Сахара – за ладонь твою –
Ничтожная цена.
Я бы заплатила любую цену за то, чтобы остаться с Каем. Кажется, я понимаю, о чем говорится в этом стихотворении, хотя и не знаю, что такое Сахара. Звучит почти как Сара, имя дочери Хантера, но жизнь ребенка была бы слишком высокой ценой за чью‑то руку.
Смерть. Смерть дедушки в Ории: глазурная корочка на тарелке; стихотворение в медальоне; кристально‑белые страницы; хорошая прощальная речь. Смерть на вершине Каньона: выжженные метки; широко распахнутые глаза. Смерть внизу в ущелье: рисунок голубых линий; капли дождя на лице ребенка.
И в пещере, ряды и ряды сверкающих пробирок.
Это уже не будем мы . Если даже они вытащат наши тела из воды, выроют из земли, и снова заставят двигаться и работать, все равно это уже будет не как в первой жизни. Что‑то будет утеряно. Общество не может делать это ради нас. И мы не сможем сделать этого ради самих себя. Потому что есть что‑то особенное, незаменимое в нашей первой жизни.
Кай кладет одну книгу на прежнее место и вынимает другую. Он ли тот, в кого я влюбилась впервые?
Или то был другой мальчик, который подарил мне первый настоящий поцелуй? Каждый клочок бумаги, данный мне Ксандером, содержит в себе воспоминание, такое отчетливое, что я почти могу прикоснуться к нему, попробовать на вкус и ощутить запах. Я почти слышу его зов, манящий меня к себе.
Я всегда думала, что Ксандеру повезло родиться в Городке, но сейчас уже не уверена в этом. У Кая было столько потерь в жизни, но то, что он имеет – не так уж мало. Он может творить. Он может сам сочинять стихи. А все, что написано Ксандером, – скопированное с порта или скрайба – не является его собственным. Другие всегда могли получить доступ к его мыслям.
Когда я встречаюсь глазами с Каем, сомнение, появившееся у меня, когда он и Инди обменялись взглядами, исчезает. Нет никакой неуверенности в том, как он смотрит на меня. – Ты нашла что‑нибудь? – спрашивает он.
‑ Всего лишь стихотворение, ‑ говорю я. – Мне нужно лучше сосредоточиться.
‑ Как и мне, ‑ смеется Кай, ‑ Первое правили сортировки. Его очень легко запомнить.
‑ Ты тоже умеешь сортировать? – я удивлена. Раньше он никогда не упоминал об этом. Это особенный навык, и не каждый человек владеет им.
‑ Меня научил Патрик, ‑ мягко поясняет он.
Патрик? Кажется, на моем лице отражается потрясение.
‑ Они предполагали, что Мэтью когда‑нибудь станет сортировщиком, – продолжает Кай. – Патрик хотел, чтобы я тоже знал основы этой специальности. Он понимал, что мне никогда не удастся получить хорошую работу. И хотел, чтобы я умел пользоваться своим разумом, после того, как больше не смогу ходить в школу.
‑ Но как он учил тебя этому? Порты зарегистрировали бы, если он показывал тебе примеры на них.
Кай кивает. – Он нашел другой способ, ‑ умолкая, он оглядывается на Инди в другом конце пещеры. – Твой отец рассказал Патрику, что ты придумала для Брэма – как научила его играть на скрайбе. И это дало Патрику одну идею. Он сделал кое‑что по тем же принципам.
‑ И чиновники ни разу ничего не заметили?
‑ Он не разрешал использовать для этого мой скрайб, ‑ отвечает Кай. – Дядя выменял другой скрайб у архивистов, и отдал мне его в тот день, когда я получил место работы в центре распределения питания. Именно тогда я узнал об архивистах Ории.
Лицо Кая спокойно; голос приглушен. Мне знаком этот взгляд. Именно так он смотрит, когда говорит о том, о чем не рассказывал долгое время или вообще никогда. – Мы предполагали, что место работы не окажется хорошим. И я не был удивлен. Но, после ухода чиновника, я… ‑ он делает паузу, – я пошел в свою комнату и достал компас. Сидел там какое‑то время, держа его в руках.
Мне хочется прикоснуться к нему, обнять его, вложить ему в руки тот компас. Глаза наполняются слезами, пока я слушаю, что он говорит сейчас, еще более тихим голосом.
