Отправляется на познанскую толкучку и закупает себе кучу польского
штатского барахла.Пьет с начальникомАХО, даетему на лапу и получаетв
личное пользование как бы списанный огромныйэсэсовский "хорьх"с откидной
крышей.Денег куча -- и рублей, излотых:Польскаяобъединеннаярабочая
партиящедроблагодаритзапомощьвзакладыванииосновпролетарского
государства. Затем -- и вПознани, и в Варшаве, и вМинске,и в Москве --
соответствующие товарищипроводят с ним леденящиедушу собеседования,Ты,
Градов, -- грушники, хоть ты уходишь отнас, никогда не перестанешьбыть
грушником. В любой момент ты можешь понадобиться и обязан прийти, иначе тебе
пиздец. Еслижеты нас предашь,тотогда, где бы ни был,влюбом месте
земного шара, тебе "пиздецсощами";знаешь,что это такое? Хорошо,что
знаешь. Еслиже тыостанешьсянашим верным товарищем, тогдатебе во всем
"зеленый семафор".
Намекалось,идовольнопрозрачно,чтобыникогданиприкаких
обстоятельствах не принимал предложения от чекистов.У них своя компания, у
нас своя. Если прижмут, беги к нам.
Официальноемуобъявили,чтооностается всверхсекретных списках
резерваГРУ.Разумеется,далиподписать неменеедюжиныинструкцийо
неразглашениитого, что знал,в чем приходилось принимать участие во время
спецоперацийнавременнооккупированной территорииСоветского Союзаи в
сопредельнойбратскойстранеПольше.В случаенарушениякнемубудут
применены строжайшие меры согласно внутреннему распорядку, то есть опять все
тот же пиздец.
Такили иначе,прибылнатяжеленном"хорьхе" (нагружен восновном
запчастями) к родимым пенатам, в Серебряный Бор (предоставляем тем,кто уже
успелпрочестьдванашихпервыхтома,возможностьвообразитьэмоции
обитателей градовскогогнезда), итамполучил ключ отпустой квартиры на
улице Горького. Он уже знал изсмутных намеков в бабкиных письмах, что мать
уехалавкакие-томеста,не столь отдаленные,однакопредполагал,что
куда-нибудьнаДальнийВостокскаким-нибудьновымгенераломили
высокопоставленныминженером,ато и, чем чертне шутит, с тем жесамым
мелкимдемономего юношескихночей,вохровцемШевчуком,однакотакого
отдаления, американского,не мог себе даже ивбреду вообразить.Ктому
времени,тоестьквесне1948года,вовсюужеразыгрываласьновая
человеческая забава, "холоднаявойна". Вчерашние"свои парни", янкистали
злобнымипризракамииз другого мира. Склонныйкметафорамвождь бриттов
вычеканил формулу новой советской изоляции -- "железный занавес". О почтовой
связисАмерикойдажеиподумать-тострашно советскомуобывателю, что
касается такого спецсолдата, как Бабочка Градов, то для неголюбаяпопытка
связатьсясматерью былатеперь равносильна измене своему тайному ордену,
что носил имя, схожее с голубиным воркованием "гру-гру-гру", и в то же время
напоминал грушу с откушенной мясистой задницей.
Намерения у Бабочки поначалу были весьма серьезные. Немедленно и самыми
скоростными темпами получитьаттестатзрелости. Всеего одноклассники уже
заканчивали четвертыйкурс вузов, и поэтомунадо было догонять, догонять и
догонять!Чтопотом?Поступитьиокончитьзатригодакакой-нибудь
престижный московскийинститут, ну,скажем.Востоковедения,илиСтали и
сплавов, илиМГИМО,илиАвиа,ну...Ну,ужконечно,некакой-нибудь
заштатный "пед"или "мед". Аргументация деда былахороша только для выхода
изармии, ноуж никак недля честолюбивыхамбиций БорисаIV. Далеконе
заглядывая,он хотел принадлежать к лучшему кругустоличной молодежи, не к
середнякамизвсех этих "педов" и "медов", до тогоординарных, что их уже
просто пономерам называют -- первый, второй, третий...Медицинский? Трупы
резать в анатомичке?Нет уж,прости, дед, насмотрелся я трупов.Борис III
разводил руками: ну, что ж, этот аргумент действительно не отбросишь.
Благие намеренияБабочкивпрактическоймосковскойжизни,однако,
забуксовали. В вечерней школе, куда он записался для получения аттестата, он
чувствовал себя кем-то вроде Гулливера в странелилипутов.И впрямь что-то
лилипутское появлялось вглазах одноклассников при его появлении.Никто из
них не знал, кто он такой, но все чувствовали, что им не ровня. Учителя и те
как-топоеживалисьвегоприсутствии,особенноженщины:темно-рыжий,
отменных манер и образцового телосложения парень в свитере с оленями казался
чужаком в плюгавой школе рабочеймолодежи. "У вас какой-то странный акцент,
Градов.ВынесЗапада?"--спросилахорошенькая географичка. Бабочка
рассмеялся; идеальная клавиатураво рту: "Яиз Серебряного Бора,Людмила,
хм, Ильинична". Географичка затрепетала, вспыхнула. Всамомделе, разве ей
подсилунаучить такогочеловекагеографии? Ивсякийразстехпор,
встречаясьс Градовым вшколе, онапотуплялаглазаи краснела вполной
уверенности,чтоон неберетеетольколишьпопричине пресыщенности
другими, не чета ей, женщинами: аристократками, дамами полусвета.
Междутемопресыщенности,увы,говоритьбылорановато.
Двадцатидвухлетнийгеройтайнойвойны, оказавшисьвМоскве,вдруг стал
испытыватькакую-тостраннуюробость,как будтоонневродной город
вернулся, авчужуюстолицу. Заколебаласьи мужественность, вновь возник
некий отрок "прямого действия", как будто всеэти польские дела происходили
не сним,как будто тот малыйс автоматомикинжалом, субъект по кличке
Град,имел кнемунесовсемпрямоеотношение,и вот толькосейчас он
вернулся ксвоейсути, а этой сути у него, может быть, ненамного больше,
чем у того пацана, что он однажды ночью повстречал на Софийской набережной.