И хотя я
считаю,чтовтакомсчастливомсостояниипрозаикможет написать много
прекрасных страниц - говоря откровенно, хочется верить, - самых лучших своих
страниц, но, как всем понятно, и вполне очевидно, - он,какяподозреваю,
потеряетвсякуюмеру,сдержанность,немногословность, словно разучившись
писатькороткими фразами. Он уже не может быть объективным, разве только на
спадеэтойволны.Еготакзахлестываетогромныйвсепоглощающийпоток
радости,чтоонневольнолишаетсебякак писателя скромного, но всегда
восхитительного ощущения: будто с написанной им страницы на читателя смотрит
человек,безмятежносидящийназаборе. Но хуже всего то, что он никак не
можетпойтинавстречусамомунасущному требованию читателя: чтобы автор,
чертегодери,скореедосказалтолком всю эту историю." (Вот почему я и
предложилнескольковышестольмногозначительный набор скобок. Знаю, что
многиевполнеинтеллигентные люди таких комментариев в скобках не выносят,
потомучтоонитолькотормозят изложение. Об этом нам много пишут и чаще
всего,разумеется, разные диссертанты, с явным и довольно пошлым желанием -
уморить нас своей досужей писаниной. А мы все это читаем, и даже с доверием:
все равно - хорошопишутили плохо - мы любой английский текст прочитываем
внимательно,словноэтисловаизрекаетсамПросперо.)Кстати,хочу
предупредитьчитателя, что я не только буду отвлекаться от основной темы (я
даженеуверен,чтонесделаюдве-трисноски), но я твердо решил, что
непременносяду верхом на своего читателя, чтобы направить его в сторону от
уженакатаннойпроезжейдороги сюжета, если где-то там, в стороне, что-то
мнепокажетсяувлекательнымилизанятным.Аужтут, спаси Господи мою
американскую шкуру, мне дела нет - быстроилимедленномыпоедем дальше.
Однакоестьчитатели,чьевниманиеможетвсерьез привлечь только самое
сдержанное,классически-строгоеи,повозможности,весьмаискусное
повествование, а потому я им честно говорю - насколькоавторвообщеможет
честноговоритьоб этом: уж лучше сразу бросьте читать мою книгу, пока это
ещелегкоипросто.Вероятно,походу действия я не раз буду указывать
читателюзапаснойвыход,ноедва ли стану притворяться, что сделаю это с
легким сердцем.
Начну,пожалуй, с довольно пространного разъяснения двух цитат в самом
началеэтого повествования. "Те, о ком я пишу, постоянно присутствуют..." -
взята у Кафки. Вторая - "...Выходиттак,говоряфигурально..."- взята у
Кьеркегора(имнетрудноудержаться, чтобы не потирать злорадно руки при
мысли,чтоименнонаэтойцитатеизКьеркегорамогут попасть впросак
кое-какиеэкзистенциалистыичересчурразрекламированныефранцузские
"мандарины" с этой ихней - ну... короче говоря, они несколько удивятся) [1].
Явовсене считаю, что непременно надо искать уважительный повод, для
того,чтобыпроцитироватьсвоеголюбимого автора, но, честное слово, это
всегда приятно.
.. короче говоря, они несколько удивятся) [1].
Явовсене считаю, что непременно надо искать уважительный повод, для
того,чтобыпроцитироватьсвоеголюбимого автора, но, честное слово, это
всегда приятно.
Мнекажется, что в данном случае эти две цитаты, особенно поставленные
рядом,поразительнохарактерныне только для Кафки и Кьеркегора, но и для
всехтехчетырехдавноусопшихлюдей,четырехпо-своемузнаменитых
Страдальцев,ктомуженеприспособленныхкжизни холостяков (из всех
четверых одного только Ван Гога я не потревожу и не выведу на страницах этой
книги), а к остальным я обращаюсь чаще всего - иногдавминутыполного
отчаяния, - когдамненужнывполнедостоверные сведения о том, что такое
современноеискусство.Словом,япривелэти две цитаты просто для того,
чтобыотчетливо показать, как я отношусь к тому множеству фактов, которые я
надеюсь здесь собрать, - и,скажуоткровенно,авторуобычноприходится
заранеенеустаннорастолковыватьэтосвое отношение. Но тут меня отчасти
утешаетмысль,даже мечта, о том, что эти две короткие цитаты вполне могли
быпослужитьотправнымпунктомдля работ некой новей породы литературных
критиков, этих трудяг (можно даже сказать в_о_и_н_о_в), - тех,что, даже не
надеясьна славу, тратят долгие часы, изучая Искусство и Литературу в наших
переполненных нео-фрейдистских клиниках. Особенно это относится к совсем еще
юнымстудентам-практикантамималоопытнымклиницистам,которыесами
безусловнообладают железным здоровьем в душевном отношении, а также (в чем
яне сомневаюсь) никакого врожденного болезненного attrait [2] к красоте не
имеют,однакособираютсясовременемстатьспециалистамивобласти
патологическойэстетики.(Признаюсь, что к этому предмету у меня сложилось
вполнетвердокаменное отношение с тех пор, как в возрасте одиннадцати лет я
слушал,какнастоящего Поэта и Страдальца, которого я любил больше всех на
свете - тогда он еще ходил в коротких штанишках, - целых шесть часов и сорок
пять минут обследовали уважаемые доктора, специалисты-фрейдисты. Конечно, на
мое свидетельство положиться нельзя, но мне казалось, что они вот-вот начнут
брать у него пункцию из мозговой ткани и что только из-за позднего времени -
было уже два часа ночи - онивоздержалисьот этой пробы. Может, это звучит
слишкомсурово,ноя никак не придираюсь. Я и сам понимаю, что иду сейчас
чутьли не по проволоке, во всяком случае, по жердочке, но сойти сию минуту
несобираюсь;негодине два копились во мне эти чувства, пора дать им
выход.)Нетспору,оталантливых, выдающихся художниках ходят немыслимые
толки - яговорютутисключительно о живописцах и стихотворцах, тех, кого
можноназватьнастоящимиDichter[3]. Из всех этих толков для меня всего
забавнейвсеобщееубеждение,чтохудожникникогда,даже в самые темные
временадопсихоаналитическоговека,не питал глубокого уважения к своим
критикам-профессионаламисосвоимнездоровымпредставлениемонашем
обществевалилихводнукучу с обыкновенными издателями и торговцами и
вообщесовсякими, быть может завидно богатыми, спекулянтами от искусства,
прихлебателямивстанехудожников,людьми,которые,каконсчитает,
безусловнопредпочлибыболеечистое ремесло, попадись оно им в руки.