По дороге к ее дому они молчали, понимая, что мосты сожжены и назад пути нет. Джимми ни разу не был у Долли на Кемпден-гроув – Долли объяснила, что леди Гвендолен думает по поводу приходящих кавалеров, и Джимми не стал ей перечить.
Пропустив его вперед, Долли осторожно закрыла за собой дверь. Внутри было темно, темнее, чем в переулке, и Джимми пришлось продвигаться на ощупь, пока Долли не зажгла настольную лампу рядом с лестницей. Дрожащий свет лампы озарил ковер и стены. Они не стали мешкать у двери. Джимми был только рад – здешняя роскошь его подавляла. Здесь было все, чего он не мог ей дать, и те легкость и свобода, с которыми Долли двигалась в этих хоромах, заставляли Джимми нервничать.
Тем временем Долли сняла туфельки на высоких каблуках и, одной рукой держа их за ремешки, другой взяла Джимми за руку. Приложив палец к губам, она кивком показала наверх, и они стали подниматься по лестнице.
– Я никогда тебя не брошу, Долл, – прошептал Джимми, стоя рядом с ее кроватью.
Слова иссякли, и они замолчали. Долли сдавленно рассмеялась. Смех выдавал ее неопытность, неуверенность в себе, и за это Джимми любил ее еще больше. До сих пор он позволял ей вести, однако теперь взял инициативу в свои руки.
Ему хотелось сорвать с нее платье, но он протянул руку и просунул палец под лямку. Несмотря на холодную ночь, ее кожа была теплой, и он почувствовал, как от его прикосновения Долли задрожала. У Джимми перехватило дыхание.
– Я никогда тебя не брошу, – произнес он снова.
На этот раз Долли не рассмеялась, и он потянулся к ее губам. О господи. Джимми расстегнул пуговицы на ее платье, стянул лямки с плеч, и алый атлас с легким шорохом упал на пол. Долли стояла и смотрела на него, а ее грудь поднималась и опускалась от дыхания, а потом она улыбнулась одной из своих фирменных улыбочек, которые сводили Джимми с ума, и, прежде чем он успел что-то сообразить, потянула рубашку из-под ремня его брюк…
Еще одна бомба взорвалась неподалеку, и с потолка посыпалась штукатурка. Дождавшись ответа зениток, Джимми чиркнул спичкой. Долли спала, тени от ресниц лежали на детском лице. Джимми нежно погладил ее по руке. Каким дураком он был! Отказался жениться на Долли, а ведь она умоляла его. Злился, что она отдаляется от него, хотя сам был во всем виноват. А его замшелые взгляды на брак!.. Теперь, посмотрев на Долли другими глазами, он понимал, как легко мог ее потерять. Ему просто повезло, что она его не разлюбила! Джимми улыбнулся и провел рукой по блестящим черным волосам. Не разлюбила, и вот доказательство, здесь, лежит рядом с ним.
Сначала они поживут у него – не о такой квартире мечтал он для Долли, но отец будет присмотрен, да и глупо что-то менять, пока идет война. А потом он найдет что-нибудь получше, возьмет кредит. Джимми давно откладывал каждое лишнее пенни, к тому же издатель очень хвалил его снимки.
Скоро они сыграют свадьбу, по законам военного времени, и нечего этого стыдиться. Напротив, очень романтично – любовь посреди развалин. Долли будет самой красивой невестой, Китти и Вивьен, ее новая приятельница, упоминание о которой слегка его нервировало, станут подружками невесты. Леди Гвендолен Колдикотт займет место Доллиных родителей, а кольцо у него уже есть. Кольцо принадлежало матери и хранилось в черной бархатной коробочке в дальнем ящике комода. Она оставила его на подушке рядом с запиской, в которой объясняла причину своего ухода. С тех пор Джимми хранил его у себя: сначала – чтобы отдать, когда мать вернется, потом – как воспоминание о ней, и значительно позже – для женщины, которую полюбит. Женщины, которая никогда его не бросит.
