— Чем пахнет? — спрашиваю я.
— Я протирала волосы водкой, чтобы осветлить их, — говорит она печально. — Бонго слегка пыхнул на показе Донны Каран и начал декламировать вслух мантру блаженства.
— Не напрягайся, зайка! Помни, что от тебя не требуется почти ничего — знай себе повторяй «cheese» двести раз в день. Вот и все!
— Когда тебя фотографируют шесть часов кряду, это превращается в сущую пытку.
— А что это за чувак там, в углу, солнышко? — И я показываю на лежащего на татами парня.
— Это Ла Тош. Он всюду за мной ходит. Мы знакомы уже несколько недель. Мы встретились за китайскими блинчиками в «Kin Khao».
—
! — говорю я, пожимая плечами.
— Боже, да здесь закоченеть можно, — говорю я, дрожа от холода.
— Эта неделя была просто адской, Виктор, — сообщает Хлое безо всякого выражения. — Возможно, самой адской за всю мою жизнь.
— Я здесь с тобой, зайка.
— Очевидно, подразумевается, что это должно быть для меня большим утешением, — говорит Хлое, — но в любом случае большое спасибо.
— Я в такой запарке сегодня, зайка, что это просто ужас! — восклицаю я. — Я просто в полной запарке.
— Нам просто необходимо выцарапать себе каникулы, — говорит Хлое.
— И все же что за дела? — предпринимаю я вторую попытку. — Что это все означает?
Я показываю на съемочную группу, на яйцо и на парня, спящего на татами.
— Я не совсем уверена, но похоже, что Скотт изображает нечто вроде призрака-андроида, помешавшегося на карри — на приправе карри, и мы ссоримся, ну, как обычно ссорятся люди в нашем кругу, и я бросаю кубик, ну, типа, ну, в общем, какой-то кубик в него, и тогда, если верить сценарию, он «спасается бегством».
— Да, да, что-то в этом роде, — говорю я. — Сценарий я помню.
— А затем злой призрак-андроид…
— Зайка, — перебиваю я ласково, — синопсис может подождать.
— Вот мы все и ждем, — говорит Хлое. — Скотт забыл свой диалог.
— Зайка, я читал сценарий, — говорю я. — У него всего одна реплика за весь ролик.
Семнадцатилетний режиссер подходит к кабинке с уоки-токи в руках: на нем серебряные джинсы DKNY и темные очки, и все остальное тоже выдержано в духе «глэм».
— Хлое, мы решили вначале снять последнюю сцену.
— Тейлор, мне позарез нужно выбраться отсюда в течение часа, — умоляет Хлое. — Это вопрос жизни и смерти, Тейлор, да, кстати, — это Виктор.
— Привет, — говорит Тейлор. — Мы встречались в баре «Pravda» на прошлой неделе.
— Я не был в «Pravda» на прошлой неделе, но, черт побери, забудем об этом — как дела?
— Массовка подобрана хорошая, но нам бы хотелось воссоздать жизненный стиль, с которым люди могли бы отождествлять себя, — объясняет Тейлор. — Я киваю задумчиво. — Я вижу это как полную противоположность перевозке контрабандного первитина из Праги на взятой в прокате «тойоте», что бы это ни значило. — Нас перебивают — шум статических разрядов из рации, крики с другого конца комнаты. — Это всего лишь Ларе, курьер, — подмигивает Тейлор.
— Тейлор… — вновь начинает Хлое.
— Солнышко, ты выпорхнешь отсюда быстрее чем через тридцать минут, это я тебе обещаю. — И Тейлор возвращается к группе, сбившейся вокруг яйца.
— Боже, у меня удрученные нервы.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы снимаем это уже целую неделю и при этом отстаем от графика на целые три.
Возникает пауза.
— Нет, что ты имеешь в виду под «удрученными нервами»?
— Я хотела сказать «напряженные». У меня очень-очень напряженные нервы.
Наконец я решаюсь:
— Зайка, нам нужно с тобой кое о чем поговорить.
— Виктор, я же сказала, если тебе нужны любые деньги…
— Нет, я не об этом… — Пауза. — Ну, в общем, и об этом тоже, но…
— «Но» что? — Она смотрит на меня, ожидая. — «Но» что, Виктор?
— Зайка, просто в последнее время я дико нервничаю, когда открываю журнал и читаю твои рассуждения о том, каков твой идеал мужчины.
— С чего бы это, Виктор? — Хлое поворачивается к зеркалу.
— Ну, наверное, основная причина в том, что… — я бросаю взгляд на Ла Тоша и понижаю голос, — …Что это — полная противоположность мне?
— Ну и что? — Она пожимает плечами. — Ну сказала я, что мне нравятся блондины…
— Но, зайка, я-то брюнет.
— Виктор, ради всего святого, это же написано в журнале.
— Господи, а вся эта чушь насчет желания иметь детей. — Я начинаю ходить кругами. — Я тебя умоляю, зайка. Что происходит? Что за сказка про белого бычка?
— Извини меня, Виктор, но я абсолютно не понимаю, что ты имеешь в виду под «сказкой про белого бычка».
— Зайка, я — твой лучший друг, так почему бы…
— Зеркало — твой лучший друг, Виктор.
— Зайка, но я же просто… — я окончательно теряюсь, — …просто волнуюсь за нас с тобой, и…
— Виктор, что стряслось? Что ты вытворяешь? К чему все эти разговоры?
Я немного прихожу в себя.
— Ничего. Ничего, все в порядке.
Я трясу головой, пытаясь привести в порядок мысли.
— Я целый день держала в пальцах ледяной кубик, — говорит Хлое.
— И твои пальцы посинели, а Скотт Бенуа вился вокруг все время. Ты это хочешь сказать?
Музыка из бумбокса, что-то английское, наверное, Radiohead — грустная и вычурная баллада — звучит на заднем плане.
— Виктор, все, что я хочу на настоящий момент, это: а) показ Тодда, б) открытие клуба, в) рухнуть в постель, причем первые два пункта я бы с удовольствием вычеркнула.
— Кто такой Бакстер Пристли? — выпаливаю я.
— Друг, Виктор. Друг, мой друг, — отвечает Хлое. — Тебе бы следовало быть знакомым хотя бы с некоторыми моими друзьями.
Я уже порываюсь взять ее за руку, но тут же передумываю.
— Сегодня утром я тут с одной встретился. Звать Лорен Хайнд. — Я жду реакции, но реакции не следует. — Да, видел перед репетицией группы, когда покупал компакты в «Tower Records». Вела себя как-то очень враждебно.
— Ты покупал компакты в «Tower Records»? Ходил на репетицию? Это твои «важные дела»? Ты был в