Я старалась выглядеть невинно, как обычная туристка, возвращающаяся из отпуска. Как только дежурный не догадывается посмотреть на мою шею – пульс бьется в два раза быстрее нормального.
Контроль я миновала благополучно. На табло сообщалось, что отправление моего рейса задерживается на четверть часа. Это была последняя возможность купить какой‑нибудь сувенир, вроде фартука с изображением памятника Давиду на груди. Когда госпожа Сталь носила своего первенца, они с мужем были во Флоренции, и Давида назвали в честь знаменитой скульптуры Микеланджело. В этом произведении искусства, по мнению Сталей, не было заложено какого‑либо эротического смысла, оно символизировало отчаянную отвагу библейского Давида перед превосходящей силой врага. Отец Давида сравнивал Эстонию с Давидом, а Советский Союз – с Голиафом. Эстонии следовало сопротивляться, хотя бы это и привело к большим потерям. Давид иногда в шутку говорил, что имя предопределяет судьбу. Против кого он вышел сейчас со своей пращой? Я смотрела на почтовые открытки с изображением мраморного Давида и не видела в нем ничего эротического – только отчаяние. Вероятно, и сам Микеланджело ваял свою скульптуру не без политического подтекста, считал мой Давид. Мы собирались вместе съездить во Флоренцию посмотреть на его тезку, но это было отложено до лучших времен. Как и многое другое.
Когда уже объявили посадку, я все же решила купить открытку. Чувствовала себя при этом влюбленной дурочкой. Но, в конце концов, там же изображен Давид Микеланджело, а не мужчина, о котором еще несколько дней назад я думала: «мой Давид».
Венский аэродром долго не разрешал нашему самолету зайти на посадку, машина все кружила и кружила над ним, заставляя нас нервничать. А потом я опять должна была бежать как сумасшедшая, чтобы пройти промежуточный предполетный досмотр и успеть на самолет в Финляндию.
Внезапно сотрудник службы безопасности аэропорта начал отматывать назад транспортер рентгеновской установки, через которую проходила ручная кладь. Я вспотела. В моем рюкзаке лежали те же вещи, что и при посадке во Флоренции, так что о калейдоскопе я беспокоилась не больше, чем о конверте.
– Это ваш рюкзак? – спросил пышноусый мужчина, который с трудом вмещался в форменную рубашку. Пиджак он предпочел оставить расстегнутым.
– Да.
– Пройдите в сторону и откройте его.
– Мой самолет сейчас взлетит!
Мне самой приходилось работать на предполетном досмотре, и я знала, что возражения не помогут. Самое лучшее в таком случае – пошевеливаться. Я шагнула в сторону и открыла рюкзак. Сотрудник службы безопасности порылся в нем и с восторженным лицом вытащил калейдоскоп.
– Слишком опасный предмет. Им можно ударить человека.
Я достаточно хорошо знала правила о багаже международного авиационного союза, чтобы понимать: он говорит правду. С другой стороны, вопрос был спорный: калейдоскоп ведь не оружие, а игрушка. Задумалась: а что в подобной ситуации заставило бы меня расчувствоваться? Мужчина выглядел мелкой шишкой, полной служебного рвения.
– Ударьте же меня этим и посмотрите, останутся ли следы. Это подарок для моей крестницы, она коллекционирует калейдоскопы. Ей девять лет. – Я изобразила милую улыбку крестной. – Разрешите мне идти, я обещала привезти девочке калейдоскоп. Моя сестра, ее мать, сдерет с меня шкуру, если я не исполню обещания.
Я была совершенно уверена, что мужчина поставит крест на моих надеждах, но вместо этого он снисходительно взмахнул рукой, отпуская меня с моим калейдоскопом на все четыре стороны. «Вена была другой страной», – думала я, ускоряя шаг у бара, серого от табачного дыма. В аэропорту можно даже курить. В сувенирном киоске я купила для тетушки Воутилайнен игрушечного сурка, который мог петь йодли. Как‑то она жаловалась, что не сумела приобрести такую диковинку во время поездки в Австрию, хотя очень хотела купить сурка на память.
