Реквием - Лорен Оливер 13 стр.

— Недалеко, — подает голос Тэк. — Мы с Джулиа­ном нашли шоссе. До него полдня пути. Мы взяли слишком далеко к северу, как и говорил Пайк.

— Ну что ж, тогда, пожалуй, мы можем простить его за то, что нас чуть не убили.

Пайк впервые в жизни не находит что сказать.

Рэйвен театрально вздыхает.

— Ну ладно, признаю. Я ошибалась. Ты это хочешь услышать?

И снова ответа нет.

— Пайк! — нерешительно зовет Дэни в наступив­шей тишине.

Снова молчание. Я содрогаюсь. Джулиан обнимает меня, и я прижимаюсь к нему.

— Мы зажжем небольшой костер, — негромко про­износит Рэйвен. — Если он заблудился, так ему легче будет нас найти.

Это ее дар нам. Она знает — как знаем все мы в глу­бине души, — что Пайк погиб.

Хана

Господи, прости меня, ибо я согрешила. Очисти меня от страстей, от болезненного стремления валять­ся и грязи с собаками, ибо только чистые наследуют царствие небесное.

Людям не положено изменяться. В этом вся красо­та создания пар: людей можно сводить вместе, их ин­тересы пересекаются, их различия доводятся до мини­мума.

Вот что обещает нам исцеление.

Но это ложь.

Фред вовсе не Фред — по крайней мере не тот Фред, которым я его считала. А я не та Хана, какой мне полагается быть, — не та Хана, которой, как все мне го­ворили, я стану после исцеления.

Осознание этого приносит с собой почти физиче­ское разочарование — но и облегчение.

Наутро после инаугурации Фреда я встаю и при­нимаю душ, чувствуя себя бодро и энергично. Я остро ощущаю яркость света, доносящийся снизу сигнал кофемашины и гулкое буханье одежды о стенки барабана стиральной машинки. Электроэнергия повсюду. Мы пульсируем в ее ритме.

Мистер Рот снова пришел смотреть новости. Если он будет вести себя хорошо, возможно, Министерство энергии вернет ему его электричество, и тогда мне не придется созерцать мистера Рота каждое утро. Надо будет поговорить с Фредом об этом.

Эта идея смешит меня.

— С утром, Хана, — говорит мистер Рот, не отрывая взгляда от телевизора.

— Доброе утро, мистер Рот, — весело отзываюсь я и прохожу в кладовую. Я пробегаю взглядом по наби­тым полкам, провожу рукой по коробкам с овсяными хлопьями и рисом, по одинаковым банкам с арахисо­вым маслом, по полудюжине банок с джемом.

Конечно же, нужно быть осторожной и красть по­немногу.

Я отправляюсь прямиком на Вайнневуд-роуд, туда, где я видела Грейс, играющую с куклой. Я снова схожу с велосипеда заблаговременно и проделываю большую часть пути пешком, старательно держась под прикрытием деревьев. Я прислушиваюсь: не раз­дадутся ли голоса? Последнее, чего мне хотелось бы, так это чтобы меня снова застала врасплох Уиллоу Маркс.

Лямки рюкзака больно впиваются в плечи, и кожа взмокла от пота. Рюкзак тяжелый. Я слышу, как в нем при каждом шаге булькает жидкость, и буквально мо­люсь, чтобы крышка старой стеклянной бутылки из- под молока — в гараже, удирая с украденным, я набра­ла в нее бензина — оказалась завинчена как следует.

В воздухе снова витает слабый запах дыма. Инте­ресно, много ли тут обитаемых домов? Чьи еще семьи вынуждены ютиться здесь, еле-еле сводя концы с кон­цами? Не представляю, как они выживают зимой. Не­удивительно, что Дженни, Уиллоу и Грейс такие блед­ные и изможденные — чудо, что они еще живы!

Я думаю о словах Фреда: «Полагаю, они поймут, что свобода никого не может согреть».

И потому неповиновение медленно убьет их. Если у меня получится отыскать дом Тиддлов, я оставлю им украденную еду и бутылку бензина. Немного, конеч­но, но хоть что-то.

Стоит мне свернуть на Вайнневуд — всего в двух улицах от Брукс-стрит, — и я снова вижу Грейс. На этот раз она сидит на корточках на тротуаре перед по­трепанным серым домом и бросает камушки в траву, словно пытается запустить их прыгать по воде.

Я набираю побольше воздуху в грудь и выхожу из- под деревьев. Грейс немедленно напрягается.

