‑ Просто не смогли унести все, ‑ говорю я. ‑ Думаю, они взяли с собой лучшее из всего.
‑ Может быть, у них был датапод, ‑ предполагает Вик. ‑ Они могли перенести на него информацию с книг.
‑ Возможно, ‑ отвечаю я. Но все же задумываюсь, насколько трудно им было оставить оригинал и не взять с собой. Знания, хранящиеся в этой пещере, бесценны, особенно в их первоначальном виде. И ведь их предки сумели сохранить оригинал. Наверно, сложно было бросить всё и уйти.
В центре помещения стоит столик, сделанный из небольших кусков древесины, которые, видимо, пронесли через вход в пещеру и уже внутри сколотили в единое целое. Здесь, как и в самом местечке, ощущается особая тщательность в оформлении. Каждая вещь кажется наполненной смыслом. Это не Общество бросило все им в руки. Это они трудились, отыскивали материал и сами создавали.
Луч фонарика скользит по поверхности стола и по чаше, выдолбленной из куска дерева и наполненной угольными карандашами.
Протягиваю руку внутрь и беру один. Карандаш оставляет тонкую черную полосу на руке. Эти карандаши напоминают мне о тех приспособлениях, которые я сделал, чтобы иметь возможность писать, там, в Городке. Каждый раз, бывая на Холме, я подбирал кусочки дерева, или находил отломанные веточки клена на улицах Городка. Я связывал их в пучок и опускал в контейнер для сжигания мусора, чтобы обуглить концы и иметь возможность что‑то написать или нарисовать. Однажды, когда мне понадобился красный цвет, я сорвал с цветочной клумбы несколько лепестков петунии кроваво‑красного цвета и нарисовал руки чиновника, мои руки и солнце.
‑ Гляди, ‑ произносит Вик позади меня. Он наткнулся на коробку с картами и вытащил несколько экземпляров наружу. Мягкий свет фонарика изменяет бумагу, придавая ей более древний вид, чем есть на самом деле. Мы проглядываем карты, пока не находим одну, на которой, как я понял, изображен Каньон.
‑ Вот оно, ‑ говорю я, расстилая карту на столе. Мы все склоняемся над ней. ‑ Вот наше ущелье, ‑ я указываю на точку, но глаза скользят по рисунку соседнего ущелья. Это место отмечено жирными черными крестами, подобно ряду стежков. Интересно, что бы они могли означать. Мне захотелось перерисовать эту карту . Гораздо легче было бы нарисовать, как я представляю себе мир, чем пытаться выяснить, каким он является на самом деле.
‑ Хотел бы я уметь писать, ‑ вздыхает Элай, и я сожалею о том, что не хватило времени научить его. Может, когда‑нибудь. Но сейчас нам нужно продолжать двигаться.
‑ Она прекрасна, ‑ говорит Элай, осторожно поглаживая карту. – Ее стиль совсем не похож на наше рисование на скринах Общества.
‑ Я знаю, ‑ отвечаю ему. Кто бы ни создал эту карту, он был настоящим художником. Цвета и масштаб всех изображений подогнаны друг к другу просто идеально.
‑ А ты умеешь рисовать? ‑ спрашивает Элай.
‑ Чуть‑чуть, ‑ отвечаю я.
‑ А как?
‑ Моя мама научилась сама, а потом научила и меня, ‑ рассказываю ему. ‑ Отец приходил сюда и торговал с фермерами. Однажды он принес маме кисточку для рисования. Настоящую. Но не смог достать ни одной краски. Он каждый раз хотел принести немного, но так и не сделал этого.
‑ Значит, она не смогларисовать красками, ‑ разочарованно произносит Элай.
‑ Нет, ‑ отвечаю я. ‑ Смогла. Она рисовала водяными красками на скалах. ‑ Я вспоминаю о тех старых надрезах в небольшой расселине рядом с нашим домом. Сейчас я задумываюсь, может именно там ей пришла в голову идея писать на камнях. Но она применяла разноцветную воду, и ее штрихи всегда были мягкими. ‑ Ее рисунки каждый раз высыхали и выветривались на воздухе.
‑ Тогда как ты узнавал, что там было нарисовано? ‑ интересуется Элай.
‑ Я успевал увидеть их до того, как они высыхали, ‑ поясняю я. ‑ Они были прекрасны.
Элай и Вик смолкают, а я уверен, что они не поверили мне. Должно быть, они думают, что я все сочинил и вспоминаю картины, которые хотел бы увидеть.