Мальчиком Джимми обожал свою мать. Она была его наваждением, его первой любовью, громадной сияющей луной, освещавшей путь во мраке. Когда маленький Джимми не мог заснуть, мама сочиняла сказки про волшебный корабль «Соловьиная звезда» – древний галеон с крепкими мачтами и широкими парусами, который путешествовал по морям снов в поисках приключений. Мать сидела на краешке его кровати, гладила сына по волосам и рассказывала чудесные истории, и ничто на свете не приносило такого успокоения, как ее тихий голос. А однажды, когда Джимми уже проваливался в сон и старинный галеон уносил его к далекой звезде на востоке, она склонилась над ним и прошептала в ухо:
– Мне пора, дорогой. Увидимся завтра на «Соловьиной звезде». Ты ведь меня дождешься? И мы вместе отправимся на поиски приключений.
Джимми долго в это верил. После того как мать оставила их ради того богатея с хорошо подвешенным языком и дорогим авто, он каждый вечер сам рассказывал себе сказку.
Долгое время Джимми думал, что никого никогда не полюбит. А потом встретил Долли.
Докурив, Джимми посмотрел на часы: почти пять. Пора идти, надо сварить отцу на завтрак яйца. Он встал, натянул брюки, застегнул ремень, какое-то время смотрел на спящую Долли, потом наклонился и еле слышно коснулся губами ее щеки.
– Увидимся на «Соловьиной звезде», – промолвил он нежно.
Долли заворочалась во сне, и Джимми улыбнулся.
Спустившись по лестнице, он выскользнул в серый предрассветный Лондон. Моросило, в воздухе пахло снегом, но Джимми не чувствовал холода. Разве может он сегодня замерзнуть? Долли Смитэм любит его, скоро они поженятся, и все у них будет хорошо.
13
За ужином из тушеной фасоли с хлебом Лорел с удивлением осознала, что впервые в жизни осталась на ферме одна. Ни отца с матерью, ни сестер, скрипящих половицами наверху, ни малыша Джерри, ни кошки, ни собаки. Даже кур, возящихся в курятнике снаружи, и тех не было. Последние сорок лет Лорел жила в Лондоне, предпочитая собственную компанию всем прочим, но сегодня вечером, в окружении теней и звуков из прошлого, она так остро ощутила одиночество, что сама удивилась.
– Ты уверена, что хочешь остаться одна? – спросила Роуз перед уходом, склонив голову набок и вертя в пальцах длинную нитку африканских бус. – Я с удовольствием составлю тебе компанию. Только скажи, и я перезвоню Сэди.
Необычный поворот: Роуз тревожилась о Лорел, а та отказывалась принять помощь.
– Не придумывай, – ответила Лорел, возможно, слишком резко. – Я отлично справлюсь сама.
Роуз не поверила.
– Не знаю, Лол… Твой звонок был словно гром среди ясного неба. Обычно ты вся в делах, а тут… – Бусы вращались все быстрее. – А знаешь, позвоню-ка я Сэди и скажу, что приеду утром.
– Роуз, не надо, – Лорел превосходно разыграла досаду, – ради всего святого, возвращайся к дочери! Я же сказала, мне нужен отдых перед съемками в «Макбете». Давно хочу побыть в тишине и покое.
Лорел не кривила душой. Она была признательна Роуз, которая встретила ее на ферме с ключами, но чтобы привести мысли в порядок, требовалось побыть одной. Таинственное прошлое матери не давало покоя. Глядя на отъезжающую машину, Лорел сгорала от нетерпения. Наконец-то она дома: лондонские дела улажены, теперь ничто не помешает ее расследованию.
Но теперь, сидя перед пустой тарелкой – а впереди ждала долгая одинокая ночь, – Лорел чувствовала себя не так уверенно. Она пожалела, что не позволила Роуз остаться: тихий говорок сестры отвлекал бы ее от мрачных мыслей. А главное, отгонял бы призраков, ибо Лорел была не одна в старом доме. Тени прошлого прятались везде: таились по углам, проплывали вверх и вниз по лестнице, их шаги отдавались эхом от кафеля ванной. Босоногие девочки в разных стадиях взросления; высокая худощавая фигура отца, который что-то насвистывал в темноте… Но чаще всего мать. Дороти умудрялась быть везде и всюду, она сама была этим домом, ее страсть и энергию впитали каждый камень, половица и оконное стекло.
Сейчас мать сидела в углу, заворачивая подарок для Айрис, – детскую энциклопедию по истории Древнего мира. Лорел помнила, как потрясли ее таинственные черно-белые иллюстрации. Книга нравилась ей как предмет, и она завидовала Айрис, которая, распаковав наутро подарок, с гордым видом переворачивала страницы и разглаживала ленту закладки. У Лорел было не так уж много собственных книг, и ей до смерти хотелось иметь такую же.