— Пожалуйста, не убегай, — негромко прошу я, по­тому что девочка, судя по ее виду, готова кинуться на­утек. Я нерешительно делаю шаг, но Грейс тут же вска­кивает на ноги, и я останавливаюсь. Не сводя взгляда с девочки, я снимаю рюкзак. — Ты, может, меня не помнишь, — говорю я, — но мы с Линой дружили. — На имени Лины у меня перехватывает горло, и мне приходится откашляться. — Я не сделаю тебе ничего плохого, правда-правда.

Я опускаю рюкзак на тротуар, он звякает, и девочка на миг переводит взгляд на него. Я считаю это обнаде­живающим признаком и присаживаюсь, по-прежнему не сводя глаз с Грейс. Хоть бы она не убежала! Я мед­ленно расстегиваю рюкзак.

Теперь девочка смотрит то на рюкзак, то на меня и немного расслабляется.

— Я тут кое-что тебе принесла, — говорю я, медлен­но запускаю руку в рюкзак и достаю украденное: пач­ку овсяных хлопьев, пакет манки, две коробки, с мака­ронами и с сыром, жестяные банки с супом, овощами и тунцом, пакет печенья. Я выкладываю все это рядоч­ком на тротуар. Грейс порывисто делает шаг вперед, но тут же притормаживает.

Наконец, я достаю бутылку с бензином.

— Это тоже тебе, — говорю я. — Твоей семье.

Я замечаю какое-то движение в окне верхнего эта­жа и ощущаю укол тревоги. Но это лишь грязное по­лотенце, исполняющее роль шторы, колышется под ветром.

Внезапно Грейс кидается вперед и выхватывает у меня бутылку.

— Осторожно! — предупреждаю я. — Это бензин. Он очень опасен. Я думаю, он вам может пригодиться для разжигания огня, — запинаясь, договариваю я.

Грейс ничего не говорит. Она пытается собрать всю принесенную мною еду. Когда я присаживаюсь и пы­таюсь помочь ей, она хватает пакет с печеньем и при­жимает к груди.

— Успокойся, — говорю я. — Я просто хочу помочь.

Грейс фыркает, но позволяет мне собрать банки с овощами и супом для нее. Нас разделяет всего не­сколько дюймов: расстояние так мало, что я чувствую голодное дыхание девочки. Изо рта у нее скверно пахнет. Под ногтями грязь, колени в пятнах от травы. Я никогда прежде не находилась так близко к Грейс и теперь невольно ловлю себя на том, что всматрива­юсь в ее лицо, выискивая сходство с Линой. У Грейс более острый нос, как у Дженни, но у нее большие ка­рие глаза и темные волосы, как у Лины.

Что-то сжимается у меня внутри — странное ощу­щение, эхо из прошлого, чувство, которому пора бы уже уняться.

Никто не может этого знать, не может даже подо­зревать.

— Я могу дать тебе больше, — быстро говорю я Грейс, когда та встает с качающейся грудой пакетов и банок в руках, наряду с пластиковой бутылкой. — Я вернусь. Я не могу приносить сразу помногу. Она стоит и смотрит на меня глазами Лины. — Если тебя здесь не будет, я оставлю еду для тебя в каком-нибудь безопасном месте. Где-нибудь, где ее не... где она не пострадает. — Я в последний момент успеваю затормозить, чтобы не ляпнуть «где ее не украдут». — Ты знаешь какой-нибудь хороший тай­ник?

Девочка внезапно разворачивается и бежит вдоль серого дома, через небольшой участок буйной, высо­кой травы. Я не уверена, действительно ли она хочет, чтобы я шла за ней, но иду следом. Краска на доме об­лезает. Из окна второго этажа свисает половинка став­ней и негромко постукивает на ветру.

Грейс ждет меня за домом, у большой деревянной двери в земле — видимо, она ведет в погреб. Девочка осторожно сгружает продукты в траву, потом хватает ржавую металлическую ручку и поднимает дверь.

Открывается зияющий темный провал и деревянная лесенка, ведущая в маленькое помещение с утоптанным земляным полом. Здесь пусто, если не считать нескольких кривых деревянных полок, на которых лежит фонарик, две бутылки с водой и несколько батареек.

— Отличное место, — говорю я. На мгновение на лице Грейс появляется улыбка.

Я помогаю ей спустить продукты в погреб и сло­жить на полках. Бутылку с бензином я ставлю у стены. Впрочем, пакет с печеньем девочка так и продолжает прижимать к груди — ни в какую не хочет с ним рас­ставаться. В комнате скверно пахнет, словно изо рта у Грейс, только к этому запаху примешивается еще аро­мат земли. Когда мы выбираемся обратно на солнце, я радуюсь. Это утро оставило после себя тяжелое чув­ство, которое никак не хочет уходить.

