Это лукавые учителя безнравственности и порока, негласно поклоняющиеся дьяволу. По всему миру маги связаны друг с другом. Чтобы захватить власть и богатство, они проникают в окружение правителей – под видом брадобреев, врачей, библиотекарей, составителей речей и советников. Разумеется, они всегда защищают своих сообщников, помеченных печатью дьявола.
Маги начальствуют над торгашами, самыми прилежными своими слугами, пытаются обольщать воинов, вербуя их к себе на службу с помощью подкупа, обмана, разжигания гнусных страстей. Напротив, с простолюдинами ведут беспрерывную открытую, но более всего скрытую войну, стремясь закабалить их навечно, а для этого подорвать нравственно, столкнуть на самое дно, потому что чем здоровее жизнь простолюдинов, тем более рождают они воинов и, стало быть, мудрецов. И вот свирепствуют маги в народах, насаждая беззаконие, проповедуя разврат и бездушие, сжигая разум несчастных на кострах пьянства и забвения заповедей рода. Повсюду нашептывают они решения пагубные, представляясь, будто заботятся о славе и процветании государства. Проходит время, вместо процветания воцаряется хаос, обманутые прозревают, но поздно: подточена их власть и вот уже вокруг новых властителей вьются новые толпы магов, нередко прилюдно поносящие друг друга, чтобы наверняка действовать у всех за спиною.
Только мудрецы видят происки магов, и потому маги смертельно ненавидят мудрецов: боятся маги слов мудрости, ибо от тех слов прозревают воины и озадачиваются простолюдины.
Велика сила и влияние магов. Но им не дано провидение, ибо провидеть – удел добра, а не зла. Зло способно только рассчитывать, подлинное же знание дается не расчетом, а только озарением справедливости…»
Странно – слова Альвареса наполняли уверенностью и новыми силами, и вдруг понял Алеша, что может утешить отца и мать, думая о них доброе. И едва подумал, они уже заулыбались, смахивая слезы, и лица их засветились надеждой…
Вспыхнули над головой ослепительно яркие лампы, прямо‑таки прожектора. После долгого мрака свет действовал угнетающе.
Вошли стражники в масках. Они подняли ослабевших Педро и Алешу и вновь потащили по подземным переходам. Наконец подростки оказались в клетке из толстых прутьев. Прямо перед ними, на веранде, откуда открывался великолепный вид на море, завтракал Босс. Он был в легком белоснежном костюме. Перед Боссом в прозрачных графинах стояли соки. Подле стола журчал маленький фонтан.
– Кажется, этот человек уплетает за обе щеки поросенка на вертеле. Я слышу запахи чеснока и перца… Боже, какие помидоры… Он запивает соком грейпфрута, – шепотом комментировал Педро.
– Не зовите меня Боссом, – сказал Босс, – это напоминает о моих обязанностях, стало быть, портит мне настроение… Зовите просто: господин Гудмэн. Гудмэн – значит добрый человек. Эту фамилию приобрел мой отец. Так меня и зовите: господин Гудмэн.
– Господин Гудмэн, зачем нас, голодных, поместили в клетку, откуда хорошо виден ваш стол?
– Вы должны понять, ребята, как прекрасна жизнь, когда она разумна.
– Что это значит?
– Только одно, – господин Гудмэн налил в высокий бокал соку, бросил туда несколько кубиков льда, неторопливо размешал все соломинкой и с удовольствием пососал.
– Что это значит?
– Только одно, – господин Гудмэн налил в высокий бокал соку, бросил туда несколько кубиков льда, неторопливо размешал все соломинкой и с удовольствием пососал. – Самолет разбился, и уже кругом прошло сообщение, что не спасся ни один из пассажиров. И о том, что лодку угнало в открытое море, давно уже сообщила кубинская печать… Спросит ли кто с меня, если я вас расстреляю, утоплю, уморю голодом? Нет, никто не спросит. Все случившееся забыто, сотни новых катастроф случились по всему миру, завтра забудут и о них.
– Что же вы хотите от нас?
– Я постарел и стал добрым, – сказал о себе господин Гудмэн. – Я уже ни от кого не прошу слишком многого… Вы должны заявить, что просите политическое убежище и отказываетесь от возвращения в свои коммунистические страны… Каждый из вас получит определенную сумму денег и сможет поселиться на Багамских островах или где‑либо в другом месте. Откроете свой бизнес, каждый будет работать на себя. Делайте деньги и веселитесь.
– До революции так было в России и на Кубе – каждый работал на себя, но несправедливость была нестерпимой, – сказал Алеша.
– Зачем думать о других? Каждый должен думать о себе. Вот и получится, что все думают обо всех. Это самое разумное – думать о себе.
– Нет, господин Гудмэн, – сказал Педро, не сводя глаз с графина с соком, – это уже было и это самая настоящая ложь: когда каждый за себя, все беззащитны перед сплоченной группкой эксплуататоров, перед теми, кто присвоил власть. Нет, мне более по душе иной принцип, он, действительно, справедлив: каждый – для всех. Тогда все – для каждого.
Босс протяжно зевнул, серебряной ложечкой ковырнул мороженое с ананасом – мороженое подал охранник, одетый официантом. На его громадных ручищах белые перчатки расползались по швам.
– «Каждый – для всех, все – для каждого» – это коммунизм, а значит, насилие, бедность, чепуха… «Каждый – для всех» – это, понимаете, не стимулирует личность. Чего ради личность станет выкладываться «на всех», если плодами ее труда завладеют вышестоящие, а самой личности в благодарность за ее труды бросят заплесневелый сухарь? Ведь так было, не правда ли?
– Не дурите маленьких, дяденька, – сказал Педро. – Какому шарлатану понадобилось вбивать нам мысль, что «на всех» – значит на вышестоящих? Если так случалось или еще случится, это как раз преступная измена принципам. «Каждый – для всех» – это осуществимо, когда каждый свободен и общего богатства достаточно, чтобы все жили богатой и справедливой жизнью.
– Этого не будет, – поморщился Босс. – Запомните: коммунизм – это ловкая шутка, бодрящая приманка для темных масс… Я не противник коммунизма. Нет. Пусть он живет. Чем он слабее, тем крепче наш лагерь. Уж мы позаботимся о том, чтобы наши дурачки не скрипели, когда умники будут делать свое дело… Для того чтобы коммунизм не испарился вовсе, я лично предложил бы соединить коммунизм с капитализмом. Вот чем должны заняться коммунистические страны, если хотят, чтобы мы с ними хорошенько сотрудничали. Они сотни лет будут совмещать одно и другое, как совмещали пол и потолок. – Он весело расхохотался.
– Хорошая шутка, но уже с бородой, дяденька, – сказал Алеша. – Вы порочите коммунизм, но вообще‑то вы ничего не знаете о коммунизме, потому что все, что было, – это совсем не коммунизм, только подступы к нему, подступы пока что неумелые, неуклюжие при множестве нечистых рук… Вы же первый скорее лопнете, чем позволите народу свободно создать хотя бы одну, но настоящую коммуну… Нет, не было и не будет свободы выше, чем коммунизм.