".Незадолгопередкончинойоннаписалзавещание,отказав
одиннадцать тысяч фунтов стерлинговвпользудушевнобольных.Онтакже
сочинилэпитафию,котораяслужитвыражениемужасныхнравственных
страданий, постоянно его мучивших: "Здесь похоронен Свифт, сердце которого
уже не надрывается более от гордого презрения"...-Шелленбергпоставил
книгу на место, резко обернулсякШтирлицу:-Выпонимаете,зачемя
прочитал вам это?
- Видимо, хотите помочь мне понять подлинный психологическийпортрет
Мюллера?
- Мюллер работаетнарейхсляйтераБормана,ивамэтопрекрасно
известно.
- На Бормана этот отрывок не проецируется, бригадефюрер.
- Сердце бедного Бормана уже давно разорвалось от гордого презрения к
окружающим, Штирлиц. Он продолжает жить с разорванным сердцем...
"И этот планирует меня для какой-то комбинации, -понялШтирлиц.-
Они все что-тознают,а янемогувзятьвтолк,чтоименно.Меня
и г р а ю т,и если я не пойму, в каком качестве, то,видимо,часымои
сочтены.А что если и Мюллер, иШелленбергначалисвоюпартиюкупно?
Обменялись суждениями?Видимо,да,слишкомточенитотидругойв
вопросах, никаких повторов.Но это - в мою пользу. Их подводитстрастная
тяга к порядку, они расписали своироли;имбыследовалоспотыкаться,
повторять друг друга, быть самими собою... "С кем протекли его боренья,-
в который уже раз вспомнил он стихи Пастернака, он прочелихвжурнале,
купленном им на парижском развале осенью сорокового года, - с самим собой,
с самим собой!"
- Что ж, - сказал наконец Штирлиц.-Сразорваннымсердцемможно
поскрипеть, если хорошоработаетпечень,сосуды,почкиимозг.
-Сразорваннымсердцемможно
поскрипеть, если хорошоработаетпечень,сосуды,почкиимозг.Если
человек, сердце которого порвалось от "гордого презрения", имеет вголове
такое, что иным и не снилось, тогда он может существовать...
- Оп! Умница! Вы - умница, поэтому я прощаю вам то, чегонепростил
бы никому другому.Вы оказались посвященным в мое дело, Штирлиц, хотеля
того или нет.Значит,мненетнуждыболеетаитьсяотвас.Еслия
удостоверюсь в вашей неискренности, вызнаете,какяпоступлю,мыне
бурши, чтобы пугать друг друга словесами перед началом драки...Таквот,
если мне понятно, о чем думает наш с вами шеф, рейхсфюрер, очеммечтает
преемник Гитлера рейхсмаршал Геринг, о чем говорят междусобоюГудериан,
Типпельскирх и Гелен, считая, что в их кабинетах,проверенныхсвязистами
вермахта, нет аппаратуры прослушивания, то ни я, ни вынезнаем,очем
думает Борман. А он очень предметно думает о близком будущем, не находите?
- Думаю, вы ошибаетесь. Он неразделим с фюрером.
-Штирлиц,ненадо.Онбылнеразделимсзаместителемфюрера
Штрассеромипредалего.ОнбылнеразделимсвождемСАкумиром
национал-социализма Эрнстом Ремом и участвовалвегоубийстве,онбыл
неразделим с фюрером нашей партии Гессом и предал его, покапетухвообще
еще даже и не кукарекал...Вы понимаете, отчего я такоткрытоговорюс
вами? Я ведь раньшеникогдатакобнаженноневыявлялзатаеннуюсуть
проблемы... Понимаете?
- Нет.
- Жуков вот-вот начнет штурм Берлина, Штирлиц. А это - конец, хотя на
Зееловских высотах мы можем на несколько дней остановить их танки... Гелен
доложил фюреру этой ночью, что силы русских превышают наши в пять раз. Вот
так-то.Я это слышал своими ушами. Вынамереныпогибатьподобломками
нашего государственного здания? Я - нет.Вот вам моя рука, пожмитеееи
поклянитесь, что вы станете служить лишь моему делу - так, чтобымыушли
отсюда вдвоем... Или втроем...
- А кто будет третьим?
Шелленберг долго молчал, потом ответил вопросом:
- А если третьим будет Мюллер?
- Вы наладили с ним добрые отношения во время моего отсутствия?
- С ним невозможныдобрыеотношения.Носнимвозможныделовые
отношения. А его дело - это жизнь. И за это дело он готов подраться.
- А вам не кажется, что Мюллер будет той гирей на ноге,котораявас
утопит?
- Нас, - поправил его Шелленберг. - Нас, Штирлиц.Несепарируйтесь,
не надо.Мюллер полон такой информацией, которая нам с вами и не снилась.
Он занимался "Красной капеллой" русских, я подключался лишь кзаграничным
операциям, он велрасследованиелично,здесь,вБерлине.Оноставил
кое-что про запас, он никогда не сжигает всемосты,он-яубежден-
бережет какие-то точки опоры, ожидая новых гостей из Москвы.