Реквием - Лорен Оливер 17 стр.

— Когда это закончится? — спрашиваю я, в конце концов.

— Не знаю, — отвечает Тэк. Впервые на моей памя­ти он признается, что чего-то не знает. Тэк пытается скрутить сигарету, но у него дрожат руки. Ему прихо­дится прекратить и начать заново. — Возможно, ни­когда.

В конце концов, он сдается и в приступе раздраже­ния швыряет сигарету наземь. Несколько мгновений мы молчим.

— Нам с Брэмом нужен третий, — наконец говорю я. — Если что-нибудь случится со мной или с ним, если кого-нибудь из нас убьют, чтобы у второго осталась поддержка.

Тэк снова смотрит на меня. Я вспоминаю, что он тоже молод — ему всего двадцать четыре. И в эту се­кунду он выглядит ровно на них. Он похож на благо­дарного ребенка, как будто я только что предложила ему помочь справиться с домашним заданием.

Потом это мгновение уходит, и лицо его снова су­ровеет. Он достает пачку табака, бумагу и снова при­нимается за дело.

— Можешь взять Корал, — говорит он.

Во всем задании больше всего меня пугает необхо­димость пройти через лагерь. Пиппа дает нам один из фонариков на батарейках. Его несет Брэм. В его движущемся свете толпа вокруг нас распадается на фраг­менты: вон вспышка ухмылки, а вон женщина, кормя­щая ребенка грудью, смотрит на нас с негодованием. Людское море неохотно расступается перед нами и смыкается за нашей спиной. Я чувствую их жажду. Уже слышны стоны, шепот «воды, воды». Отовсюду доно­сятся крики, приглушенные возгласы, звуки ударов.

Мы добираемся до берега реки. Ее русло больше не кишит людьми, дерущимися за воду. Драться больше не за что, от воды осталась лишь тонюсенькая струйка в палец толщиной, черная от ила.

До стены еще миля, а потом четыре мили к северу вдоль стены, к той ее части, что укреплена получше. Наша задача — привлечь как можно больше внимания и оттянуть как можно больше народу из службы безо­пасности от того места, к которому будут прорываться Рэйвен, Тэк и остальные.

Когда мы собирались, Пиппа открыла второй хо­лодильник, поменьше, и оказалось, что его полки за­биты оружием, которое она получила от сопротивле­ния. Тэку, Рэйвен, Ла, Хантеру и Джулиану достались пистолеты. Нам пришлось обойтись полупустой бу­тылкой с бензином, заткнутой тряпкой, — Пиппа на­зывала ее «кошельком нищего». По безмолвному до­говору меня избрали нести ее. Теперь она неприятно стучит меня по спине и словно бы становится все тя­желее. Мне представляется внезапный взрыв, разно­сящий нас на куски, и я никак не могу выбросить эту картину из головы.

Мы добираемся до того места, где лагерь упирается в южную стену города — вал людей и палаток, накатывающийся на камень. Эта часть стены и район города за ней брошены. Огромные темные прожектора тянут шеи над лагерем. Уцелела одна-единственная лампоч­ка. Она льет яркий белый свет, резко очерчивая силуэ­ты и опуская детали и объем, словно маяк, шлющий свои лучи над темной водой.

Мы идем вдоль пограничной стены на север и в конце концов оставляем лагерь позади. Земля под но­гами сухая. Ковер из сосновых иголок шуршит при каждом шаге. Поскольку шум лагеря сошел на нет, это шуршание — единственное, что нарушает тишину.

Меня грызет беспокойство. Я не слишком волну­юсь насчет нашего задания — если все пройдет хоро­шо, нам даже не придется пробивать стену, — но Джу­лиан сам не понимает, во что ввязался.

— Это безумие! — произносит вдруг Корал. Голос ее пронзителен. Она, должно быть, все это время сра­жалась с паникой. — Из этой затеи ничего не выйдет! Это самоубийство!

— Можешь не ходить! — отрезаю я. — Тебя никто не просил вызываться добровольцем.

Корал словно не слышит меня.

— Нам надо было собраться и уйти отсюда! — гово­рит она.

— И оставить всех прочих разбираться с этим са­мим? — вспыхиваю уже я.

Корал не отвечает. Ее явно ничуть не больше моего радует то, что мы вынуждены работать вместе, — а может, даже меньше моего, потому, что за командира все-таки я.

Мы петляем между деревьями, следуя за беспоря­дочными перемещениями Брэмова фонаря, порхающего впереди, словно светлячок-переросток. Время от времени мы пересекаем полосы бетона, расходящиеся от стен города. Когда-то эти старые дороги вели в дру­гие города. Теперь же они уходят в землю, текут, слов­но серые реки, у подножия молодых деревьев. Дорож­ные указатели, сплошь затянутые бурым плющом, показывают путь к городам и ресторанам, которых давно уж нет.

