Джесси вытянула шею вперед, насколько смогла, и сложила губы трубочкой, словно героиня какого-то старого черно-белого романтического фильма. Бокал был так близко от ее глаз, что она смогла разглядеть маленькие пузырьки воздуха на поверхности последнего маленького кусочка льда, достаточно близко для того, чтобы она смогла почувствовать минеральный запах, но очень далеко dk того, чтобы выпить. Когда она достигла такой точки, дальше которой, не могла вытянуться, ее губы не доставали до бокала добрых четыре дюйма.
— Я не верю в это, — услышала она себя, говорящую новым хриплым Скотч-и-Мальборо голосом. — Я просто не верю в это.
Внутри нее внезапно пробудился гнев и закричал на нее голосом Рут Нери, требуя бросить бокал, если она не может выпить из него, резко заявил голос Рут, нужно его наказать; если она не может удовлетворить жажду тем, что в нем находится, то по крайней мере удовлетворит сознание звоном тысяч осколков разбивающегося о стену бокала.
Джесси еще крепче вцепилась в бокал, и цепочка провисла дугой, когда она стала отводить руку для броска. Нечестно! Это просто нечестно!
Голос, который остановил ее, был тихим, пробным голосом Хорошей Женушки Барлингейм.
Может быть, есть выход, Джесси. Не сдавайся пока… может быть, есть выход.
Рут ничего на это не сказала, но не было никакого сомнения в том, что она издала недоверчивое хмыканье; оно было также тяжело, как железо, и такое же горькое, как струя лимонного сока. Рут все еще ждала, что Джесси бросит бокал. Нора Келлигэн сказала бы, что Рут находится во власти концепции отмщения.
Не обращай на нее внимания, — сказала Хорошая Женушка. Ее голос потерял свою необыкновенную неуверенность. Теперь он звучал почти возбужденно. Поставь его обратно на полку, Джесси.
И что потом? спросила Рут. Что потом, о Большой Белый Гуру, о Святая Покровительница Церкви Покупок-по-Почте?
Хорошая Женушка ответила ей, и голос Рут замолчал, а Джесси и другие голоса тоже умолкли, прислушиваясь к тому, что она говорила.
Глава десятая
Джесси осторожно поставила бокал обратно на полку, удостоверившись, что он не перевернется. Ее язык стал напоминать кусок картона, а горло казалось заражено жаждой. Она вспомнила, что чувствовала себя точно также на свою десятую осень, когда комбинация из воспаления легких и бронхита на полтора месяца отлучила ее от школы. Длинными ночами в течение этой осады она просыпалась от путанных, шумных кошмаров, которых она не могла вспомнить
(могла, Джесси; тебе снилось закопченное стекло; тебе снилось солнечное затмение; тебе снился запах, похожий на запах минеральной воды; тебе снились его руки)
и, промокшая от пота, не находила в себе сил, чтобы протянуть руку к стоящей на ночном столике чашке с водой. Она помнила, как лежала, влажная и липкая, пахнущая лихорадкой, снаружи и иссушенная и полная фантомов внутри; лежала и думала о том, что ее настоящая болезнь не бронхит, а жажда. Теперь, много лет спустя, она ощутила то же самое.
Ее сознание продолжало возвращаться к ужасному моменту, когда она не смогла преодолеть последние пяди расстояния от бокала до рта. Она продолжала видеть тоненькие струйки пузырьков, поднимающиеся от тающего льда, чувствовать запах водоносного слоя. Эти образы кололи ее словно зуд между лопаток в том месте, которое нельзя достать рукой.
Тем не менее, она стала ждать. Та ее часть, которая была Unpnxei Женушкой Барлингейм, сказала, что ей необходимо некоторое время, несмотря на возвращающиеся образы и пульсирующую жажду. Ей необходимо подождать, пока сердце начнет стучать медленнее, мускулы перестанут дрожать, а эмоции немного остынут.
Снаружи исчезли последние краски; мир погрузился в торжественную серую меланхолию. На озере, в вечернем полумраке, гагара испустила свой пронзительный крик.
— Заткни свою пасть, мистер Гагара, — сказала Джесси и хихикнула. Смешок прозвучал как скрип ржавых петель.
Хорошо, дорогая, сказала Хорошая Женушка. Я думаю, что пришло время попытаться. Пока не совсем стемнело. Только сначала вытри насухо руки.
