Шпагу, перчатки.
-- По ошибке -- ночью-то! -- и пришибить могут.
-- А я не из пугливых... Орловы где?
-- Тоже пьяные. Их в Мойку покидали. Плавают.
-- А гетман?
-- Его поленом... по шее! Уже лечится...
Ещеиздалидонеслошумтысяч голосов, трещали поваленные
заборы.Екатеринаврезалашпорывбокажеребца,занею
поспевалифлигель-адъютантыскоптящимифакелами.Женщина
вздыбила под собой Бриллианта, и он заржал, скаля зубы.
-- Стойте! Я сама перед вами... стойте!
Ее узнали. Солдаты тянули к себе за фалды мундира:
-- Матка наша, целуй нас... идем до угла-выпьем!
Екатерина отсалютовала измайловцам шпагой:
-- Славной российской гвардии... уррра-а!
Когда откричались, рывком вбросила клинок в ножны.
-- Слушайте! -- и приподнялась в стременах (а смоляные искры
факелов обрызгивали ее сверху). -- Я, как и вы,неспалатри
ночи,и вот только легла, как вы разбудили меня. А у меня ведь
завтра тяжелый день-я, ребята, должна быть в Сенате...
Корявые руки. Щербатые лица. Пламя огней.
-- Тока скажи, -- просили ее, -- кого еще рвать-то нам?
-- Всех уже разорвали... спасибо, расходитесь.
Петербургпритих.Редкиекаретыобъезжалинамостовых
мертвецкипьяных,каккорабли минуют опасные рифы. Утром все
мосты, площади иперекресткибыливзятыподприцелпушек,
пикетыусилены, кабаки заперты. Но уже слышались иные, трезвые
голоса:
-- Что ж мы, братцы? За бочку с вином суку немецкую насебя
вздыбачили?Опятьжераскинь разумом: царенок Иоанн в тюрьме
мается, а в Петрушке хоть малая капля русской крови была.
-- Павлика! Павлика-то мы все забыли...
Нашлись и горячие головы -- призывали:
-- Пошли, все заново пересобачим! Изберем когонинаесть
другого, заодно уж и похмелимся... после вчерашнего-то!
В ту памятную ночь долго не могли уснуть дипломаты. Прусский
посол фон дер Гольц объяснял происшедшее в России так:
-- Вот что бывает, когда жена не слушается мужа.
Екатеринаужеприказаларусской армии отделиться от армии
Фридриха, иэтопривелоГольцавотчаяние.Заодносним
переживалбританецКейт,жалуясьнаобострениепроцесса в
печени:
-- Интересно, кто вернет мне здоровье, утерянное в общении с
русскимимператором?Полгоданепрерывныхвозлияний,ради
укрепления англо-русской торговли, требует серьезного лечения.
Датский посол Гакстгаузен возразил Гольцу:
--Разве император наказан женою? Его покарал сам всевышний
за намерение похитить у Дании земли Шлезвига.
Французский посол Брейтель былвВаршаве--егозаменял
Беранже:
-- Екатерина процарствует дня два-три, не больше. У нее ведь
нет никаких прав для занятия русского престола.
--Всамомделе,--добавил шведский посланник Горн, --
положение ее чревато опасностями: она попросту лишняя.
-- Как это лишняя? -- удивился австрияк.
-- Как это лишняя? -- удивился австрияк.
-- Вене пора бы знать, -- пояснили ему, -- что в Россииуже
двасамодержца:одинвывезенвКексгольм, другой отвезен в
Ропшу, готовясь занять камеры вШлиссельбурге.Очемдумает
Екатерина?Нельзя же царствовать, имея сразу двух претендентов
на корону!
-- Трех, а не двух, -- поправил собрание француз.
-- Простите, кто же третий? -- удивился швед.
-- Вы забыли о сыне этой женщины -- о Павле...
Больше всех огорчался Кейт: на дняхонотправилвЛондон
депешуорусскихделах,имеянеосторожность выделить в ней
фразу:"ВлияниеЕкатеринынаделавстранесовершенно
ничтожно".
9. ПЕРВЫЕ ДЕЛА И ДЕЛИШКИ
Сидянапостели,Екатеринанатягиваладлинныечулки на
стройные, мускулистые ноги. Орлов, дремотнонаблюдаязанею,
сказал, что хорошо бы завести на Руси чулочные фабрики.
-- Без чулок вам, бабам, все равно не прожить.
-- Вот и займись этим, друг, -- Екатерина зевнула.
Она не выспалась, но пора приниматься за дела. У фаворита же
дел не было, и, отворачиваясь к стене, Гришка буркнул:
--Допреж чулок надо бы часовое дело наладить. Чуть подалее
от города отъедешь, и на одних петухов надежда...
Пусть Орлов спит -- на здоровье.Екатеринавызвалабарона
Корфа, справилась о базарных ценах на хлеб и мясо.
--Кульржаноймуки идет за три рубля, а пуд пшеничной за
единрубль.Баранытожепорублю,вашеимператорское
величество. Курица же, самая жирная, стоит пятнадцать копеек.
Екатерина поняла: дороговизна царит страшная!
-- А что самое дорогое? -- спросила она.
-- Кофе. Фунт бразильского -- сорок копеек.
-- А что самое дешевое?
-- Сено! За целый воз берут гривенник...
-- Благодарю, барон. И каждый день, включая и воскресенья, в
этожесамое время докладывать мне о базарных ценах на хлеб и
мясо, а в зимнюю пору-о том, сколько дрова стоят. Идите...
Она сама вывела на улицу погулятьсобачонку.Улакейского
подъезда,стоянаколенях,ееподжидалкрестьянин.Будто
закрываясь от дождя, он держал поверх головы прошение.
-- Ведаешьли,--спросилаЕкатерина,--чтоподавать
челобитьяврукисамодержавныевсемжителямнаистрожайше
заказано?
-- Ведаю. Но все едино нам погибать...
Назвался он конюхом Ермолаем Ильиным из села Троицкого,что
под Москвою, а в столицу бежал тайно еще в апреле.
-- Чего же ранее бумагу не подал?
-- Не подступиться было. Да и дверей не знал твоих...
Екатерина сняла с головы мужика челобитную.
-- О чем просишь тут власть вышнюю?
-- Трех жен в могилу закопал... уж ты помоги!
-- Отчего лишился ты жен? Умерли?
-- Помещица замытарила... Аксютку зимой в пруд загнала -- та
померзла.Катеринкуполеном дубасила нещадно, кипятком крутым
ее шпарила, ажно мясо от костей отлипло, аФсдосьюшкущипцами
кузнечнымижгла,отболионамладенчикавыкинула,таки
робсночка тово помещица на огороды забросила.