Я смотрю на маленькие пластиковые часы, кото­рые дал мне Бист. Двадцать три тридцать. Вышли мы полтора часа назад. У нас еще полчаса до того момен­та, когда надо будет поджечь тряпку и отправить по­сылочку за стену. Одновременно с этим раздастся взрыв на восточной стороне, к югу от того места, где будут перебираться через стену Рэйвен, Тэк, Джулиан и остальные. Надеюсь, два взрыва отвлекут внимание от пробравшихся в город чужаков.

Здесь, в отдалении от лагеря, граница в куда луч­шем состоянии. Высокая бетонная стена целая и чи­стая. Прожектора в рабочем состоянии и более много­численны: огромные, широко распахнутые, слепящие глаза отделяют друг от дружки двадцать-тридцать футов.

За прожекторами я различаю черные силуэты жи­лых высоток, здания из стекла и металла, церковные шпили. Я понимаю, что мы, должно быть, неподалеку от делового центра и что этот район, в отличие от окра­инных жилых районов города, не полностью эвакуи­рован.

Адреналин начинает свою работу, и я вся начеку. Внезапно я осознаю, что ночь вовсе не беззвучна.

Я слышу шаги снующих вокруг нас животных, шуршание маленьких тел в палой листве.

А потом до меня доносятся голоса - еле различи­мые, сливающиеся с голосами леса.

— Брэм! — шепчу я. — Выключи фонарь!

Брэм повинуется. Поют сверчки, разделяя воздух на частицы, отсчитывая секунды. Я слышу учащенное, испуганное дыхание Корал. Ей страшно.

И снова голоса, и принесенный ветерком смех. Мы отступаем в лес, прячемся в темный клин между двумя прожекторами. Когда мои глаза привыкают к темноте, я вижу крохотный огонек, оранжевого светлячка, па­рящего над стеной. Он вспыхивает, затухает, разгора­ется снова. Сигарета. Часовой.

Новый взрыв смеха разрывает тишину, на этот раз более громкий, и мужской голос произносит:

— Да хрен тебе!

Часовые. Во множественном числе.

Итак, на стенах устроены наблюдательные пун­кты. Это и хорошо, и плохо. Больше часовых — боль­ше людей, способных поднять тревогу, больше сил бу­дет отвлечено от главного прорыва. Но одновременно это означает, что к стене опаснее подбираться вплот­ную.

Я подаю Брэму знак: продолжаем двигаться. Те­перь, когда фонарик выключен, нам приходится идти медленно. Я снова смотрю на часы. Двадцать минут.

Потом я вижу его: металлическое сооружение воз­вышается над стеной, словно птичья клетка-переро­сток. Сторожевая вышка. На Манхэттене с его подоб­ной стеной имеются и такие вышки. Внутри клетки рычаг, способный поднять тревогу по всему городу, вызвать регуляторов и полицию к границе.

К счастью, вышка стоит в темном промежутке между прожекторами. Однако же есть весомый шанс, что этот участок границы патрулируют часовые, хоть мы их и не видим. Верх стены массивен и темен, там может укрыться сколько угодно регуляторов.

— Мы бросим бутылку как можно ближе к вы­шке, — негромко говорю я. — Если взрыв не заставит сработать сигнализацию, тревогу поднимут часовые. Брэм, мне нужно, чтобы ты вырубил один из вон тех прожекторов, которые подальше. Я хочу, чтобы часо­вые ушли с вышки, если они там есть. Мне потребует­ся подойти поближе, чтобы добросить эту штукови­ну. — Я снимаю рюкзак.

— А мне что делать? — спрашивает Коралл.

— Оставаться здесь, — говорю я. — Наблюдать. Прикрывать меня, если что-то пойдет не так.

— Что за чушь, — говорит Корал. Судя по виду де­вушки, ее обуревают противоречивые чувства.

Я снова смотрю на часы. Пятнадцать минут. Почти пора. Я достаю бутылку из рюкзака. Она кажется крупнее, чем раньше, и тяжелее. Мне не сразу удается найти коробок спичек, который дал Тэк, и на мгнове­ние я пугаюсь, что каким-то образом потеряла его в темноте, но потом я вспоминаю, что для сохранности спрятала спички в карман.

«Подожги тряпку и брось бутылку, — сказала мне Пиппа. — Проще простого».

Я делаю глубокий вдох. Мне не хочется, чтобы Ко­рал знала, что я нервничаю.

