Нажмешь кнопку, а потом примешься голосить что есть мочи.
Она так и сделает, и не пройдет и половины часа, как прибудет вместительный голубой фургон скорой помощи из Норвэя или яркооранжевый с надписью Служба Спасения Штата, чтобы спасти и освободить ее и доставить к людям. Абсолютно безумная идея, но то же самое можно было сказать о соломинке, в которую она превратила карточку для льготной подписки на журнал. Идея может сработать вне зависимости от того, какой она кажется поначалу, сумасшедшей или нет — вот в чем все дело. Как бы там ни было, тут для нее открываются гораздо более реальные возможности, чем в попытках отомкнуться, стиснув ключи от браслетов зубами. Но и тут оставалась одна большая проблема — каким-то образом ей нужно было изобрести способ сдвинуть кровать на несколько метров вправо, что было сложнейшей задачей. По ее прикидкам, кровать со всей своей оснасткой из красного дерева, со спинкой и рамой и ножками, весила никак не меньше трех сотен фунтов, и это только по самым скромным оценкам.
Но ты ведь можешь просто попробовать, детка, и может выйти так, что именно тут тебя ждет большой сюрприз — ведь пол натерли воском не далее как в День Труда, разве ты забыла? Если бродячий пес, у которого можно было за версту пересчитать все ребра, умудрился тащить по такому полу твоего мужа, то почему бы тебе не попытаться проделать примерно то же самое со своей кроватью? Ведь тебе все равно нечего терять, не так ли? Только попробуй, ведь тебя никто не съест?
Отличный довод.
Сдвинув руки и торс насколько это было возможно направо, одновременно с этим Джесси переместила ноги на левую сторону кровати. Как только ее ноги сместились налево в достаточной, по ее мнению, степени для того, чтобы попытаться проделать намеченный ею трюк, она начала переворачиваться на левый бок, выбрав в качестве точки опоры бедро. Ее ноги опустились через край кровати… и внезапно оказалось, что ее ноги и торс не просто движутся налево, а буквально налево скользят, словно бы только и дожидаясь рухнуть туда лавиной. Ужасной силы судорога пронизала левый бок ее тела, вывернутого так, как она никогда не заставляла его выворачиваться даже в самые лучшие годы занятий спортом. Ощущение было таким, словно бы кто-то провел по ее левому боку раскаленным паяльником, прижимая его изо всей силы.
Натянувшаяся до предела цепочка правой пары наручников крепко дернула ее руку и на несколько мгновений обзор горячих новостей из ее левого бока был заглушен свежими пронзительными сводками пульсирующей боли в правом запястье, которое разрезалось и раздиралось по живому наручником, и из правого вывернутого плеча. Словно бы кто-то с невероятной жестокостью и усердием пытался начисто оторвать ей руку. Теперь я знаю, что чувствуют индюшки, у которых наживую отрывают лапы, подумала она.
Ее левая пятка со стуком коснулась пола; ее правая пятка qbhq`k`, не дотянувшись до пола каких-то трех дюймов. Все ее тело оказалось неестественно вывернутым налево, при том, что ее правая рука накрепко прижималась всем ее весом к кровати словно в навсегда замороженной позе. Туго натянутая от своего покрытого резиной браслета, цепочка симпатично поблескивала в первых утренних солнечных лучах.
Внезапно ее обуяла непоколебимая уверенность, что именно в таком вот положении ей и суждено умереть, мучительно изнывая от раскалывающей левый бок и правую руку боли. Она будет лежать так, постепенно теряя все ощущения в немеющем теле, по мере того, как ее трепещущее сердце будет проигрывать судорогам сражение, уступая им все новые и новые куски перекрученного и неимоверно растянутого тела, не в силах докачать туда кровь. Паника снова обуяла ее и она взвыла, умоляя о помощи, забыв, что вокруг нет никого, кроме одинокого паршивого бродяги-пса, набившего пузо незадачливым адвокатом. Она отчаянно рванулась рукой к правому кроватному столбику, но ее тело уже сползло с кровати слишком далеко; напряженные пальцы ее мучительно разрываемой руки и резной столбик разделяло несколько непреодолимых дюймов.