Джесси опять схватилась за стойки кровати и принялась тереть ладони, пока они не заскрипели. Она подняла правую руку и покачала ею перед глазами. Они засмеются, если я сяду за пианино, подумала Джесси, а потом, осторожно, подняла руку до уровня стоящего на краю полки бокала и снова начала шарить пальцами по дереву. Наручник звякнул о стакан, и Джесси застыла, ожидая, что он перевернется. Убедившись, что ничего не произошло, она возобновила свои осторожные поиски.
Она уже почти совсем решила, что то, что она искала, скатилось дальше по полке — или даже упало на пол — когда наконец коснулась пригласительной карточки. Джесси зажала ее между первым и вторым пальцами правой руки и осторожно сняла с полки. Затем она добавила к двум пальцам большой и теперь уже крепко сжала карточку в руке.
Она была ярко-красной, с танцующими поверху подвыпившими хлопушками. Между словами падали конфетти и ленты. Ньюсуик празднует БОЛЬШИЕ, БОЛЬШИЕ СБЕРЕЖЕНИЯ, провозглашала карточка, и приглашает ее присоединиться к приему. Корреспонденты Ньюсуик будут держать ее в гуще мировых событии, предлагать интервью с мировыми лидерами и глубокий анализ политической, культурной и спортивной жизни. Хоть и не напрямую, карточка утверждала, что Ньюсуик может помочь Джесси понять всю Вселенную. А самое главное, эти милые лунатики из отдела подписки Ньюсуик предлагали такую удивительную сделку, что можно обоссаться и не жить: если она для подписки использует ЭТУ САМУЮ КАРТОЧКУ для трехгодичной подписки на Ньюсуик, то она получит каждый номер ЗА ЦЕНУ, БОЛЕЕ ЧЕМ В ДВА РАЗА МЕНЬШУЮ, ЧЕМ В ГАЗЕТНОМ КИОСКЕ! Разве деньги — проблема? Абсолютно нет. Они окупятся позже.
Интересно, есть ли у них Главная Постельная Служба для прикованных леди, подумала Джесси. Может быть, Джордж Вилл, Джейн Брайант Куинн или еще кто-нибудь из старых помпезных дурачков стал бы переворачивать ей страницы. Ведь в наручниках, знаете ли, это делать ужасно неудобно.
Тем не менее, за сарказмом она чувствовала странное нервное любопытство, и никак не могла перестать рассматривать пурпурную карточку с пробелами для ее инициалов и адреса и маленькими квадратиками, помеченными ДайКИ, ЭмСи, Виза и АМЕКС. Я ненавидела эти карточки всю свою жизнь — особенно, когда наклонялась и подбирала их — даже не догадываясь, что мой рассудок, а, может быть, даже моя жизнь однажды будут зависеть от такой.
Ее жизнь? Неужели это возможно? Неужели она действительно принимает в расчет столь ужасную идею? Джесси неохотно с этим согласилась. Она может находиться здесь довольно долго, пока ее кто-нибудь не найдет, и, да, она полагает, что разница между жизнью и смертью может сравняться с глотком воды. Эта мысль выглядела сюрреалистичной, но уже не выглядела глупой.
Точно так же, как раньше, дорогая — терпение и осторожность выигрывают гонку.
Да… но кто мог поверить в то, что финишная черта окажется так далеко за городом?
Она стала двигаться осторожно и медленно, и обнаружила, что манипулировать с карточкой при помощи одной руки не так трудно, как она боялась. Частично это было из-за того, что она была размером шесть на четыре дюйма — почти как две положенные рядом игральные карты — но главным образом потому, что Джесси не пыталась вытворять с ней никаких штучек.
Она зажала карточку между первым и вторым пальцами и при помощи большого согнула ее пополам. Сгиб не получился гладким, но Джесси решила, что сойдет и так. Кроме того, все равно никто не заглянет и не оценит ее работу; ночные четверговые молитвы в Первой Методистской Церкви Фалмаута остались далеко в прошлом.
Джесси снова зажала карточку между двумя пальцами и сложила еще раз. Ей понадобилось три минуты и семь перегибов, чтобы окончить задуманное. То, что у нее получилось, напоминало неуклюже сложенный бумажный самолетик.
Или, если немного напрячь воображение, соломинку для коктейля.