— Давай, Брэм.

— Сейчас? — Голос Брэма тих, но спокоен.

— Отправляйся сейчас. Но подожди моего свистка

Брэм встает и бесшумно уходит. Вскоре его погло­щает тьма. Мы с Корал, молча ждем. В какую-то секун­ду наши локти соприкасаются, и Корал отдергивает руку. Я подвигаюсь чуть вперед, осматривая стену и пытаясь понять, то ли тени, которые я вижу, — люди, то ли шуточки ночи.

Я смотрю на часы, потом еще раз. Минуты внезап­но несутся вскачь.

23:50.

23:53.

23:55.

Пора!

У меня пересыхает в горле. Я едва могу глотать, и мне приходится дважды облизнуть губы, прежде чем удается свистнуть.

На протяжении нескольких долгих, мучительных секунд ничего не происходит. Больше нет смысла при­творяться, что мне не страшно. Сердце лихорадочно стучит в груди, а легкие слово бы захлопнулись.

Потом я вижу Брэма. Всего на секунду, во время рывка к стене, он попадает в луч прожектора, и свет очерчивает его, словно на фотографии. А потом тьма снова поглощает его, и мгновение спустя раздается оглушительный грохот, и прожектор гаснет.

Я вскакиваю и мчусь к стене. Я ловлю себя на том, что кричу, но не могу ни разобрать слов, ни сосредото­читься на чем-либо, кроме стены и сторожевой вышки над ней. Теперь, когда прожектор погас, силуэт вышки, подсвеченный луной и рассеянным светом города, сде­лался особенно четким. В пятнадцати футах от стены я прижимаюсь к стволу молодого дуба. Я зажимаю «кошелек нищего» между ног и принимаюсь сражать­ся со спичками. Первая шипит и гаснет.

— Ну давай же, давай! — бормочу я. У меня дрожат руки. Вторая и третья спички тоже не хотят гореть.

Стаккато выстрелов разрывает тишину. Судя по звукам, часовые стреляют вслепую, наугад, и я возно­шу короткую молитву, чтобы Брэм уже успел отсту­пить за деревья, спрятаться, укрыться — и смотрит, чтобы убедиться, что остальная часть плана идет как надо.

Четвертая спичка наконец разгорается. Я перехва­тываю бутылку, подношу кончик спички к тряпке и смотрю, как тот вспыхивает белым, жарким пламенем.

А потом я выбираюсь из-под защиты деревьев, де­лаю глубокий вдох и бросаю бутылку.

Бутылка, вращаясь, летит к стене — невообрази­мый круг пламени. Я напрягаюсь, ожидая взрыва, но его нет. Горящая тряпка вываливается из горлышка бутылки и плывет к земле. Я слежу за ее полетом, словно загипнотизированная, — она летит, кренясь, будто подбитая огненная птица, и падает в подлесок у подножия стены. Бутылка разбивается об бетон, не причинив никакого вреда.

— Что за черт? Теперь-то в чем дело?

— Похоже, огонь.

— Возможно, твоя хренова сигарета.

— Хватит подкалывать, дай лучше шланг.

Тревоги все нет. Возможно, стражники привыкли к актам вандализма со стороны заразных, и ни разби­того прожектора, ни непонятного огонька не хватает, чтобы заставить их забеспокоиться. Возможно, это не имеет особого значения - диверсия Алекса, Пиппы и Биста намного важнее и ближе к месту действия, - Но я боюсь, что их план мог тоже сорваться. И город так и остался полон стражников, готовых, сытых, внима­тельных.

И Рэйвен, Тэк, Джулиан и остальные идут на бойню.

Даже не осознав, что я решила двигаться, я снова подхватываюсь и мчусь к дубу у стены, который, по­хоже, способен выдержать мой вес. Я знаю лишь одно: надо перебраться через стену и самой поднять тревогу. Я упираюсь ногой в развилку в стволе и подтягиваюсь. Я слабее, чем была прошлой осенью, — тогда я взбира­лась на деревья каждый день, легко и непринужденно. А вот теперь с глухим стуком срываюсь наземь.

— Что ты делаешь?

Я оборачиваюсь. Из-за деревьев выныривает Корал.

— Это ты что делаешь?

Я поворачиваюсь обратно к дереву и предприни­маю еще одну попытку, на этот раз ухватившись по-другому. Нет времени, нет времени, нет времени!

— Ты сказала прикрывать тебя, — говорит Корал.

— Тише ты! — шепотом одергиваю ее я. Ну надо же, она и вправду достаточно волновалась за меня, чтобы пойти следом.