Помогите! Пожалуйста! Кто-нибудь! Помогите!
Никакого ответа. Единственным звуками, слышимыми ей в пустой спальне, были шумы, производимые ею самой: хрипы, пронзительные крики, затрудненное частое дыхание, грохот крови в ушах. В доме не было никого, кроме нее самой, и если в ближайшие же минуты ей не удастся взобраться обратно на свое пыточное ложе, она умрет словно средневековая мученица, насаженная на мясницкий крюк. Ситуация минута за минутой становилась все хуже и хуже — ее тело продолжало сползать к полу, медленно растягивая ее правую руку до невероятного напряжения, заламывая ее за спину под углом, который уже трудно было вообразить.
Даже не думая об этом (если не принимать во внимание того, что ее направляемое непереносимой болью тело приняло вместо нее решение само), она опустила левую ногу на пол еще ниже и толкнула ей себя вверх и обратно изо всей силы. Упершаяся в пол ее левая пятка осталась единственной имеющейся в ее распоряжении во всем разрываемом болью теле точкой опоры, и этот маневр вопреки ожиданиям сработал. Нижняя половина ее тела резко выгнулась дугой вверх, натяжение цепочка на правом браслете ослабло и ее правая рука схватилась за спасительной столбик с диким вдесятеро ускоренным паникой проворством утопающей, внезапно нащупавшей веревку спасательного круга. Уцепившись как следует правой рукой, она рывком подтянула себя дальше вверх, не обращая внимания на резкую боль в спине и перенапряженных бицепсах. Когда ее зад полностью оперся о край кровати, она закинула обратно и ноги, с быстротой и резвостью незадачливой раззявы, опустившей поболтать ножки в бассейн полный карликовых акул и заметивших их и сумевшей спасти свои пальцы только в последнее мгновение, перед тем как сомкнутся их челюсти.
Конечным результатом ее продолжительных мучений было возвращение в исходное положение, полулежа-полусидя, прислонившись спиной к спинке кровати, руки раскинуты в стороны, согнутая напряженная поясница на пропитанной потом подушке в совершенно уже мятой и наполовину сползшей наволочке. Тяжело и быстро дыша, она откинула голову, прислонившись к палисандровым перекладинам, чувствуя как по ее груди стекает пот, выступивший там тонкой пленкой — пот, который она не могла себе позволить терять. Закрыв наконец глаза, она слабо и невесело рассмеялась.
Скажем так, что опыт был весьма поучительным, верно, Джесс? Думаю, что так быстро и сильно сердце у тебя не билось с самого 1985-го года, когда нацеловавшись вдоволь на новогодней вечеринке, ты готовилась отправиться переспать с Томми Дельгайдсом. Только попробую и нечего терять, так ты, кажется, назвала это? Теперь ты, надеюсь, стала лучше ориентироваться в своих возможностях?
Да. А кроме того, она поняла так же и кое-что еще.
В самом деле? И что же это, детка?
— Я поняла, что до этого сраного телефона мне никогда не добраться.
А как иначе? Сейчас, когда она толкалась ногами со всем отчаянием зажатого в тисках человека, ее кровать не сдвинулась ни йоту. И теперь она была даже рада этому. Попытайся она проделать тот же самый фокус справа, то скорей всего бы до сих пор так и свисала перекрученная к полу. И если бы она даже и решилась в таком положении толкать кровать, то…
— Я бы так и осталась висеть не с той стороны, мать его, проговорила она, полуплача, полусмеясь. — Господи, сделайте милость, пристрелите меня.
Ничего утешительного, сказал ей один из энэлошных голосов. Похоже на то, что Джесси Барлингейм добралась в своих поисках до заключительного этапа.
— Попробую что-нибудь еще, — торопливо сказала она. — Вариант первый признан неудачным. Он нам не нравится.
Других вариантов нет. Тебе не из чего особенно выбирать, ведь ты и так уже перебрала все, что только возможно.
Снова закрыв глаза, вторично с начала кошмарного заключения она увидела двор Фалмоусовской школы на Централ-Авеню. Только на этот раз ей виделись не две девочки, весело раскачивающиеся на доске-качелях; ее сознание заполнил образ одного единственного мальчишки — ее собственного братца Вилла — выполняющего на перекладине кувырок.