Николсоны не слишком много читали, зато у них было принято рассказывать истории. Папа любил застольные байки, а Дороти Николсон, вместо того чтобы вычитывать сказочные истории из книг, придумывала их сама.
– Я рассказывала тебе о «Соловьиной звезде»? – спросила она однажды маленькую Лорел, не желавшую засыпать.
Лорел энергично замотала головой. Она обожала мамины истории.
– Разве? Тогда мне понятно, почему я тебя там не встречала.
– Где, мам? Что за звезда такая?
– Это путь домой, детка. Или просто путь.
– Путь куда?
– Туда или сюда – куда угодно…
Дороти улыбнулась своей особенной улыбкой и придвинулась ближе, словно собиралась поведать Лорел страшный секрет. Ее темные волосы упали на плечи. Лорел обожала секреты и умела их хранить.
– «Соловьиная звезда» – это корабль, который каждую ночь отплывает из гавани снов. Ты видела на картинке пиратский фрегат с надутыми парусами и веревочными лестницами?
Лорел радостно закивала.
– У него самая прямая и крепкая мачта на свете, а на верхушке серебристый стяг с белой крылатой звездой в центре.
– А как я взойду на борт, мам? Мне придется плыть?
Лорел плавала не слишком хорошо.
Дороти рассмеялась.
– А вот и нет! Стоит тебе уснуть, и ты сразу же окажешься на залитой солнцем палубе, готовая идти навстречу приключениям.
– А ты там будешь, мам?
Порой на лице Дороти появлялось загадочное выражение, словно эхо давних воспоминаний. Вот и теперь она печально улыбнулась и взъерошила дочке волосы.
– Конечно, буду, детка. Ты ведь не думаешь, что я отпущу тебя одну?
Где-то вдали загудел поезд, звук отразился от стен, и Лорел вздохнула. Дороти упрямо отказывалась покупать новую модель телевизора с пультом, поэтому от мысли включить телевизор пришлось отказаться. Настроив радиоприемник на «Радио 3», Лорел взялась за книгу.
Второй роман Генри Дженкинса назывался «Строптивая муза» и шел гораздо хуже. Лорел начала подозревать автора в мужском шовинизме. Некоторые идеи главного героя, Хамфри (столь же неотразимого, как и герой первой книги), относительно женщин показались ей спорными. Он обожал жену, но относился к ней скорее как к бесценному приобретению, словно она была не женщиной из плоти и крови, а мятежным духом, которым он завладел и не собирался выпускать из рук. Он привез Виолу, «дитя природы», в Лондон, чтобы приобщить к цивилизации, однако требовал, чтобы она осталась чистым, неиспорченным цветком. Лорел округлила глаза, ловя себя на мысли, что от всей души желает Виоле подобрать юбки и рвануть от Хамфри со всех ног.
Но Виола поступила иначе – согласилась стать его женой. Поначалу Лорел нравилась героиня, она казалась ей деятельной и непредсказуемой, однако чем дальше, тем образ Виолы становился менее убедительным. Лорел понимала, что несправедлива к бедной простодушной девушке. Впрочем, не ей судить. Отношения Лорел с мужчинами никогда не продолжались больше двух лет. В любом случае роман Хамфри и Виолы не подходил под ее определение идеальной любовной истории. Промучившись еще две главы, на протяжении которых автор перенес героев в Лондон и занялся сооружением золотой клетки для Виолы, Лорел раздраженно захлопнула книгу.
Хотя на часах было только девять, она решила лечь. Лорел устала с дороги, а завтра хотела поехать в больницу пораньше, чтобы застать Дороти в период просветления. Муж Роуз, Фил, пригнал для нее зеленый, словно кузнечик, «мини» шестидесятых годов. Лорел вымыла тарелку, сунула «Строптивую музу» под мышку и поднялась в спальню, отдавая ферму во власть призраков.
– Вам повезло, она проснулась и чувствует себя бодро, – промолвила хмурая медсестра, умудряясь сообщить хорошую новость с кислой миной. – Вечеринка на прошлой неделе утомила ее, но вообще визиты родственников полезны. Главное, без переборов.