Джесси взяла ее в рот, пытаясь зафиксировать кривые изгибы своими зубами. Когда она с этим покончила, то снова принялась нащупывать бокал.
Осторожнее, Джесси. Не расплескай его от нетерпения!
Спасибо за совет. И за идею тоже. Она великая… нет, правда. Но теперь, однако, я прошу тебя заткнуться на то время, пока я не сделаю свой ход. Хорошо?
Когда кончики пальцев Джесси коснулись поверхности бокала, она обхватила его с аккуратностью и осторожностью молодой любовницы, первый раз засовывающей руку в ширинку своего друга.
Ухватить бокал в его новой позиции было относительно простым делом. Джесси крепко схватила его и подняла вверх насколько ей позволяла цепочка. Последние льдинки растаяли; в этот момент Джесси совершенно не вспоминала о собаке. Фактически она не помнила о ней с самого начала ее операции с бокалом.
Хорошо, если бы ничего этого не было; а, тутси-вутси?
Эй, Рут… я пытаюсь удержать не только бокал, но и себя, если ты этого не заметила. Если какая-нибудь игра в уме поможет мне сделать это, я не возражаю. Сейчас же просто заткнись. Дай мозгу отдохнуть, а мне заняться своей работой.
Рут, по-видимому, совсем не собиралась внимать просьбе Джесси.
Заткнись? удивилась она. Мама родная, я возвращаюсь в добрые старые времена. Это получше, чем ранние песни Бич Бойз по радио. Ты всегда умела затыкать, Джесси — вспомни ту ночь, когда мы вернулись с твоего первого и последнего заседания по повышению самосознания в Нюворте?
Я не хочу вспоминать, Рут.
Я уверена, что не хочешь. Поэтому я вспомню за нас обеих, тебя это устраивает? Ты упорно твердила, что тебя расстроила девушка со шрамами на грудях, только она и больше ничто и никто, а когда я попыталась напомнить тебе о том, что ты говорила в кухне о том, как во время солнечного затмения 1963 года ты осталась в доме в Дак Скор Лейк вдвоем с отцом и как он что-то с тобой сделал ты велела мне заткнуться. Когда я тебя не послушалась, ты попыталась меня ударить. Когда я все равно не замолчала, ты схватила плащ, убежала и провела ночь бог знает где, возможно в спальном мешке Сьюзи Тиммел на берегу реки. В конце недели, ты m`xk` каких-то девушек с квартирой в центре города и переехала. Надо отдать тебе должное, когда ты что-то решишь, ты действуешь быстро. И, как я уже сказала, ты здорово умеешь всех затыкать.
За…
Вот! Что я тебе говорила?
Оставь меня в покое!
С этим я тоже близко знакома. Ты знаешь, что приносит мне самую большую боль? Дело не в доверии — я знаю, что в этом не было ничего личного; эту историю ты не доверяла никому, даже самой себе. Больно знать, что ты почти выплеснула все тогда, в кухне. Мы сидели, прислонившись спинами к двери и обнявшись, когда ты начала говорить. Ты сказала: Я не могла рассказать, это бы убило мою маму, а если бы и не убило, то она все равно бросила бы его, а я его очень любила. Мы все любили его, и всем нам он был нужен. Все бы обвинили меня, а он на самом деле так ничего и не сделал. Я спросила тебя: кто ничего не сделал, и ты ответила так быстро, словно все эти девять лет только и ждала, чтобы кто-нибудь задал тебе этот вопрос. Мой отец, ответила ты. Мы были в Дак Скор Лейк во время затмения. Ты бы рассказала мне и остальное — я уверена в этом — если бы эта бестолковая сучка не вошла и не спросила: Она в порядке? Как если бы ты действительно была в порядке. Боже, иногда я не могу поверить в то, насколько бестолковы могут быть люди. Они хотели бы возвести в ранг закона то, что ты должна иметь лицензию или хотя бы разрешение на то, чтобы что-нибудь рассказать. Пока ты не пройдешь Разговорный Тест, ты должна быть нема, как рыба. Это решило бы многие проблемы. Но жизнь устроена не так, и в результате ты захлопнулась, словно раковина, и ничто не заставило тебя раскрыться снова, хотя я прилагала к этому Бог знает какие усилия.
Ты должна была просто оставить меня в покое! огрызнулась Джесси. Бокал воды в ее руке начал дрожать, а импровизированная соломинка затрепетала во рту. Ты должна была прекратить вмешиваться! Это не твое дело!