Она открыла глаза, наклонилась вперед и, повернув голову вбок, как можно внимательней изучила верхнюю перекладину спинки кровати. Кувырок Вилла означал: повиснув на руках на перекладине, поднять вверх согнутые в коленях ноги, просунуть их под перекладину над собственной головой. Заканчивается кувырок простым изящным пируэтом, в завершении которого вы приземляетесь точно на собственные ноги. Изрядно натренировавшись, Вилл выполнял этот кувырок так ловко, что со стороны Джесси казалось, что он буквально проворачивается кругом собственных плеч.
Предположим, я сумею выполнить тут нечто подобное. Подниму вверх ноги и перенесу их по ту сторону этой чертовой перекладины наверху спинки кровати. Перевешусь на ту сторону и тогда…
— Мне останется только приземлиться на собственные ноги, прошептала она.
На короткое время подобное казалось ей пусть даже и очень опасным, но вполне выполнимым. Прежде ей, конечно, придется отодвинуть кровать от стены — невозможно до конца совершить кувырок, если у вас нет места для приземления — но по какой-то причине у нее появилось убеждение, что ей вполне по силам совершить такое. Сбив с кронштейнов полку (что будет проделать уже совсем легко, так как полка совершенно никак не закреплена), она поднимется до упора вверх и упрется босыми ногами в стену над верхней планкой спинки. Она не смогла сдвинуть кровать в сторону, но когда можно будет упереться ногами в стену…
— То же самое усилие, но с рычагом удесятеряющим его, пробормотала она. — Современная физика в своем наилучшем проявлении.
Уже подняв левую руку для того, чтобы сбить полку с ее Lобразных кронштейнов, она еще раз критически осмотрела чертовы onkhveiqjhe наручники Джеральда с их убийственно короткими цепочками. Если бы он удосужился пристегнуть наручники чуточку повыше — скажем, между первой и второй перекладинами — у нее мог появиться шанс довести задуманное предприятие с кувырком до победного конца; подобный кувырок в ее положении вполне мог закончиться парой переломанных запястий, но она уже достигла того предела, когда пара переломанных запястий представлялась приемлемой платой за возможность бегства… ведь, в конце концов, кости срастутся и она опять будет как новая, верно? Но вместо того, чтобы быть пристегнутыми между второй и первой перекладинами, ее наручники были пристегнуты между второй и третьей, и это было ненамного, но все-таки ниже необходимого. Попытка исполнить кувырок через верхнюю перекладину закончится для нее не просто вывихнутыми или даже переломанными запястьями; ее плечи не просто вывихнуться, а просто грубо вырвутся под весом рушащегося вниз веса ее тела.
Попробуй потом сдвинуть тяжеленную кровать с парой сломанных запястий и вывихнутых плеч. Похоже на анекдот, верно?
— Нет, — отозвалась она. — Совсем нет.
Давай подведем итог, Джесс — ты прикована к кровати прочно и надежно. Называй меня как хочешь, хоть голосом отчаяния, если тебе от этого станет лучше, если это поможет тебе еще ненадолго сохранить рассудок — видит Бог, я всей душой стараюсь сохранить тебе рассудок — но я единственный голос правды, который у тебя еще остался, и правда в данной ситуации состоит в том, что тебе с этой кровати никуда не деться.
Резко повернув голову в сторону, стремясь заглушить этот самостийный голос правды, она открыла, что не способна заставить его замолчать, как не способна заставить замолчать другие голоса, как неспособна заставить замолчать самое себя.
На твоих руках настоящие наручники, а не какие-то там игрушки с мягкой резиной внутри браслетов и потайными рычажками, которые можно будет легко нажать для того, чтобы отстегнуться самому, когда игры зайдут уже слишком далеко и у тебя отпадет охота продолжать. Ты здесь прикована по всем правилам науки и нет во всем свете ни одного факира, умеющего превратить тебя в ловкую змею, и не стоит даже соображать себя артистом в стиле опасное бегство вроде Гарри Гудини или Дэвида Коперфильда. Я говорю тебе то, что ты и сама давно, наверное, сообразила. По всему выходит, Джесс, что ты облажалась и выхода у тебя нет.
