Куда ни кинь взгляд, один сплошной камень. Уличная перспектива выглядела безрадостной, пока не было принято решение обновить облик города. Щебёнку на мостовых заменили брусчаткой, вдоль тротуаров высадили молодые деревца и установили большие вазоны с петуниями, за которыми добровольно ухаживали сами жители.
В середине квартала раньше высился мозоливший всем глаза уродливый трехэтажный куб из гранита – единственный в городе отель. Его возвели на месте деревянной постройки, сооруженной в 1870-е годы и уничтоженной пожаром в 1920-е. В гостинице в основном селились приезжие. Изрядная мрачность убранства искупалась чрезвычайной чистотой. Местные остряки шутили, будто служащие так драят ванны, что уже содрали с них всю эмаль.
После того как психопат из Центра взорвал гостиницу, потребовался целый год, чтобы восстановить здание, переоборудовать его и переименовать. Два журнала общенационального значения уже изъявили желание прислать своих фотографов.
Окна, которые прежде сиротливо взирали на Главную улицу, были теперь снабжены деревянными ставнями цвета ржавчины. Парадный вход выглядел гораздо привлекательнее: широкие ступени вели к красивым двойным дверям с панелями из гравированного стекла. А по всему фасаду к стене были прикреплены буквы из нержавеющей стали:
ОТЕЛЬ <МАКИНТОШ>
Как было известно всем жителям округа, фамилию Макинтош носила в девичестве мать Квиллера. Если бы она не стала во время войны одной из добровольных помощниц фронту, если бы не встретилась в столовой с Франческой Клингеншоен, если бы они не сделались близкими подругами, не было бы никакого отеля <Макинтош>. Ещё мальчиком Квиллер писал письма <тёте Фанни>. После смерти матери и разного рода личных неурядиц он возобновил переписку и в результате – неожиданно для себя самого – оказался единственным наследником Франчески.
От этих приятных грёз его оторвал не менее приятный женский голос:
– Ну и как тебе это заведение?
Он проглотил стоявший в горле комок.
– Фрэн, если бы мать видела!
– Погоди, ты ещё не был внутри! Дождавшись просвета в потоке машин, они перебежали улицу. У подножия широкой лестницы Фрэн начала свою лекцию:
– Это парадный вход. На автомобиле удобней подъезжать с задней стороны: там есть стоянка, и оттуда попадаешь прямо к лифтам.
– К лифтам? Их несколько? – спросил он в приятном удивлении.
– Два. Не лифты, а мечта! Не дребезжат, не дергаются, не застревают между этажами. Просто поразительно!.. Прежде чем войдём, я хочу дать тебе общее представление. Интерьер выполнен в духе того периода когда декоративно-прикладное искусство переживало расцвет. Ты о нём знаешь?
– В общих чертах.
– Период между викторианской эпохой и ар-деко двадцатых – тридцатых годов. В Англии это направление возглавил Уильям Моррис, в Шотландии – Чарльз Ренни Макинтош, в США – Густав Стикли. Их произведения и эскизы хранятся в частных коллекциях и музеях всего мира. При оформлении помещений отеля мы воспользовались их эскизами, несколько видоизмененными. С этим все ясно?
– Всё ясно. Двигаемся дальше.
У входных дверей Квиллер задержался.
– Старина? – спросил он в восхищении.
– Нет, сделано на заказ в Северной Каролине. Дерево – мореный дуб. Гравировка повторяет рисунок Уильяма Морриса на декоративной ткани.
В вестибюле Квиллер, не склонный поражаться чему-либо, буквально раскрыл рот. Интерьер прямо-таки излучал гостеприимство и был выдержан в тёплых тонах: преобладали цвет ржавчины, мягкий коричневый и земляные оттенки. Повсюду морёный дуб… под потолком балки, которых прежде не было… обитые кожей мягкие кресла с широкими подлокотниками… выложенные керамической плиткой столы… деревянные торшеры с пирамидальными абажурами из слюды и выключателями в виде свисающих цепей.
Абажуры рассеивали по всему помещению золотистый свет. Даже новая конторка портье выглядела привлекательно.
– Старая была похожа на загородку в полицейском участке, – вспомнил Квиллер.
И тут он заметил большую картину на задней стене: написанный в натуральную величину портрет женщины в персиковом платье, сидящей за фортепьяно.
– Это она!Точь-в-точь как в жизни!
Это была его мать, Анна Макинтош-Квиллер. Пол Скамбл, художник из Локмастера, отказался писать портрет по фотографии и основывался исключительно на воспоминаниях Квиллера: <Говорили, она выглядит какГрир Гарсон , только глаза больше… Волосы у неё были каштановые, остриженные "под пажа"… Руки казались тонкими и хрупкими, когда она играла – у неё был кабинетный рояль… Помню платье персикового цвета с жемчужными пуговицами и браслет, на котором висели монеты разных стран>.
Руководствуясь этим описанием, художник сумел придать портрету удивительное сходство с оригиналом и воспроизвести всё, вплоть до браслета. Он даже специально просмотрел видеозапись старого фильма, в котором снималась Грир Гарсон.
– Вообще, мама не надевала браслета, когда играла на фортепьяно, – заметил Квиллер, – он звенел. Но мы никому об этом не скажем.
– Какой элегантный, аристократический вид!
– Да, но ребенком я воспринимал его как некую материнскую ауру, которая вселяла спокойствие и уверенность, что за ней я как за каменной стеной… Надо позвонить Полу и поздравить его.
– Можешь сделать это завтра – он будет на открытии, – сообщила Фрэн.
– Как всегда, в мятых джинсах и заляпанной краской футболке?
– Ничего подобного! Я сама отвела его в бюро проката за смокингом и уговорила подстричь бороду – чуть-чуть, чтобы не портить имиджа… Ты готов продолжать осмотр?
Бывшая столовая превратилась в ресторан <Макинтош>, сверкавший белизной крахмальных скатертей и чёрным лаком стульев, изготовленных по эскизам Стикли.
Квадратные спинки были набраны из веретенообразных жердей, сиденья обиты красной клетчатой шотландкой с тёмно-зелёной полосой, под цвет покрывавшего пол ковра. Центральное место на задней стене занимал большой герб клана Макинтошей из кованого железа, который, по слухам, сняли прямо с ворот одного из шотландских замков. Стоявшие на задних лапах кошки поддерживали гербовый щит, под которым был начертан девиз клана: <Кота без перчаток не трогай>.
Кафетерий назывался <У Ренни> и воспроизводил оформление чайной комнаты в Глазго, выполненное Чарльзом Ренни Макинтошем.
На первом этаже находился банкетный зал, где должна была состояться церемония открытия и чайный прием Делакампа, а в дальнейшем там предполагалось проводить все заседания Бустерс-клуба.
Номера, обставленные мебелью Стикли, составляли предмет особой гордости Фрэн.
– Я много путешествовала и останавливалась в самых шикарных отелях, – объясняла она. – Обстановка в номерах всюду первоклассная, но буквально некуда положить свои вещи! Для меня это больной вопрос, и потому я постаралась, чтобы в нашем отеле комнаты были не только красивыми, но и удобными.
– А где остановится мистер Камп, когда приедет? – спросил Квиллер.
– В <президентском> люксе, разумеется. Там никогда не останавливался ни один президент, но имеется смежная комната для охраны, где поселится его секретарша.
– Надеюсь, он ничего не имеет против кошек, – сказал Квиллер, кивнув в сторону здания на другой стороне улицы. В квартире на втором этаже было пять окон, и в каждом из них сидело по кошке, с интересом наблюдавшей за тем, что делается снаружи.