Ну что ж, ничего страшного, ждал четыре года, подожду еще
один. За этотгод стану чемпионом, и меня влюбой институт с восторгом без
экзаменов примут.Даеще с моей фамилией,сындважды ГерояСССР маршала
Градова,чье имя ужеукрашает неплохую улицу врайоне Песчаных! На всякий
случайБориспоездилпоприемнымкомиссиямпрестижныхвузов--МГУ,
Востоковедения,МГИМО,Сталиисплавов,МАИ... Итут вдругвыяснилось
совершенно неожиданное обстоятельство. Оказалось, чтона"зеленую улицу" в
этихвузахемурассчитыватьне приходится.Оказалось, что онвовсене
принадлежит ктем,"комуоткрытывсе пути".Во всехприемных комиссиях
сидели специальныелюди, которые после наведения справок давали понять, что
не рекомендуют ему подавать бумаги.
Зряпотеряетевремя,товарищГрадов.Здесьунасидетотбор
абитуриентов ссовершенно незапятнаннойрепутацией. То есть ваша-то личная
репутация безупречна, ей-ей,лучшене придумаешь, как там сказали... хм...
ну, вы знаете где... однакованкетных данных у вас пятна. У вас странные,
нетипичныеанкетныеданные,товарищГрадов. С однойстороны,вашдед,
медицинскоесветило,гордостьнашейнауки, ваш покойныйотец,геройи
выдающийся полководец, однако сдругой стороны, вашдядяКирилл Борисович
числитсявсписках враговнарода,а самоеглавное, ваша мать.Вероника
АлександровнаТэлавер,проживаетвСоединенныхШтатах,будучи супругой
американскоговоенного профессора,и вотэто,конечно, является решающим
фактором... Что стало со мной, думал иногда в пустынный час Борис IV, шляясь
по комнатам своей огромной квартиры, где едва ли не в каждом углу можно было
найтипол-литровуюбанку,забитуюокурками,батареюпустыхбутылок,
оставшихсяпосле очередного мотосборища, паруколесс шипами для гонок по
льду или без оных, ящики спромасленными запчастями, свалкуодежды, стопки
учебников.Как-тонеулавливаюсвязимеждусобойсегодняшнимитем,
позавчерашним,которого мама в хорошие минуты называла "мой строгий юноша".
Кудаподевался,скажем,мойпатриотизм?Всечащевспоминаютсяслова
приемного кузена Митьки Сапунова об "извергах-коммунистах". Да яведь и сам
теперьизих числа,вступилтогда,впольском лесу,всехтогдабыло
предписано принять в партию. Нет, я не об этом. Патриотизм -- это не партия,
даже некоммунизм, просто русскоечувство, ощущение традиции, градовизм...
Что-то такое росло в душе, когда убегал из дома, боялся не успетьна войну,
глупец,Всеэторастеклось в мерзостикарательнойслужбы-- вот именно
карательной, кем же мыеще былив Польше, если не свирепыми карателями, --
все это, понятие "родина", растеклось,осталась тольковнутренняя циничная
ухмылка.Никто изпарнейникогда не ухмылялсяприслове"родина",все
хранили серьезное молчание, однакоувсехпо лицам проходил,он замечал,
какой-то отсвет этой ухмылки, как будто сам чертим ухмылялсяпрямо в лица
при слове "родина".
Никто изпарнейникогда не ухмылялсяприслове"родина",все
хранили серьезное молчание, однакоувсехпо лицам проходил,он замечал,
какой-то отсвет этой ухмылки, как будто сам чертим ухмылялсяпрямо в лица
при слове "родина".
А сейчас я просто потерял какие-то контакты сам с собой, вернее, с тем,
со"строгимюношей", какой-то трамблер во мне поехал,и яникакне могу
вернуться к себе, если только тот "строгий" был я сам, ане кто-тодругой,
тоесть есливот тот,что ясейчас собойпредставляю,бесконтачный,с
поломанным трамблером, не есть моя суть.
Я просто не могу тут без матери, вдруг подумал оноднаждыв пустынный
час. Там, в лесу, мне ненужна была мать, а здесь, в Москве,я не могу без
матери. Может быть, я тут и кручу сейчас без конца эти моторы, потому что не
могу безматери. Вотэта пожирающая скорость--это, можетбыть, и есть
бессмысленное стремлениекматери. Но до нее недобежишь, онав Америке,
предательница. Америка-- страна предателей, бросивших своиродины. Воти
онатудаубежаласосвоимдлиннымянки, которого ненавижу больше,чем
ненавидел Шевчука. Если бы встретились на поле боя, я бы ему вмазал! Предала
эту нашухитротолстожопую родину,предала отца, предаламеня. ИВерульку
увезла. Теперь у меня нет и никогда не будет сестры.
Все-такиещехотя бы есть двоюроднаясестра Елочка,думал Борис IV,
погоняясвой вермахтовский"цюндап" вдольЛенинградского проспекта. Киска
все-такикакая.Держит меня застальноепузонежнейшимипальчиками.В
старину, черт возьми, женились на кузинах.В старину я бы на Елкеженился.
Сейчаснельзя.Сейчас мнебольше,может быть,сестранужна, чемжена.
Какому-нибудьдуракунашаЕлочкадостанется.Врядликакому-нибудь
концентрированномупарню, мастерумотоспорта. Скорее всего, с каким-нибудь
болваном-филологом познакомится на абонементных концертах в консерватории.
Было уже совсем темно, когда они подъехали к даче. Ворота были открыты:
старики ждали ихприбытия.Борисвъехал водвор иостановилсянапротив
большого окнастоловой,закоторымвидны былисобравшиесявокруг стола
остаткиградовскогоклана: седовласый печальный патриарх, все еще прямая и
гордая бабушка Мэри, все еще молодая и красивая и донельзя стильная со своей
вечнойпапиросойпоэтесса Нина, ну и Агаша, совсемуже как быутратившая
понятие возраста и все хлопочущая вокруг стола в постоянном монотоне и все с
темже репертуаром, коиммы потчеваличитателейдвухпредыдущихтомов:
пирожки,капусточкапровансаль,биткипо-деревенски...Кое-чтоновое,
впрочем, появилось в ее кружении: временами она стала застыватьсблюдом в
руках и с философским выражением налице,вытесняющим привычную лучезарную
доброту. Казалось, она задает кому-то немой вопрос: только лишь в любви ли к
ближнему заключается смысл человеческой жизни?
Не следует нам также скрывать от читателей, что после стольких потерь в
клане Градовых появилось и прибавление, то естьнекотороерасширение, если
этодефинитивноесуществительноеприменимо клысенькому и узкоплечему, с
пушистыми пиросманиевскими усами живописцу Сандро Певзнеру, которого Агаша в
телефонныхразговорахсостарым другом, заместителем директора киностудии
имени Горького по АХЧ товарищем Слабопетуховским, называлане иначе как "то
ли муж наш, то ли друг".