Неожиданно ей вспомнилось то, что случилось после того, как ее отец в день затмения вышел из спальни — как она бросилась на кровать и разрыдалась, чувствуя, что ее сердце вот-вот разорвется, или расплавится или просто растворится в ее горе, плохо это или хорошо, ей было все равно. И теперь, когда ее подбородок похоже начал дрожать словно от обиды — она поняла, что ведет себя точно так же и испытывает все то же самое: она до смерти устала, она испугана, она в отчаянии, она одна-одинешенька не всем свете. И последнее более всего остального.
Она расплакалась, но как только первая пара слезинок скатилась из ее глаз, она поняла, что ее глаза отказываются производить слезы дальше; инстинкт самосохранения и тотальной экономии уже работал в ней в полную силу. Но она все равно плакала, без слез, и ее рыдания скрежетали в ее горле словно сухая наждачная бумага.
Глава двадцать четвертая
В городе Нью-Йорке ежедневная программа Сегодня закончилась, положив начало новому дню. Станции Эн-Би-Си, вещающие на южный и западный Мэн, начали свои передачи, в которых на первое было ток-шоу, в котором рослая профессионально-материнского вида женщина с волосами убранными под капроновую сетку, продемонстрировала, как легко можно приготовить паровые бобы в вашей скороварке Крок, а на второе игровое шоу, где везунчики как орехи щелкали шарады, а болельщики сопровождали невероятными, оргазмическими криками выигранные автомобили, моторные лодки и яркие пылесосы Красный Дьявол. В домике Барлингеймов со сценическим задником в виде озера Кашвакамак, свежеиспеченная вдова забылась тревожной дремотой в своих оковах, потом проснулась, вскинула голову и начала задремывать снова. Как это не было странно, но легкая дремота только придавала облекшему ее кошмару более живые и убедительные черты.
В своем полусне Джесси снова была в темноте и мужчина человекоподобное создание — снова стоял напротив нее в углу спальни. Человек не был ее отцом; это был незнакомец, чужак, выходец из самых что ни наесть тошнотворных, параноидальных картин, которые только способно нарисовать наше воображение и самый животный страх. Подобные создания никогда не входили в планы душеспасительных бесед Норы Каллиган, с ее добрыми советами и милой и доброй природой. Это темное нечто не могло быть изъято из бытия простым набором стандартных фраз самогипноза. Это была неудача космического масштаба, выпавшая на ее долю.
Тем более, что ты знаешь, кто я такой, сказал ей незнакомец с длинным белым лицом. После этого, наклонившись, он поднял с полу длинной рукой свою дорожную корзину. Без тени удивления Джесси отметила, что ручки корзины сделаны из человеческих челюстей, а на сам каркас корзины натянута ни меньше ни больше, как человеческая кожа. Подняв корзину с пола, незнакомец отстегнул застежки и отворил крышку. Внутри корзины она увидела прежнее — мелкие кости и драгоценные украшения; снова незнакомец засунул руку внутрь корзины и принялся ворошить в ней кругами, производя тихий непрерывный шелестящий звук, состоящий из беспрестанного позвякивания, шороха, стука и бряка.
Нет, я не знаю тебя, ответила она. Я никогда не знала тебя. Я не знаю, не знаю, не знаю!
Я Смерть, вот кто я такой, и сегодня вечером я буду у тебя. И сегодня вечером я наверное, больше не стану стоять в углу; думаю, что сегодня вечером я наброшусь на тебя, вот… так!
Оно бросилось вперед, швырнув на пол свою корзину (мелкие кости, украшения и кольца посыпались во все стороны, на полу, прямо к рукам Джеральда, униженно протянутым ко входной двери), и выставив вперед руки. Она увидела, что ногти на пальцах существа длинные и грязные, как когти, и тут же проснулась, разом стряхнув с себя остатки сна, содрогнувшись, дернув руками, пытаясь защитить себя и зазвенев цепочками наручников. Раз за разом она повторяла слово Нет, снова и снова, монотонно, так что едва возможно было разобрать.