— Я вернусь, — обещаю я Грейс.

Я уже почти заворачиваю за угол, когда девочка вдруг нарушает молчание.

— Я тебя помню, — произносит — почти что шеп­чет — она. Я в изумлении оборачиваюсь. Но Грейс уже мчится к деревьям и исчезает прежде, чем я успеваю что-либо сказать.

Лина

Зари сегодня две: сдвоенная дымчатая полоска на горизонте и у нас за спиной, за деревьями, где продол­жает теплиться огонь. Облака и медленно текущий черный дым почти неотличимы друг от друга.

В темноте и суматохе мы не осознали, что не хвата­ет двух членов группы — Пайка и Хенли. Дэни хотела вернуться и поискать их тела, но огонь этого не позво­лил. Мы не смогли даже сходить за консервными бан­ками, которые не должны были сгореть, и скарбом, что мог уцелеть.

Вместо этого, как только небо посветлело, мы вы­ступаем вперед.

Мы идем молча, напрямик, глядя под ноги. Нам нужно добраться до лагеря в Уотербери как можно скорее — никаких обходных путей, никаких прива­лов, никаких изучений руин старых городов, давно подчищенных от всего полезного. Над нами витает тревога.

Мы можем считать себя счастливчиками в одном: карта Рэйвен была у Джулиана с Тэком и не погибла вместе с остальным нашим имуществом.

Тэк и Джулиан идут во главе колонны, время от времени останавливаясь, чтобы посоветоваться насчет пометок, которые они же нанесли на карту. Несмотря на все произошедшее, я чувствую прилив гордости, когда вижу, как Тэк советуется с Джулианом, — и удо­вольствие другого рода, сродни возмездию, потому что я знаю, что Алекс тоже это видит.

Алекс, конечно же, идет позади вместе с Корал.

День теплый. Настолько теплый, что я снимаю куртку и закатываю рукава рубашки до локтей — а солнце щедро льет свет на землю. Просто не верится, что всего лишь несколько часов назад на нас напали — только вот в приглушенных разговорах не слышно го­лосов Пайка и Хенли.

Джулиан идет передо мной. Алекс — позади. И по­тому я рвусь вперед, хоть силы на исходе, во рту до сих пор привкус дыма, а легкие горят.

Уотербери — так говорила нам Ла — это начало но­вого государственного устройства. Огромный лагерь возник у городских стен, и многие законопослушные обитатели города бежали. Часть Уотербери эвакуиро­вали; другие районы города оградили от заразных, обосновавшихся по ту сторону стен.

Ла слыхала, будто лагерь заразных сам почти как город: все энергично трудятся, помогают восстанавли­вать укрытия, добывают еду и носят воду. Пока что ему не грозили ответные удары, отчасти потому, что не осталось никого, кто мог бы такой удар нанести. Му­ниципальные учреждения были уничтожены, а мэра с его помощниками выгнали прочь.

Там мы построим себе хижины из веток и собран­ного кирпича и наконец, найдем для себя место.

В Уотербери все будет хорошо.

Деревья начинают становиться тоньше, и мы про­ходим мимо старых, расписанных граффити скамеек и наполовину обрушившихся подземных переходов, испещренных пятнами плесени. Вот какая-то крыша, целая и невредимая, посреди травы, как будто осталь­ную часть дома просто засосало под землю. Вот отрез­ки никуда не ведущей дороги, превратившейся в бес­смыслицу. Это язык мира, существовавшего прежде, — мира хаоса и неразберихи, счастья и отчаяния, — до того как бомбежка превратила улицы в сетку коорди­нат, города — в тюрьмы, а сердца — в пыль.

Мы знаем, что приближаемся к цели.

Вечером, когда солнце начинает заходить, тревога накатывает снова. Никто из нас не хочет провести еще одну ночь без защиты, в Диких землях, даже если нам и удалось сбить регуляторов со следа.

Впереди раздается крик. Джулиан покинул Тэка и пристроился ко мне, хотя на ходу мы в основном молчим.

— Что там такое? — спрашиваю я его. Я так устала, что ничего не соображаю. И ничего не вижу из-за иду­щих впереди. Группа рассыпается веером по месту, где, похоже, когда-то была автостоянка. Большая часть до­рожного покрытия отсутствует. Два фонаря, лишен­ные лампочек, торчат из земли. Рядом с одним из них остановились Тэк и Рэйвен.

