Кто-то просто его там забыл. Поэт об этом
ничегонеговорит,ноэтообязательно должен быть огромный детский шар,
вероятно,зеленый,каклиствавЦентральномпаркеповесне.Второе
стихотворение,последнеевмоемсобрании,описываетмолодоговдовца,
живущегозагородом, который как-то вечером, разумеется в халате и пижаме,
вышел на лужайку перед домом поглядеть на полную луну. Скучающая белая кошка
- явночленегосемьи, и притом когда-то очень любимый - подкрадывается к
нему,ложится на спинку, и он, глядя на луну, дает ей покусывать свою левую
руку.Этопоследнеестихотворение может представить для моего постоянного
читателяисключительныйинтереспо двум совершенно особым причинам, и мне
очень хочется о них поговорить.
Какприсущепоэзиивообще,иособенностихамсярковыраженным
"влиянием"китайскойияпонской поэтики, и у Симора в его стихах тоже все
предельнообнажено и неизменно лишено всякого украшательства. Но приехавшая
комнена уикенд с полгода назад младшая сестра, Фрэнни, случайно, роясь в
моемстоле,нашла именно то стихотворение про вдовца, которое я только что
(преступно)пересказал своими словами: листок лежал отдельно, и я хотел его
перепечатать.Неважнопочему,ноФрэнни никогда этого стихотворения не
читалаи,конечно,тут же прочла его. Потом, когда зашел разговор об этих
стихах,онасказала,чтоееудивляет, почему Симор написал, что молодой
вдовецдалкошкепокусывать именно левую руку. Ей было как-то не по себе.
Вообще, говорит, это больше похоже на тебя, чем на Симора, - подчеркивать,
чтоименно речь идет о левой руке. Кроме клеветнического намека в мой адрес
насчеттого,чтояв своих писаниях все больше и больше вдаюсь во всякие
детали,она,очевидно,хотеласказать,чтоэтотэпитетпоказалсяей
навязчивым, слишком подчеркнутым, непоэтичным. Я ее переспорил и, откровенно
говоря,готов,еслипонадобится, поспорить и с вами. Я совершенно уверен,
чтоСиморсчиталжизненноважным упоминание о том, что именно в левую, в
менее нужную руку молодой вдовец дал белой кошке запустить острые зубки, тем
самымоставляяп_р_а_в_у_юрукусвободной,чтобы можно было бить себя в
грудь или ударить по лбу, - впрочем,зряявдалсяв такой разбор, многим
читателям он, наверно, покажется ужасно скучным. Пожалуй, так оно и есть. Но
я-тознаю,какмойбратотносился к человеческим рукам. Кроме того, тут
кроетсяидругаявесьма немаловажная сторона этого отношения. Может быть,
разговор на эту тему покажется безвкусицей - вродетого,каквдруг начать
читатьпотелефонусовершенночужомучеловекувселибретто "Эби и его
ирландской Розы", - ноядолжен сказать, что Симор был наполовину еврей, и
хотяне могу говорить на эту тему так же авторитетно, как великий Кафка, но
в сорок лет уже имею право трезво утверждать, что всякий думающий индивид, с
примесьюсемитскойкровивжилах,живетили жил в особо близких, почти
интимныхвзаимоотношенияхсосвоимируками,ихотяпотомонгодами,
буквальноилииносказательно,прячетихвкарман (боюсь, что иногда он
убираетих,какдвухназойливых и старых непрезентабельных приятелей или
родственников, которых предпочитают не брать с собой в гости), и все-таки он
вдруг,вкакой-токритический момент, начнет жестикулировать и уж в такую
минуту может сделать самый неожиданный жест - например,чрезвычайно
прозаически упомянуть, что именно левую руку кусала кошка, - аведь
поэтическое творчество, безусловно, является таким к_р_и_т_и_ч_е_с_к_и_м для
человека,егонаиболееличнымпереживанием,за которое мы ответственны.
(Прошупрощениязаэто словоизвержение, боюсь только, что чем дальше, тем
его будет больше.) Вторая причина - почемуядумаю,чтоименноэто
стихотворение Симора представляет особый - и,надеюсь,истинный- интерес
длямоегопостоянногочитателя;внеместьто странное, исключительно
сильноечувство,которое автор и хотел в него вложить. Ничего похожего я в
другихкнигах не встречал, а ведь я, смею сказать, с самого раннего детства
почти до сорока лет прочитывал не менее двухсот тысяч слов в день, а бывало,
и тысяч до четырехсот. А теперь, когда мне стукнуло сорок, мне редко хочется
что-то выискивать и, когда мне не приходится проверять сочинения - свои
собственные или моих юных слушательниц, - ячитаюсовсеммало - разве что
сердитые открытки от своих родичей, каталоги цветочных семян, разные отчеты,
любителейптицитрогательныезаписочкиспожеланиямискорейшего
выздоровленияотмоихстарыхчитателей,которыегде-то прочли дурацкую
выдумкуотом,будтоя полгода провожу в буддистском монастыре, а другие
полгода - впсихбольнице.Вовсякомслучае,японял,чтовысокомерие
человека,ничего не читающего или читающего очень мало, куда противнее, чем
высокомерие некоторых заядлых читателей, - поэтомуяипытаюсь(и вполне
серьезно)по-прежнемуупорнонастаиватьнасвоемпрежнемлитературном
всезнайстве. Возможно, что самое смешное - мояглубокаяуверенность в том,
чтояобычномогусразу сказать: пишет ли поэт или прозаик о том, что он
узнал по опыту из первых, вторых или десятых рук, или он подсовывает нам то,
что ему самому кажется чистейшей выдумкой. И все же, когда я впервые, в 1948
году, прочитал - вернееуслышал-стихиСимора"молодойвдовец - белая
кошка",мнетруднобыло себя убедить, что Симор не похоронил хотя бы одну
женувтайнеотнашей семьи. Но этого, конечно, не было. Во всяком случае,
еслиэтоипроизошло с ним (первым тут покраснею никак не я, а скорее мой
читатель),то в каком-нибудь предыдущем воплощении. И, зная моего брата так
близкоидосконально,могу сказать, что никаких молодых вдовцов среди его
хорошихзнакомых не было. Наконец, могу сказать, хоть это и лишнее, что сам
он - обыкновенныймолодойамериканец- нисколько не походил на вдовца. (И
хотявполне возможно, что иногда, в минуту мучительную или радостную, любой
женатыйчеловек,втомчислепредположительнои Симор, мог бы мысленно
представить себе, как сложилась бы жизнь, если бы его юной подруги не стало,
думается мне, что первоклассный поэт мог бы сделать на основе такой фантазии
прелестную элегию, но все эти мои соображения - тольководанамельницу
всяческихпсихологовимоегопредметанекасаются.) А хочу я сказать и
постараюсь, как это ни трудно, сказать покороче, что чем больше стихи Симора
кажутсямнечистоличными,чем больше они звучат лично, тем меньше в них
отраженыизвестныемне подробности его реальной повседневной жизни в нашем
западноммире. Мой брат Уэйкер (надеюсь, что его настоятель никогда об этом
неузнает) говорил, что в своих самых личных стихах Симор пользуется опытом
своих прежних перевоплощений - всемидостранностизапомнившимисяему
радостнымиилипечальнымисобытиямиегожизнивзаштатномБенаресе,
феодальной Японии, столичной Атлантиде.