Надо было ему стать зоологом, и вся жизнь пошла бы по‑другому. Но вот к ним подбежал смотритель животных – беднягу скрючило, словно от приступа подагры, – и Тойер засомневался…
– Господин директор, полицейские утверждают, что их шеф по фамилии Тойер вот‑вот прибудет, хотя, мне кажется, он должен был бы уже находиться здесь! – выпалил смотритель.
– Он уже тут, – сообщил Кольманн, – стоит и смотрит на меня.
– Неувязочка с бензином вышла, – пробормотал могучий сыщик, не здороваясь. – Бензиновые страсти.
Тойер хорошо себя знал – он отпустит еще немало шуток, чтобы избавиться от неловкости из‑за опоздания.
Обезьянник находился довольно далеко от ворот, но Тойер ориентировался в зоопарке. Иногда они приходили сюда с Ильдирим, стесняясь, словно совершали что‑то неподобающе глупое, поскольку Бабетта, разумеется, никогда не составляла им компанию. Двое взрослых без детей в зоопарке – как это понимать? К тому же Тойеру больше всего нравились козы и медведи возле входа, а его спутнице совы.
Кольманн торопливо шагал рядом с ним. Навстречу вышел Хафнер. К приятному удивлению гаупткомиссара, походка у него была трезвая – ноги не заплетались.
– Ясное дело, вы не хотите на него смотреть, – заявил он, не здороваясь. – Парнишка лежал во рву, между живой изгородью и площадкой для зрителей. – Он потянулся за сигаретами.
– Сорвался туда, что ли? – спросил Тойер. Из‑за деревьев показался обезьянник. Комиссар прибыл к нежеланной цели и прилагал все силы, чтобы справиться с дрожью в коленях и не упасть в обморок.
Мальчишка лежал на носилках, неестественно скрючившись. Рядом стоял врач «неотложки» и жевал резинку, держа руки в карманах, – делать ему тут было нечего.
Подошел молодой полицейский, не знакомый Тойеру:
– Он был во рву, мы все сфотографировали…
– Я знаю, что он был там. Но по‑прежнему не понимаю, как он туда попал.
Полицейские, другие врачи «неотложки» и даже пожарные – естественно, ведь тело подростка нужно было поднять изо рва – все стояли на дорожке. Тут же топтались работники зоопарка. Вероятно, на другом конце территории звериная и птичья малышня умирала от голода, ведь ей постоянно требовался корм. Из толпы вышел бледный Лейдиг – значит, нашел себе подмену и кто‑то додежурит за него.
– Мальчишка не просто упал; у него пробит череп пресловутым тупым предметом или… – Лейдиг показал кивком за ров: там на маленькой лужайке сидел самец гориллы с серебристой полосой на спине – асфальтово‑серая меховая гора, излучающая мощь.
Разумеется, Тойер и во время прежних посещений смотрел на вожака стаи горилл – хоть и не так часто, как на коз, разумеется; его поражали глаза – в них было так мало звериного. Но тут он взглянул на руки, на могучую грудную клетку, на весь массивный мышечный агрегат примата и спросил:
– Почему он здесь?
– Во время подъема трупа и работы криминалистов он находился, разумеется, внутри, в клетке. Но ваши сотрудники сказали, что все завершено, следы обработаны, и мы его выпустили. Теперь животному надо освоить свою территорию заново. А преступления он не совершал, – объяснил Кольманн.
У него были очки‑половинки, как две капли воды похожие на очки директора полиции Зельтманна, любимого врага Тойера, – сыщик обратил на это внимание только теперь.
Тойер, словно очнувшись, огляделся по сторонам.
– Кто из вас высказал высокопрофессиональное мнение, что все следы тут уже обработаны? За такое время это просто невозможно было сделать! – заорал он. – В кои‑то веки у меня кончился бензин, я прибыл на четверть часа позже, а вы тут наработали! В мое отсутствие! То мы целый день торчим в спальне, где умер столетний старик, если обнаружим в доме окурок со следами губной помады, а сегодня вы позволяете этому мохнатому зверю засрать все вероятные следы!
