-Ивообще
выключите ее пока, нечего ей подслушивать.
Высвободив однуруку,ящелкнултумблером,лампочкапогасла,и
старичок сейчас же затих.
- А вот все-таки у меня есть вопрос, - продолжал Хлебовводов.-Как
же это она все-таки отвечает?
Я обалдело воззрился на него. Роман и Витька мрачно веселились.Эдик
пришел в себя и теперь, жестко прищурившись, разглядывал Тройку. Выбегалло
был доволен. Он извлек из бороды длинную щепку и вонзил ее между зубами.
- Выпрямители там, тумбы разные, - говорилХлебовводов,-этонам
товарищ врио все довольно хорошо объяснил.Одногооннамнеобъяснил:
фактов он нам не объяснил. А имеется непреложный факт, чтокогдазадаешь
ей вопрос, то получаешь тут же ответ. В письменном виде. И дажекогдане
ей, а кому другому задаешь вопрос, все равно обратно же получаешь ответ. А
вы говорите, товарищ врио, ничего необъясненного нет. Несходятсяувас
концы с концами. Непонятно нам, что же говорит по данному поводу наука.
Наука в моем лице потеряла дар речи. Хлебовводов меня сразил, зарезал
он меня, убил и в землю закопал. Зато Выбегалло отреагировал немедленно.
- Эта... - сказал он. - Так ведь я иговорю,ценноеженачинание.
Элемент необъясненности имеется, порыв снизу... Почему яирекомендовал.
Эта... - сказал он старику. - Объясни, мон шер, товарищам, что тут утебя
к чему.
Старичок словно взорвался.
- Высочайшие достижения нейтронной мегалоплазмы! - провозгласил он. -
Ротор поля наподобиедивергенцииградуируетсебявдольспинаитам,
внутре, обращает материю вопроса в спиритуальные электрическиевихри,из
коих и возникает синекдоха отвечания...
У меня потемнело в глазах. Рот наполнилсяхиной,заболелизубы,а
проклятый нобль ве все говорил иговорил,иречьегобылагладкойи
плавной, - это была хорошо составленная, вдумчиво отрепетированнаяиуже
неоднократно произнесенная речь, в которой каждый эпитет, каждая интонация
былипреисполненыэмоциональногосодержания,этобылонастоящее
произведение искусства, и, как всякоенастоящеепроизведениеискусства,
речь эта облагораживаласлушателя,делалаегомудрымизначительным,
преображала и поднимала его на несколько ступенек выше. Старик был никаким
не изобретателем - он был художником, гениальным оратором, достойнейшим из
последователей Демосфена, Цицерона, Иоанна Златоуста. Шатаясь, яотступил
в сторону и прислонился лбом к холодной стене.
...Они внимательно слушали. Слушал седой полковник, пристальноглядя
из-под клочковатых бровей, и в полусумраке торжественно и грозноблестело
золотое шитье его мундира, и тускло отсвечивали тяжелыегроздьяорденов.
Слушал Лавр Федотович, опустив нарукимощныйчереп,ссутуливширокие
плечи, обтянутые черным бархатоммантии.Хлебовводовслушал,подавшись
вперед, весь собранный в хищном напряжении, стиснувузорныеподлокотники
большими белыми руками, прижав грудью к краюстоламассивнуюплатиновую
цепь.
А Фарфуркис слушал задумчиво, откинувшись на спинку кресла,уставив
неподвижный взгляд в низкий сводчатый потолок.
Изобретатель уже давно замолчал, но все оставались неподвижны, словно
продолжали вслушиваться в глубокую средневековую тишину,мягкимбархатом
повисшую под скользкими сводами. ПотомЛаврФедотовичподнялголовуи
встал.
- По закону и по всем правилам я должен был бы говорить последним,-
начал он.
- Но бывают случаи, когда законы и правила оборачиваются против своих
адептов, и тогда приходится отбрасывать их.Яначинаюговоритьпервым,
потому что мы имеем дело как разстакимслучаем.Яначинаюговорить
первым, потому что не ожидаю и не потерплю никаких возражений...
Теперь слушал изобретатель, - неподвижный,какизваяние,рядомсо
своим Големом, рядом сосвоимчудовищнымжелезнымОракулом,вочреве
которого медленно возгорались и гасли угрюмые огни.
- Мы - гардианы науки, - продолжал Лавр Федотович, - мы - ворота в ее
храм, мы - беспристрастные фильтры, оберегающие от фальши, от легкомыслия,
от заблуждения. Мы охраняем посевы знаний от плевелневежестваиложной
мудрости. И пока мы делаем это, мы нелюди,мынезнаемснисхождения,
жалости, лицеприятия. Длянассуществуеттолькоодномерило:истина.
Истинаотдельнаотдобраизла,истинаотдельнаотчеловекаи
человечества, но только до тех пор, покасуществуютдоброизло,пока
существует человек и человечество. Нет человечества - к чему истина? Никто
не ищет знаний, значит - нет человечества, и к чему истина? Есть ответы на
все вопросы, значит - не надо искать знаний, значит - нет человечества,и
к чему же тогда истина? Когда поэт сказал: "И на ответы нетвопросов",-
он описал самое страшное состояние человеческого общества -конечноеего
состояние... Да, этот человек, стоящий перед нами, - гений. В нем воплоще-
но и через него выражено конечное состояние человечества.Ноонубийца,
ибо он убивает дух. Более того, он страшный убийца,ибоонубиваетдух
всегочеловечества.Ипотомунамбольшенеможнооставаться
беспристрастными фильтрами, а должно нам вспомнить, что мы - люди,икак
людям нам должно защищаться отубийцы.Инеобсуждатьдолжнонам,а
судить! Но нет законов для такого суда, и потому должно нам несудить,а
беспощадно карать, как караютохваченныеужасом.Ия,старшийздесь,
нарушая законы и правила, первый говорю: смерть!
- Смерть человеку и распыление машине, - хрипло сказал полковник.
- Смерть - человеку... - медленно и как быссожалениемпроговорил
Хлебовводов. - Распыление - машине... и забвение всему этому казусу. -Он
прикрыл глаза рукой.
Фарфуркис выпрямился в кресле, глаза его были зажмурены, толстые губы
дрожали. Он открыл было рот и поднялсжатыйкулачок,новдругпомотал
головой и капризно произнес:
- Ну, товарищи.