Затем в ее голове зазвучал другой голос. В начале этого дня, отмеченного затмением, этот голос показался ей чуточку смахивающим на голос мамы (он назвал ее милашка, Салли иногда тоже называла ее так, когда она забывала выполнять свои домашние обязанности или просто пренебрегала ими), но теперь Джесси понимала, что этот голос принадлежал ее будущему взрослому самое. Этот голос был непривычно напорист и вызывал раздражение, поскольку, сказать по правде, для него было еще рано и ему не наступила пора. Но голос был здесь, потому что так было нужно. И он сделал все, чтобы заставить ее снова взять себя в руки. Теперь Джесси нашла беспрекословность этого голоса даже несколько успокоительной.
То, на что ты смотришь, это та самая штука, про которую говорила Синди Лессард — это папочкин спуск, милашка Джесси. Помоему, тебе просто повезло, что он выпустил его на твои трусики, а не куда-то еще и перестань рассказывать себе сказки о том, чем это пахнет — озерной водой или минералами, как от колодезной воды или еще чем. Карен Аукин просто дура и в мире нет ни одной женщины, у которой бы появился в горле ребенок и ты сама отлично знаешь это, Синди Лессард далеко не дура. И сдается мне, что ей на самом деле приходилось видеть эту штуку. Это мужские выделения. Спуск.
Внезапно почувствовав отвращение — не от того, чем на самом деле это оказалось, а от того, от кого оно произошло — Джесси быстро засунула трусики в корзину для грязного белья поверх своего пляжного платьица. Почти в тоже мгновение она увидела свою маму, опорожняющую корзину перед тем, как нести ее содержимое в стирку к машинке в подвале и обнаруживающую пару этих самых трусиков со следами этого самого дела на них. Что она после этого может подумать? Что семейное скрипучее колесо наконец получило свою смазку, и это будет ее первой же мыслью… а что она подумает потом?
Ее отвращение обратилось в ужас, замешанный на чувстве вины, h Джесси моментально выхватила трусики обратно. Мгновенно тусклый запах снова заполнил ее ноздри, густой и тягучий и тошнотворный. Устрицы и медяки, сказала себе она, вот что сразу же приходит на ум. Стиснув трусики в кулачке, она упала на колени перед унитазом и ее вырвало. Вскинув руку, она тут же смыла рвоту, пока запах полупереваренных гамбургеров не достиг как следует ее ноздрей и не провонял всю ванную, потом открыла кран с холодной водой на полную мощность и промыла рот. Охвативший ее страх по поводу того, что весь следующий час ей придется провести на коленях обняв унитаз, раз за разом спазматически извергая остатки рвоты, медленно начал проходить. Ее желудок постепенно успокоился и расслабился. Если бы еще ей удалось держаться подальше от этой густой тусклой вони, что поднимается от ее трусиков…
Задержав дыхание, он быстро намочила под холодной водой трусики, потерла грязное место, прополоскала, снова потерла, выжала и быстро бросила трусики в корзину с грязным бельем. Потом сделала глубокий вдох и одновременно отвела со лба волосы тыльной стороной своих мокрых рук. Если мама спросит, что ее мокрые трусики делают в корзине с грязным бельем…
Ты начинаешь думать как преступница, не рановато ли?, предупредил ее голос, которому однажды, еще не скоро, она даст имя Добрая Женушка Барлингейм. Видишь теперь, что случается с плохими девочками, Джесси? Видишь? От души надеюсь, что ты…
Слышь, ты, зараза, заткнись, поняла? прорычал в ответ другой голос. Если захочешь, то можешь талдычить о своем потом, а сейчас не мешай нам улаживать свое маленькое дельце, договорились?
Ответа не последовало. Оно и к лучшему. Джесси опять нервно пригладила волосы, хотя и они и без того уже были в порядке. Если ее мама вдруг спросит, что ее мокрые трусики делают в корзине для грязного белья, то она просто ответит ей, что было очень жарко и она решила искупаться прямо в шортах. И она и мама и Мэгги частенько так и делали и в это лето тоже, несколько раз.
Тогда не забудь намочить под краном свою майку и шорты. Лады, милашка?
Лады, согласилась она. Отличный совет.