Глаза наполняются слезами, пока я слушаю, что он говорит сейчас, еще более тихим голосом.
‑ Потом я поднялся, надел свой новый синий костюм и отправился на работу. Аида и Патрик не сказали ни слова. Как и я.
Кай смотрит на меня, а я тянусь к его руке в надежде, что ему захочется ощутить мое прикосновение. Его пальцы крепко переплетаются с моими, и я чувствую, что занимаю свое место в его истории. Это случилось с ним, когда я сидела в своем доме на той же улице, кушала готовую пищу, слушала новости из порта, мечтая об идеальной жизни, предназначенной мне.
‑ Той же ночью, Патрик принес домой выторгованный черный скрайб. Старый,громоздкий. С таким устаревшим экраном, что вызывал смех. Вначале я сказал дяде отнести его обратно. Я подумал, что он очень сильно рискует. Но Патрик просил меня ни о чем не волноваться; сказал, что мой отец отправил ему страницу со старинным произведением, после того, как погиб Мэтью. И именно этот лист Патрик использовал для торговли. Он также сказал, что всегда планировал применить его для моего блага.
‑ Мы прошли на кухню. Патрик надеялся, что грохот, издаваемый установкой для сжигания отходов, заглушит все остальные звуки. Мы встали так, чтобы быть вне поля зрения порта. Ну, вот. Так он и начал учить меня сортировать – большей частью не разговаривая, а только показывая мне. Я прятал скрайб вместе с компасом в своей комнате.
‑ Но в тот день, когда чиновники отбирали все наши артефакты, ‑ говорю я. – Где ты спрятал его тогда?
‑ Когда они пришли, я уже обменял скрайб, ‑ поясняет он. – На тот стих, что подарил тебе на день рождения. – Он улыбается, его глаза снова со мной. Со мной, здесь, в Отдаленных провинциях. Как же далеко мы зашли.
‑ Кай , ‑ шепчу я. – Это было очень опасно. Что, если бы они поймали тебя с этим стихотворением?
Кай улыбается. – Даже тогда ты спасла меня. Если бы на том холме ты не рассказала мне строчки из Томаса, я бы ни за что не отправился к архивистам и не обменял скрайб на стихотворение к твоему дню рождения. И нас с Патриком поймали бы. Гораздо легче было спрятать один лист бумаги, чем целый скрайб. – Он ласково проводит рукой по моей щеке. – Благодаря тебе, в доме не оказалось ничего, что можно было отобрать, когда они пришли. Компас я тебе уже отдал тогда.
Я крепко обнимаю его. Им нечего было отобрать, потому что он уже все отдал и обменял, ради меня. Некоторое время мы храним молчание.
Затем, чуть отстранившись, он указывает на страницу открытой книги. – Здесь, ‑ говорит он. – Река . Это одно из тех слов, что нам нужно, – то, как он произносит это, как двигаются его губы и звучит голос, вызывает во мне желание оставить эти бумаги и провести остаток дней в пещере, или в одном из тех домишек, или в низине у реки, пытаясь лишь разгадать тайну Кая.
№Эмили Дикинсон – Недосягаем ты, пер. А. Кудрявицкий
Глава 35
Кай
Когда я начинаю переворачивать страницы историй фермеров, на память приходит моя собственная история. Вспыхивает, подобно молнии снаружи пещеры. Яркая. Быстрая. Не могу понять, вижу ли я в эти мгновения больше или, наоборот, ослеплен. Дождь льет как из ведра, и я представляю, что река выходит из берегов и заливает все кругом. Набегает на камень с высеченным на нем именем Сары и обнажает ее кости.
Во мне поднимается паника. Я не могу попасть в ловушку в этом месте. Не могу, подобравшись так близко, потерять свободу и умереть.
Я нахожу записную книжку с разлинованными страницами, покрытыми детскими каракулями. S. S. S.Тяжелая буква для начального изучения алфавита. Не дочь ли Хантера писала это?
‑ Думаю, ты уже достаточно взрослый, ‑ сказал отец, передавая мне веточку тополя, которую прихватил с собой на обратном пути из Каньона. Другой веточкой он начертил знак в грязи, оставшейся после вчерашнего дождя.