Но я говорю правду. Ее рисунки практически жили своей жизнью – они сияли и исчезали и появлялись снова под ее руками. Они были прекрасны всегда, и потому, как выглядели, пока жили, и потому, что никогда не сохранялись надолго.
‑ Неважно, ‑ говорю я. ‑ Вот здесь есть выход наружу. ‑ Я показываю им, как тянется это ущелье по равнине, на противоположной стороне от того места, где мы заходили. Если судить по карте, там гораздо больше растительности и еще один ручей, крупнее, чем тот, что в этом ущелье. Горы на той стороне равнины помечены маленькими темными домиками, которые я принимаю за поселения или убежища. Именно таким значком фермеры обозначали свое собственное местечко на карте. А за ними, к северу от гор, находится пространство, отмеченное, как ОБЩЕСТВО. Одна из Приграничных областей. ‑ Думаю, нам понадобится два или три дня, чтобы достичь равнины. И еще пару дней, чтобы пересечь ее и добраться до гор.
‑ Там есть ручей, ‑ говорит Вик, его взор проясняется, когда он изучает карту. ‑ Жаль, что мы не можем использовать одну из лодок фермеров и спуститься по нему.
‑ Мы могли бы попробовать, ‑ отвечаю я. ‑ Но думаю, что нам лучше выбрать горы, так как там есть поселение. И мы не знаем, куда ведет этот ручей. ‑ Горы нарисованы в самой верхней части карты; а ручей убегает вниз и теряется на противоположном краю бумаги.
‑ Ты прав, ‑ соглашается Вик. ‑ Но мы могли бы делать остановки, чтобы порыбачить. Копченая рыба долго хранится.
Я пододвигаю карту ближе к Элаю. ‑ А ты что думаешь? ‑ спрашиваю его.
‑ Давайте поступим так, ‑ и Элай тычет пальцем на темный домик в горах. ‑ Надеюсь, что фермеры будут там. Хотелось бы встретиться с ними.
‑ Что нам еще нужно взять с собой? ‑ спрашивает Вик, просматривая книги.
‑ Посмотрим утром, ‑ предлагаю я. По каким‑то причинам, аккуратно сложенные и брошенные книги вгоняют меня в тоску. Утомляют. Если бы Кассия была здесь, со мной. Она бы перевернула каждую страницу, прочитала каждое слово. Я закрываю глаза и рисую ее портрет в приглушенном свете пещеры, ее сияющие глаза, ее улыбку. Это смутное воспоминание должно стать отчетливее, когда я приближусь к тому, чтобы увидеть ее снова. У нас есть карта, но расстояние, которое требуется пройти, кажется почти непреодолимым.
‑ Теперь нам нужно поспать, ‑ говорю я, отгоняя прочь сомнения. В них нет никакого проку. ‑ Мы выдвинемся, как только начнет светать.
Я поворачиваюсь к Элаю. ‑ Что думаешь? Хочешь спуститься вниз и спать в тех домиках? Там есть кровати.
‑ Нет, ‑ отказывается Элай, сворачиваясь калачиком на полу. ‑ Давайте останемся здесь.
Я понимаю почему. Посреди ночи в этом заброшенном местечке чувствуешь себя беззащитным – перед рекой, одиночеством, поселившимся здесь после ухода фермеров – и перед призрачными глазами и руками оставленных рисунков. А здесь, в пещере, где они сохранили в безопасности вещи, кажется, что и мы тоже будем защищены.
Всю ночь, в своих снах, я вижу летучих мышей, снующих взад и вперед. Некоторые из них толстые и крупные, и я знаю, что их утробы полны крови других живых существ. А некоторые летают высоко, я понимаю, что они легки, потому что голодны. Они хлопают крыльями, производя шум.
К концу ночи, незадолго до рассвета, я просыпаюсь. Вик и Элай еще спят, и я недоумеваю, что же меня разбудило. Звук из местечка?
Я иду к самому дальнему выходу из пещер и выглядываю наружу.
В окне одного из домов прямо под нами мерцает свет.
Глава 14
Кассия
Я жду рассвета, укутавшись в пальто. Здесь, внизу, в Каньоне, я могу ходить и спать в глубине земли, и Общество не видит меня. Я начинаю верить, что они, действительно, не знают, где я нахожусь. Я сбежала.
И это так странно.
Всю жизнь я была под наблюдением. Общество смотрело, как я хожу в школу и учусь плавать, как поднимаюсь по ступеням, чтобы присутствовать на своем банкете Обручения; они изучали мои сны; а когда находили мои данные интересными, как та чиновница, то изменяли ход событий и записывали мою реакцию.