— Я собираюсь перелезть через стену.

— А дальше что?

Я предпринимаю третью попытку. Мне удается за­цепиться за ветви над головой кончиками пальцев, но потом ноги не выдерживают, и мне приходится снова спрыгнуть наземь. Четвертая попытка оказывается даже хуже первых трех.

— Лина! Что ты собираешься делать дальше? — по­вторяет Корал.

Я разворачиваюсь к ней и шепчу:

— Подтолкни меня!

— Что?

— Ну давай же! — В моем голосе проскальзывает паника. Если Рэйвен и остальные еще и не пробрались в город, то попытаются это сделать в любую секунду. Они рассчитывают на меня!

Корал, должно быть, улавливает, как изменился мой голос, потому что больше не задает вопросов. Она сцепляет пальцы и приседает, так, чтобы я могла поставить ногу на образовавшуюся ступеньку. По­том она, крякнув, поднимает меня, и я, взметнув­шись, умудряюсь забросить тело на ветки, отходя­щие от ствола, как спицы от раскрытого зонтика. Одна ветка тянется почти до самой стены. Я ложусь на живот, прижимаюсь к коре и ползу вперед, как гу­сеница.

Ветка начинает сгибаться под моим весом. Еще фут-другой — и она начинает раскачиваться. Я не могу продвинуться дальше. По мере того как ветка проседа­ет, расстояние между мной и верхушкой стены все уве­личивается. Еще немного — и у меня не будет ни ма­лейшей возможности перебраться на ту сторону.

Я делаю глубокий вдох и сажусь на корточки, про­должая крепко держаться руками за ветку. Та слегка покачивается подо мной. Волноваться или спорить нет времени. Я прыгаю вверх к стене, и ветка дви­жется вместе со мной, как трамплин, когда я отрыва­юсь от нее.

На мгновение я делаюсь невесомой, зависнув в воздухе. Потом край бетонной стены врезается мне в солнечное сплетение и вышибает из меня воздух. Но мне все-таки удается уцепиться и взобраться на стену. Я падаю на мостки, по которым ходят часовые во вре­мя дежурства. Я замираю в тени, стараясь восстано­вить дыхание.

Но мне нельзя отдыхать долго. Внезапно я слышу шум: часовые перекликаются, кто-то рысцой бежит в мою сторону. Сейчас они застукают меня, и я поте­ряю свой шанс.

Я встаю и мчусь к сторожевой вышке.

— Эй! Эй, а ну стой!

Из темноты возникают фигуры: один, двое, трое часовых, все мужчины, лунные отблески на металле. Винтовки.

Первая пуля со звоном рикошетирует от стальной опоры сторожевой вышки. Под грохот новых выстре­лов я бросаюсь в маленькую открытую башню. Я не вижу ничего, кроме своей цели, и все звуки кажутся отдаленными. Разрозненные образы вспыхивают в моем сознании, словно стоп-кадры из разных филь­мов. Выстрелы. Фейерверки. Крики. Дети на берегу.

А потом я вижу лишь небольшой рычаг, освещен­ный одной-единственной лампочкой в проволочной сетке. Сигнал тревоги.

Время словно замедляется. Моя рука плывет к ры­чагу мучительно медленно. Рычаг у меня в руке. Ме­талл на удивление холодный. Медленно, медленно, медленно сжимается рука и толкает рычаг.

Очередной выстрел. Металл вокруг меня звенит и вибрирует.

А потом внезапно ночь пронзает пронзительный, плачущий вопль, и время, содрогнувшись, возвраща­ется к нормальному течению. Вопль настолько силен, что отдается даже у меня в зубах. Огромная лампочка на верхушке сторожевой вышки загорается и начинает вращаться; красный луч скользит по городу.

Сквозь металлическую клеть ко мне тянутся руки, паучьи, огромные и волосатые. Один из часовых це­пляется за мое запястье. Я обхватываю его шею и рез­ко дергаю, и часовой врезается лбом в одну из сталь­ных опор. Он отшатывается и выпускает мою руку.

— Сука!

Я прорываюсь из вышки. Две ступеньки, перемах­нуть через стену — и все будет в порядке, я окажусь на свободе. Брэм и Корал ждут в лесу... мы оторвемся от часовых в темноте...

Я справлюсь...

И тут через стену перелезает Корал. От неожидан­ности я останавливаюсь. Мы так не договаривались! Я не успеваю спросить у Корал, что она тут делает, — меня хватают за талию и дергают назад. Я чувствую запах кожи и ощущаю у себя на шее горячее дыхание. Инстинкты берут свое: я всаживаю локоть в живот ча­совому, но он меня не отпускает.