Иногда друзья считают иначе, Джесси, произнес голос внутри нее, и он звучал так сердечно, что Джесси замолчала. Я провела исследования. Я поняла, о чем ты говорила и провела исследования. Я ничего не помнила о солнечном затмении начала шестидесятых, однако в то время я была во Флориде и в основном интересовалась подводным плаванием, чем астрономическими феноменами. Я захотела убедиться, что все, что ты сказала, не является какой-либо сумасшедшей фантазией или чем-либо подобным, навеянным рассказом той девушки с ужасными ожогами на сиськах. Это не была фантазия. Солнечное затмение действительно имело место в штате Мэн, и ваш летний домик находился как раз в зоне его видимости. Июль шестьдесят третьего. Только девочка и ее отец, наблюдающие затмение. Ты не рассказала мне, что старый добрый папочка сделал с тобой, но мне известны две вещи: что он был твоим отцом, а это плохо, и что ты, в свои неполные одиннадцать находилась на пороге половой зрелости… что еще хуже.
Рут, пожалуйста, перестань. Ты не могла выбрать худшего времени, чтобы начать разговор об этом старом…
Но Рут и не думала прекращать. Рут, которая была когда-то соседкой Джесси по комнате и хотела узнать об этом происшествии все до последнего слова, и которая, будучи теперь соседкой Джесси по мозгу, по-видимому ни чуточку не изменилась.
Еще я знаю, что ты жила за территорией колледжа вместе с тремя куколками из женского клуба — принцессами в свитерах и матросках, у каждой из которых наверняка имелся набор трусиков с вышитыми на них днями недели. Я думаю, что твое решение войти в Nkhlohiqjs~ Сборную по Стиранию Пыли и Натирке Полов было вполне осознанным. Ты посчитала случайностью ту ночь, ты посчитала случайностью слезы, боль и гнев, и ты посчитала случайностью меня. О, мы с тобой время от времени видели друг друга, но наша дружба подошла к концу, не так ли? Когда тебе пришлось выбирать между мной и тем, что произошло в июле 1963, ты выбрала затмение.
Бокал воды начал дрожать еще сильнее.
Почему сейчас, Рут? спросила Джесси, не осознавая, что говорит пустой темной комнате. Почему сейчас, вот что я хочу знать — предположим, что это переселение душ, и ты стала частью меня, почему сейчас? Почему именно в тот момент, когда мне меньше всего следует быть расстроенной и обезумевшей?
Наиболее ясный ответ на этот вопрос был в то же время и наиболее неаппетитным: потому что внутри нее находится враг, старая вредная сучка, которая любит ее именно в том виде, в котором она находится: прикованной, умирающей от боли и жажды, испуганную и страдающую.
Полное солнечное затмение в тот день, Джесси, продолжалось чуть больше минуты… кроме твоего сознания. В нем оно продолжается до сих пор, не так ли?
Джесси закрыла глаза и сконцентрировала все свои мысли и волю на том, чтобы унять дрожь в руке, держащей бокал. Теперь она мысленно говорила с голосом Рут так, словно она была другим человеком, а не частью ее сознания, внезапно решившей, что пришло время немного поработать над собой, как любила говорить Нора Каллигэн.
Оставь меня в покое, Рут. Если ты захочешь продолжить разговор на эту тему после того, как я напьюсь, пожалуйста. Но сейчас не будешь ли ты так добра…
— …заткнуться, — добавила Джесси тихим шепотом.
Да, сразу же ответила Рут. Я знаю, что внутри тебя находится что-то или кто-то, пытающийся ставить палки в колеса, и знаю, что она иногда использует мой голос — нет сомнения, что он выдающийся чревовещатель — но это не я. Я любила тебя раньше, и люблю тебя сейчас. Поэтому я и стараюсь говорить с тобой как можно больше… потому что люблю тебя.
Джесси улыбнулась, или, во всяком случае, попыталась улыбнуться, зажав в зубах импровизированную соломинку.
Теперь действуй, Джесси, и действуй решительно.
Джесси подождала немного, но ничего больше не услышала. Рут исчезла, по крайней мере, на время. Джесси снова открыла глаза, а затем медленно наклонила вперед голову с высунувшейся изо рта скатанной карточкой, напоминавшей теперь мундштук Франклина Делано Рузвельта.