Она надела халат, висящий снаружи двери ванной, и отправилась разыскивать майку и шорты, те самые, в которых она была, когда ее мама, Мэгги и Вилл уезжали утром из дома… тысячу лет назад, как теперь ей казалось. В своей комнате она не сразу смогла отыскать их, но наконец нашла, встав на колени и заглянув под кровать.
Женщина на коленях, заметил голос в ее голове, она слышит тот же самый запах, что слышала ты. Тот самый запах — медяки и устрицы.
Джесси притворилась, что не слышит голос. Все ее внимание было сосредоточено на майке и шортах — необходимых ей для того, чтобы сфабриковать легенду.
Итак майка и шорты оказались под кроватью. Она протянула рыку и вытащила их оттуда.
Это запах из колодца, заметил ей тот же голос. Тот запах, он шел из колодца.
Да, да, подумала она, торопливо комкаю одежду, и устремляясь вниз к ванной. Запах из колодца, просто отлично, ты настоящий поэт, говорю тебе, если ты этого еще не знаешь.
Она заставила его броситься в колодец, сказал ей голос, в конце концов пробравшийся в ее сознание. Замерев как вкопанная перед дверью ванной, Джесси вытаращилась на обивку двери широко открытыми глазами. Внезапно ей снова сделалось страшно, как-то непривычно и по-новому. Теперь она прислушивалась к голосу, понимая, что этот голос совершенно не похож на другие голоса; этот cnknq походил на те далекие радиоголоса, которые можно было поймать в эфире поздно ночью, когда условия благоприятствовали тому — эти голоса приходили из далекого далека.
Не из такого уж далека, Джесси; она тоже, как и ты пришла по тропинке затмения.
В один миг весь коридор домика Маготов на озере Темное Пятно словно бы исчез. На месте его появились перепутанные кусты ежевики, не отбрасывающие теней под темным небом с закрытым луной солнцем, качающиеся под ветром, пропитанным соленым запахом моря. Джесси увидела худощавую женщину в домашнем платье, со светлыми рыжеватыми волосами, убранными в пучок. Женщина стояла на коленях перед разбитыми досками. Перед ней на досках валялся комок белой ткани. Почему-то Джесси была совершенно уверена, что этот белый комочек, это трусики рыжеволосой женщины. Джесси спросила об этом женщину, но та уже пропала… если и была когда-то здесь перед ней, если только была.
Машинально Джесси оглянулась через плечо, решив было, что странноватая худощавая зашла ей за спину и стоит позади. Но позади нее находилась знакомая лестница, ведущая из коридора на второй этаж, и лестница была пуста. В коридоре она находилась одна.
Вздрогнув, она взглянула на свои руки и увидела, что те покрылись гусиной кожей.
Ты сходишь с ума, голос будущей Женушки Барлингейм подсказал ей. Да, Джесси, ты поступила очень дурно, ужасно дурно и теперь тебе приходится за все расплачиваться. Бог решил отнять у тебя разум.
— Я не схожу с ума, — тихо, но твердо ответила она. Толкнув дверь, она увидела в ванном зеркале свое бледное, напряженное лицо. — Я не схожу с ума!
Она задержалась на одно исполненное ужасом мгновение — для того, чтобы услышать что, может быть, скажут ей еще эти голоса или для того, чтобы дождаться появления вновь призрачного образа коленопреклоненной на земле перед разбитыми досками и собственными трусиками рыжеволосой женщины — ни она не услышала и не увидела ничего из этого. Этот зловещий другой голос, сказавший ей, что она толкнула кого-то упавшего в какой-то колодец, ушел безвозвратно.
Терпение и выдержка, милашка, посоветовал ей голос, который должен был стать когда-то голосом Руфи и Джесси отчетливо почувствовала, что сам голос совершенно не уверен в том, что он говорит ей, а просто хочет, чтобы она снова начала двигаться, делать что-то и начала это прямо сейчас. Тебе мерещится эта рыжеволосая женщина, стоящая на коленях перед своими трусами, потому что ты сама только что только и делала, что думала о своих трусах, только и всего. На твоем месте я бы выбросила все это из головы, да и дело с концом.