– Если честно, это был я, – сдавленным голосом признался Лейдиг и потянулся к нагрудному карману Хафнера.
– В кои‑то веки у меня кончился бензин, я прибыл на четверть часа позже, а вы тут наработали! В мое отсутствие! То мы целый день торчим в спальне, где умер столетний старик, если обнаружим в доме окурок со следами губной помады, а сегодня вы позволяете этому мохнатому зверю засрать все вероятные следы!
– Если честно, это был я, – сдавленным голосом признался Лейдиг и потянулся к нагрудному карману Хафнера.
– Нет ничего, пусто! – рявкнул тот.
– Когда я прибыл на место, парня уже вытащили изо рва. Патрульный полицейский – молодой парень, тот самый, что рапортовал, как прилежный ученик, – успел все сфотографировать до прибытия пожарных. Пострадавший ведь мог еще быть живым. Ну, и при подъеме тела там, во рву, были уничтожены все возможные следы…
Тойер кивнул: все верно.
– А тупой предмет? Которым самец…
– Взгляните на его руки, – вмешался Коль‑манн. – Ему не требуется никакого тупого предмета…
Тойер опять перевел взгляд на гориллу. Самец, тоже в роли зрителя, как ни парадоксально, сидел напротив него, не далее чем в четырех метрах.
– Ревность, – прошептал он себе под нос. – Такое совершается из ревности. Могут ли гориллы ревновать? – Тут он умолк, показавшись сам себе безнадежным идиотом, но продолжал рассматривать обезьяну.
Зверь ответил на его взгляд и как‑то необычно зашевелил мохнатыми руками.
– Сейчас он начнет бить себя в грудь, не пугайтесь, – предупредил директор зоопарка, но обезьяний вожак затих.
Утреннее небо было затянуто молочными облаками, и первый луч зари – боженька все‑таки любит дешевые эффекты – упал прямо на толпу. От такой красоты Тойеру сделалось еще хуже: жестикулирующая горилла вела себя как немой проповедник, а не как опасный обитатель джунглей.
– Как его имя? – вполголоса поинтересовался сыщик.
– Богумил, – ответил смотритель. – В апреле мы получили его из Вены. Его предшественник был продан в Манчестер, на племя.
Тойер, честно говоря, имел в виду имя мальчишки. Он вгляделся в черные глаза примата, и ему почудилось, что он увидел в них… страх? Впрочем, он слишком хорошо знал за собой склонность переносить собственное мрачное восприятие жизни на окружающих, наделять неким смыслом специфическое, отрицательное очарование жуткой ситуации, но этот самый «некий» смысл чаще всего оборачивался бессмыслицей.
– Что с ним будет? – спросил он.
– Это животное, – повторил Кольманн. – И не домашнее, а дикое. Или вы хотите его застрелить? Должно быть, он ужасно перепугался, гориллы ведь пугливые. Думаю, мальчишка забрался к нему. Хотя такого вообще не должно было случиться, обычно обезьяны спят внутри…
– Мы обнаружили волокна от альпинистской веревки, – сообщил Хафнер, – но самой веревки нет. Я даже понадеялся, что это станет для нас зацепкой, но…
– Да, вам это нужно знать, – перебил его Кольманн. – Трое американских студентов позавчера подпилили прутья ограды, проникли в зоопарк, а один из них с помощью веревки залез сюда, к обезьянам. Парни струхнули. Говорят, что были под кайфом – что уж там они имеют в виду…
– А тот, что побывал у обезьян, – снова подключился полицейский, имени которого Тойер не мог вспомнить, – сказал, что он ради шутки потряс дверь, ведущую внутрь, и она тут же отворилась. Тогда они перепугались и поскорей убежали. Тот парень пользовался веревкой. Мы как раз ее проверяем…
Тойер нахмурился, пытаясь разобраться в сказанном:
– Как получилось, что те америкосы уже успели струхнуть с такого ранья?… Я имею в виду, откуда они успели узнать про… – Он зябко поежился.