Как‑то она жаловалась, что не сумела приобрести такую диковинку во время поездки в Австрию, хотя очень хотела купить сурка на память.
– Помни, Хилья, человек больше сожалеет о том, чего не сделал, чем о том, что сделал, – повторяла она частенько.
В самолете я продолжала думать об этом. Может, мне нужно было остаться в Тоскане, пойти в полицию и рассказать все о Давиде и Карло Дольфини? Я невиновна, мне нечего бояться. Только я не могла быть так в этом уверена. Сама по себе моя связь с Давидом уже была достаточным поводом для опасений, и мне не помогли бы и мои связи с правительством Финляндии. Те, кто следил за Давидом, могли считать, что он рассказал мне что‑то важное.
К моей досаде, он не сказал совершенно ничего.
Когда мы приземлились в аэропорту Хельсинки‑Вантаа, я почувствовала, что попала в замкнутый круг. Покидая Финляндию, я была полна надежд. Сейчас возвращаюсь с тем же, с чем и уезжала. В Финляндии пейзаж был сер, листья на деревьях еще не распускались, весна словно застыла на месте: на обочинах дорог по‑прежнему лежали грязные кучи снега, такие же замызганные, как мои теперешние ощущения. И сумку свою я ждала более получаса: у кого‑то там снова была забастовка.
На следующий день я благодарила судьбу за то, что вовремя убралась из Италии. Облако пепла, попавшее в атмосферу из‑за извержения вулкана в Исландии, спутало воздушное сообщение по всей Европе. Однажды и мне должно было выпасть счастье! Если за мной кто‑то следил, ему теперь не так легко будет попасть в Финляндию, а я успею принять меры предосторожности.
Насчет того, где мне разместиться, я поначалу приняла самое простое решение: вскочила в автобус номер 615 и вышла на пересечении Мякеланкату и Коскелантие. Ключей от квартиры тетушки Воутилайнен у меня не было, к тому же я не сообщила о своем приезде. Конечно, у тетушки был мобильник, но она пользовалась им только в экстренных случаях, а так предпочитала общаться по стационарному телефону. На мой звонок в дверь никто не ответил, так что я позвонила на тетушкин мобильник. Сработал автоответчик. Я оставила сообщение о том, что вернулась, сначала на него, а потом на автоответчик домашнего телефона. И решила зайти в «Кяпюгриль» – поразмыслить над кружкой пива, хотя хорошо знала, что алкоголь никогда еще не давал добрых советов, только побуждал ко всяческим глупостям.
После второй кружки я настолько уверилась в своих силах, что решила пойти ночевать в гостиницу «Торни». Находясь в Финляндии, Давид охотнее всего останавливался в «Торни», так что там я буду чувствовать себя ближе к нему, чем где бы то ни было. К тому же «Торни» – наиболее удобное и безопасное место, чтобы исследовать наконец содержимое конверта.
Мне досталась комната на десятом этаже, с прекрасным видом из окна. Я чуть не ляпнула дежурному на ресепшене, что на этот раз в моей комнате не разыграется никаких сексуальных сцен, потому что мой любовник исчез в неизвестном направлении. Номер был одноместный, но Давид вполне поместился бы рядом со мной в постели под одним одеялом. На юге был виден парк Старой церкви и башня церкви Святого Иоанна; чувствовалось, что море окружает Хельсинки со всех сторон. После маленьких тосканских деревень город казался огромным.
Я открыла мини‑бар и призадумалась, не выпить ли еще пива. Внутренний голос подсказывал, что стоило бы исследовать конверт Давида прежде, чем я окончательно опьянею. Если смотреть поверх здания «Сокоса» в сторону железнодорожного вокзала, можно увидеть парк аттракционов «Линнанмяки». Наконец я подняла калейдоскоп к глазам как подзорную трубу, и городской вид сменился круговоротом цветных кусочков стекла. У нашего соседа Хаккарайнена в Хевосенперсет был калейдоскоп, которым я, тогда совсем еще маленькая девочка, восхищалась. Собственного калейдоскопа я не получила, так как у дяди Яри было туго с деньгами, их хватало только на самое необходимое.