Совет был просто отличный, выше всяких похвал. Быстро засунув майку и шорты под кран, Джесси хорошенько их намочила водой, выжала, бросила в корзину, а потом забралась под душ сама. Намылив губку, она потерла свою спину, живот и ноги, потом смыла пену и, выбравшись из ванной и вытеревшись, двинулась обратно в свою спальню. Обычно она бегала из ванной в спальню голышом, не заботясь о халатике, но на этот раз она накинула на себя халат, и единственное что не сделала, не стала завязывать пояс, а просто плотно запахнула полы.
Остановившись посреди спальни, она снова помедлила, умоляя этот странный голос не появляться вновь и обращаясь к судьбе с просьбой не мучить и не изводить ее больше сумасшедшими галлюцинациями или миражами или чем бы там ни было. Ничего не пришло, — ни голосов, ни видений. Скинув халат на кровать, она подошла к комоду, чтобы выбрать себе оттуда новую пару шортов и чистую майку.
Она слышала тот же самый запах, что и ты, подумала она. Кем бы ни была эта женщина, она слышала тот же самый запах, что и ты, запах исходящий из глубины колодца, в который она только что столкнула мужчину, и все это тоже случилось во время полного затмения. Я уверена…
Держа в руке чистую майку, она повернулась и замерла. В дверях спальни стоял ее отец и смотрел на нее.
Глава девятнадцатая
Очнувшись в бледном молочном свете раннего утра, Джесси мучительно попыталась вспомнить, с чем был связан этот зловещий и загадочный образ коленопреклоненной женщины — женщины, чьи рыжие волосы были собраны в тугой пучок на манер фермерских жен, стоящей рядом с самой чащей кустов ежевики, с трусиками, почему-то брошенными на разбитые доски перед ней, вдыхающий этот ужасный густой запах. Вот уже десяток лет Джесси не вспоминала эту женщину и теперь, когда ее сон о случившемся в 1963 году, такой ясный и отчетливый, словно переживаемый вновь, вновь истязал и мучил ее, она готова была поверить во что угодно, в путешествие во времени и тому подобное, причиной чему мог быть испытываемый ею сильнейший стресс, вызвавшее к жизни это видение, так же стремительно канувшее в прошлое.
На самом деле все это не имело такого уж большого значения ни то, что произошло между ней и ее отцом на террасе их летнего домика, ни то, что случилось потом, когда она обернулась и увидела его, стоящего в дверях спальни. Все это было и прошло много лет назад, и по сравнению с тем, во что она вляпалась теперь…
Я угодила в большую беду. В такую большую беду, что и представить трудно.
Откинув голову на подушку, она принялась разглядывать свои закованные в наручники руки. Она чувствовала, что из ее тела ушла вся сила, что оно стало таким же беспомощным и одурело-недвижимым, каким бывает повисшее в паутине ужаленное пауком насекомое, жаждущее только одного — скорее снова провалиться в сон — на этот раз глубокий и без всяких сновидений, по возможности — чтобы ее пересохшее горло и мертвые бесчувственные руки остались в другой вселенной.
Но не тут-то было. Ей не повезло.
Раздался медленный словно бы застывший жужжащий звук, доносившийся откуда-то неподалеку. Ее первой мыслью было: будильник. Второе, о чем она подумала, был детектор дыма. Эта мысль стала коротким, но сильным толчком, поднявшим ее почти к самой поверхности настоящего бодрствования. Она поняла, что то, что она слышит, по сути дела совсем не похоже на детектор дыма, а больше всего напоминает… ну как бы сказать… напоминает…
Жужжание мух, милашка, разве не так? Этот твердый, кроме шуток голос теперь казался ей усталым и ослабшим. Ты ведь уже слышала голоса Летних Мальчиков, верно? На этот раз ты слышишь настойчивые озабоченные голоса Осенних Торопыг, устроивших вокруг твоего Джеральда Барлингейма, дипломированного адвоката и фетишиста-любителя наручников небольшой марафон Вокруг Земного Шара.
— Господи, мне нужно подняться, — прохрипела она сквозь словно бы содранное наждаком горло, донесшийся из которого голос она едва узнала сама.
Что это значит, черт возьми? пронеслось у нее в голове, и ответ уже был тут как тут — ни черта это не значит, слава Богу — и эта мысль послужила тем последним, что окончательно разбудило ее. Она не хотела просыпаться, но теперь отлично понимала, что приняв факт того, что она бодрствует, стоит постараться успеть сделать как можно больше, пока еще есть возможность для того.