Медсестра улыбнулась дежурной улыбкой – вылитая сестра Рэтчед из «Пролетая над гнездом кукушки» – и снова обратилась к планшету.
Уговорила, ирландскую джигу отплясывать не будем, подумала про себя Лорел по пути к палате. Когда на тихий стук никто не отозвался, она осторожно открыла дверь. Дороти сидела, откинувшись на спинку кресла, спиной к двери, и Лорел показалось, что она дремлет. Только подойдя ближе, она увидела, что мама не спит, а пристально рассматривает предмет, который держит в руках.
– Привет, мам, – поздоровалась Лорел.
Дороти вздрогнула и подняла голову. Взгляд был затуманенный, но дочь она узнала.
– Лорел. А я думала, ты в Лондоне.
– Я приехала погостить.
Мама не спросила зачем, и Лорел подумала, что, возможно, в возрасте Дороти, когда заботливые близкие предпочитают не посвящать стариков в печальные или тревожные обстоятельства своей жизни, к этому привыкаешь. Неужели и она доживет до таких лет, когда ей будет все равно? Ужасная перспектива.
– Что там у тебя? Фотография?
Трясущейся рукой Дороти протянула ей маленькую серебряную рамку, старую и выщербленную, но тщательно отполированную. Фотография была незнакома Лорел.
– Это от Джерри, – объяснила мать. – На день рождения.
Чудесный подарок для Дороти Николсон, патронессы всех вещей, выброшенных на помойку. И так похоже на Джерри. Лорел порой казалось, что младший брат совершенно не приспособлен к жизни, но иногда его проницательность ее удивляла.
При мысли о Джерри Лорел ощутила беспокойство. Перед отъездом из Лондона она оставила на его университетском автоответчике три сообщения – последнее поздно ночью, после нескольких бокалов красного вина, и, кажется, погорячилась. Она сказала, что едет на ферму, хочет раз и навсегда выяснить, что же в действительности там случилось, «когда мы были детьми», что сестры не в курсе и что ей нужна его помощь. Джерри так и не перезвонил, и Лорел думала, что, возможно, напрасно его в это втягивает.
– Какая-то свадьба. – Она надела очки, чтобы получше рассмотреть незнакомых людей, застывших в официальных позах за мутным стеклом. – Ты ведь их не знала?
Мать ответила уклончиво.
– Дивная вещица, – промолвила она с тихой грустью. – Наверняка он нашел ее на благотворительной распродаже. Эти люди… снимку следовало бы висеть на чьей-нибудь стене, а не валяться в коробке с хламом… Ужасно, как мы порой бываем жестоки!
Лорел согласно кивнула.
– Красивая фотография, – заметила она, водя большим пальцем по стеклу. – Судя по одежде, время военное, хотя жених не в форме.
– Тогда не все носили форму.
– Ты про уклонистов?
– Разные были причины.
Дороти забрала рамку из рук Лорел, еще раз всмотрелась в лица и поставила снимок на тумбочку, рядом с фотографией собственной скромной свадьбы.
При упоминании о войне Лорел встрепенулась. Вот и повод расспросить Дороти о ее прошлом.
– А чем ты занималась во время войны, мам? – спросила она с наигранным равнодушием.
– Я работала в Женской добровольческой службе.
Ни промедления, ни тени смущения. Словно мать и дочь часто говорили о войне, а не обсуждали эту тему впервые.
Лорел жадно ухватилась за нить.
– Вязали носки? Кормили солдат?
Мать кивнула.
– У нас была столовая в церкви. Варили суп для солдат, раздавали еду на улицах.
– Под бомбами?
Снова легкий кивок.
– Мам… – Лорел запнулась. Такой откровенности она не ожидала. – Ты очень храбрая.
– Нет, – ответила Дороти неожиданно резко, ее губы задрожали. – Были люди гораздо храбрее меня.
– Ты никогда не рассказывала нам о войне.
– Никогда.
Но почему, хотелось крикнуть Лорел. Так расскажи мне теперь! Почему твое прошлое окутано тайной? Генри Дженкинс и Вивьен, детство в Ковентри, военные годы – до того, как ты встретила папу. Почему ты с таким отчаянием ухватилась за свой второй шанс? Что заставило тебя поднять руку на человека, который осмелился бросить тень из прошлого на твою новую жизнь?
– Жаль, что тогда мы не были знакомы, – промолвила Лорел вслух.