Джулиан приподнимается на цыпочки.

— Кажется... кажется, мы пришли.

Он еще не успевает договорить, а я уже проталки­ваюсь вперед — мне не терпится взглянуть.

На краю старой парковки земля внезапно обрыва­ется и резко идет под уклон. Несколько извилистых тропинок ведут вниз по склону к пустоши.

Лагерь совсем не таков, каким он мне представлял­ся. Я воображала себе настоящие дома или по крайней мере основательные сооружения, примостившиеся среди деревьев. А здесь лишь огромное пространство, кишащее людьми, пестрая мешанина одеял, и хлама, и многих сотен людей, и все это почти что упирается в городскую стену, красноватую в угасающем свете. Небо, голубовато-синее на горизонте, в остальных ме­стах уже стало темным и непроницаемо плотным, словно металлическая крышка, привинченная над этой пустошью.

На мгновение мне вспоминаются те извращенные подземные жители, которых мы с Джулианом встре­тили, когда пытались сбежать от стервятников, и их грязный, продымленный подземный мир.

Я никогда не видела так много заразных. Я никогда не видела так много людей, точка.

Даже отсюда, где мы стоим, чувствуется их запах.

У меня такое ощущение, словно этот запах обру­шился мне на грудь.

— Что это за место? — бормочет Джулиан. Я хочу как-нибудь успокоить его — сказать, что все будет хо­рошо, — но я сама полна разочарования и подавлена.

— Что это? — Дэни озвучивает то, что все мы чув­ствуем. — Это и есть ожившая мечта? Тот самый но­вый порядок?

— По крайней мере здесь у нас есть друзья, — не­громко произносит Хантер. Но даже он не может продолжать. Он запускает пятерню в волосы, так что они становятся торчком. Хантер бледен, весь день он каш­лял, и дыхание его сделалось влажным и хриплым. — И у нас в любом случае нет выбора.

— Мы можем уйти в Канаду, как предлагал Гордо.

— Мы туда не доберемся без припасов, — возража­ет Хантер.

— Если бы мы сразу пошли на север, припасы были бы при нас! — взрывается Дэни.

— Но мы туда не пошли. Мы здесь. И не знаю, как вы, а я умираю от жажды. — Алекс проталкивается че­рез наш строй. Он принимается спускаться к первой извилистой тропе, слегка оскальзываясь на крутом склоне, и струйки мелких камешков скользят вниз, к лагерю.

Добравшись до тропы, Алекс притормаживает и оборачивается.

— Ну? Вы идете? — Его взгляд скользит по группе. Когда он доходит до меня, меня словно разряд пронза­ет, и я поспешно опускаю глаза. На долю секунды он снова выглядит как мой Алекс.

Рэйвен и Тэк вместе идут вперед. Алекс прав в од­ном: сейчас у нас нет выбора. Мы не можем провести еще несколько дней в Диких землях — без силков, без припасов, без котелков, чтоб кипятить воду. Осталь­ные члены группы тоже, должно быть, понимают это, потому что идут следом за Рэйвен и Тэком, один за другим боком сходя к тропе. Дэни бормочет что-то себе под нос, но, в конце концов, тоже начинает спу­скаться.

Я касаюсь руки Джулиана.

— Пойдем.

Он отстраняется. Взгляд его устремлен на лежа­щую внизу обширную, затянутую дымом долину и на тусклую мешанину одеял и самодельных палаток. На мгновение мне кажется, что он откажется идти. Потом Джулиан резко дергается вперед, словно прорываясь через невидимую преграду, и начинает спускаться впе­реди меня по склону.

В последнюю секунду я замечаю, что Ла так и сто­ит на гребне. Она кажется крохотной, особенно на фоне растущих за ней вечнозеленых деревьев. Ее во­лосы уже почти достают до талии. Ла смотрит не на лагерь, а на стену за ним, на красноватый камень, от­мечающий начало иного мира. Мира зомби.

— Ла, ты идешь? — спрашиваю я.

— Что? — Ла вздрагивает, словно я ее разбудила. Потом тут же произносит: — Иду.

Она бросает последний взгляд на стену, прежде чем пойти за нами. Лицо у нее обеспокоенное.

Город Уотербери выглядит безжизненным — во всяком случае, с этого расстояния. В темных, закован­ных в стекло башнях не видно света. Это лишь пустая оболочка города, мало чем отличающаяся от тех руин, мимо которых мы проходили в Диких землях. Только на этот раз руины расположены по другую сторону стен.