А начать тебе следует с того, что ты разбудишь так же свои ручки и ножки. Если они еще в состоянии проснуться, понятно?
Осмотрев свою правую руку, она повернула на хрустком остове шеи (еще не полностью проснувшейся) и рассмотрела точно так же левую. Неожиданно Джесси с ужасом для себя осознала, что смотрит на свои руки совершенно по-новому, как может быть смотрела бы в окно мебельного магазина на выставленные там образцы кухни или спального гарнитура. Ее руки сейчас почти не имели никакого отношения к их хозяйке, Джесси Барлингейм, при том, что одновременно с этим она понимала, что в подобном нет ничего странного, совсем ничего; ее руки, просто-напросто, совершенно потеряли чувствительность. Свои руки она начинала ощущать только где-то чуть повыше подмышек.
Попытавшись подтянуться вверх на руках, она открыла, что онемение в ее конечностях распространяется гораздо выше, чем она предполагала. Оказалось, что руки ее не только не в состоянии сдвинуть с места ее; они не в состоянии двигаться сами по себе. Сигналы, посылаемые к рукам ее мозгом, напрочь игнорировались. Подняв голову, она снова уставилась на свои руки, которые более не представлялись ей предметами обстановки или принадлежностями мебели. На сей раз она видела перед собой бледные бескровные куски мяса, свисающие на мясницких крюках, и это зрелище заставило ее испустить полный страха и гнева хриплый клекочущий крик.
И это не помогло. Ничего не изменилось. Ее руки как были, так и остались неподвижными, и сходить по этому поводу с ума или впадать в истерику означало бы не изменить ничего. Что же случилось с ее пальцами? Если она сумеет схватиться ими на столбики кровати, тогда…
…ничего не получается. Ее пальцы оказались такими же бесчувственными, как и ее руки. После целой минуты безуспешных попыток, Джесси была вознаграждена лишь едва заметным подергиванием большого пальца на правой руке.
— Господи Боже мой, — прошептала она своим пыльным пустынным обезвоженным голосом. В ее голосе больше не было злости, только страх.
Случается, что люди гибнут в результате несчастных случаев Джесси подумал, что за свою жизнь видела по телевизору может быть тысячу таких вот смертельных клипов. От остатков разбитых машин уносятся мешки на молнии с телами или те же тела поднимаются на привязанных к вертолетам носилках Меди-Вак, из-под небрежно накинутых одеял торчат чьи-то неподвижные ноги и все это происходит на фоне горящих в отдалении домов, бледные, без единой кровинки свидетели происшествий спотыкающимися голосами рассказывают свои истории, указывая на липкие темные пятна на асфальте переулка или на полу бара. Она видела накрытые белой простыней очертания того, кто недавно был Джоном Белуши, выбросившимся из окна отеля Шате Мормон в Лос-Анджелесе; они видела, как канатоходец Карл Валенда потерял равновесие, тяжело упал на трос, по которому он пытался пересечь пропасть между двумя высоченными зданиями (двумя дорогущими отелями, насколько она смогла вспомнить), на мгновение сумел за него зацепиться и повиснуть, после чего сорвался и устремился вниз навстречу смерти. Программы новостей, словно одержимые, демонстрировали этот ролик раз за разом и не видно было этому конца. Она, конечно же, знала и понимала, что бывает так, что люди гибнут во время несчастных случаев, но никогда прежде она не знала и не понимала того, что внутри этих людей тоже есть люди, точно такие же люди, как и она сейчас, которые в мыслях не могли недавно допустить, что им не суждено будет больше съесть ни одного гамбургера, посмотреть на очередной раунд с Файнал Леопарди (пожалуйста, убедитесь, что ваш ответ отмечен в карточке с вопросами), никогда больше они не позвонят свои друзьям, чтобы пригласить их на покер по одному пенни за фишку в четверг вечером или в экспедицию в субботу днем в магазин за покупками, что конечно же кажется теперь отличной идеей. Не будет больше пива, не будет поцелуев, и вашей мечте заняться любовью в гамаке по время бури с грозой не суждено будет больше осуществиться, потому что с некоторого момента вам станет не до этого — вы будете слишком заняты, вы будете мертвы. Любое утро, когда вы как ни в чем ни бывало поднимаетесь с постели, могло оказаться для вас последним.