Вот это настоящее задание. Понятное и приятное. Солнце пригревало спину, и настроение было под стать этому теплому летнему деньку. По пробитому рекой овражку пролетал освежающий ветерок. Где-то пели невидимые пташки. Звенела вода. В траве стрекотали насекомые.
Алеас не показывался, и это выглядело немного странно. Поначалу Нико беспокоился - а вдруг соперник придумал какую-то хитрость? - но время шло, солнце приближалось к полудню, и он понемногу успокоился. Может, Алеас растянул лодыжку. Или рыбачит где-то ниже по течению, чтобы не таскать лишний раз сеть.
На траве, нанизанные на длинную ветку, уже лежали две небольшие форели. Судя по положению солнца, на рыбалку оставалось еще около получаса. А потом - в обратный путь. Нико планировал выйти пораньше, чтобы иметь некоторый запас времени.
Занятый расчетами, он не заметил легкого движения зa спиной.
Птичка вдруг оборвала трель. Смятая ногой, прошуршала трава. Нико ничего не слышал и не видел. Он лишь не пропустил запах, принесенный ветром. Поймал, принюхался, еще не понимая, что делает... Мозг, точнее, тот его участок, который всегда бдителен и насторожен, попытался определить новый пойманный запах и... Есть!
Это был запах человеческого пота.
Нико поспешно обернулся.
Но было уже поздно.
- Неприятно это делать, правда, но хозяин не оставил мне выбора. Так что вот так.
Какие слова. И произнесены лишь с легкой одышкой, как если бы Алеас прогуливался по лесу, а не тащился по каменистой тропинке с нанизанной на леску рыбой за одним плечом и сетью со связанным Нико на другом.
Нико сморгнул пот с левого глаза. Правый уже заплыл и ничего не видел - результат удара, которого он даже не помнил. Повернулся, уловил какое-то движение... и все. А когда очнулся, обнаружил, что оказался в самом унизительном положении, какое только можно представить.
- Говори, что хочешь, - пробормотал Нико сквозь стиснутые зубы и врезавшуюся в лицо сетку, - но только я тебе больше не верю.
Алеас вздохнул, как бы соглашаясь с приятелем в том, что они живут в несправедливом и неблагодарном мире и больше других от этого страдает именно он.
- Зачем ты это делаешь? - спросил Нико, пытаясь прокусить сеть. - Неужели так сильно боишься своего мастера?
Алеас на секунду остановился и даже повернулся, как будто говорил с Нико на равных и тот стоял у него за спиной.
- Дело не в страхе. Я могу победить любого, независимо от выбранного оружия, хотя он этого не знает.
- Неужели? - Нико было важно выиграть время.
- Я обязан ему жизнью. Когда за тобой такой должок, выбора уже не остается.
Алеас двинулся дальше, а Нико поморщился от боли, которой отдавался каждый шаг. Тело уже начало неметь, за исключением одной руки, которую ему удалось высунуть из сети.
- Я с тобой посчитаюсь. Обещаю.
Нико все же перекусил еще одну нитку, потянул за другую... следующую... и еще, а потом вдруг вывалился из сети через проделанную дыру и упал на землю, ударившись плечом.
Алеас мгновенно повернулся и посмотрел на неловко поднимающегося приятеля скорее с интересом, чем с удивлением. Руки его все еще сжимали переброшенную через плечо пустую сеть.
Короткий, без замаха, удар справа - и улыбку на лице Алеаса стерла растерянная гримаса. Опомниться он не успел, поскольку второй удар, уже ногой, пришелся прямо в пах. Нико и сам скривился от боли.
Алеас побледнел и, задохнувшись, медленно осел.
- А без этого было не обойтись? - пробормотал он, потирая ушибленное место.
- Иногда жизнь не оставляет нам выбора. Увы, мир жесток и несправедлив, - философски ответил Нико. - Так что вот так.
- Ну что, должны бы уже вернуться, - заметил Кош, передавая чашку Эшу.
- Ты действительно думаешь, что он может победить? - спросил Ошо, поглядывая на ворота.
Кош пожал плечами:
- Как ты сам всегда говорил, в победе никогда нельзя быть уверенным, даже когда она достигнута.
Ошо усмехнулся, а Эш согласно кивнул.
- Если твой парень победит, - подал голос Бараха, тоже не сводивший глаз с ворот и при этом нетерпеливо постукивавший себя по ноге, - я прямо здесь проглочу собственный язык.
- Ох, не надо, - поморщился Кош. - Не думаю, что мне это понравится.
В углу двора водяные часы отсчитывали последние минуты часа. Эш с удивлением обнаружил, что и сам испытывает непривычное волнение. Может быть, из-за Барахи, который даже не скрывает своего нетерпения? Или, может быть, ему самому не так уж безразличен исход состязания?
В любом случае успех пошел бы мальчишке на пользу. Победа, одержанная на глазах всей монастырской братии, помогла бы успокоиться, проникнуться уверенностью в собственных силах.
- Идут, - объявил Кош за мгновение до того, как два послушника появились в проеме ворот. Ожидавшие во дворе рошуны вскочили, другие высунулись в окна.
- Ха! - воскликнул Кош. - Идут вместе. И посмотрите-ка, рыбу несут вдвоем!
Это еще что?
Эш невольно улыбнулся.
Бараха раздраженно сложил руки на груди и задвигал челюстью, как будто и впрямь жевал собственный язык.
Грязные, потные, в мокрой одежде, рыбаки остановились перед шумной толпой, словно говоря, что с этим делом покончено и пусть каждый думает что хочет. Переглянувшись, они бросили сеть с рыбой на землю перед своими наставниками.
- Все, хватит, - негромко сказал Алеас, и Бараха, которому и адресовалось это предложение, молча наклонил голову.
Рошуны обступили учеников, Кош одобрительно похлопал каждого по спине, а Алеас с застенчивой улыбкой положил руку на плечо Нико.
Появление Провидца первым заметил Ошо, сделавший вдруг несколько шагов к воротам. Эш последовал за ним. Вместе они подошли к согбенному старцу.
- Что-то случилось, - пробормотал Алеас, увлекая за собой Нико.
- Кен-даи, - провозгласил Провидец, и голос его прозвучал необычайно громко в наступившей тишине.
- Что он говорит? - шепотом спросил Нико, но старец еще не закончил.
- Рамажи канна су.
- Говорит, что ему был сон, - перевел Алеас, наклонившись к приятелю.
- Сан-ари, су шидо маташа.
- Говорит, что решил сообщить об этом, прежде чем мир обернется еще раз.
- Ан рошун тан-су... Антон, Килос ши-Басо... ли ан-йиличо. Нага-су!
Алеас охнул. И не он один. На мгновение двор как будто застыл.
- Три наших рошуна, те, кого мы послали с вендеттой к сыну Матриарха... они все убиты... в Косе.
- Ан Басо ли нага-сан, ножи ан-йиличо.
- Басо, чтобы не попасть в руки жрецов, покончил с собой, совершив старинный обряд.
Казалось, стих даже ветер. Люди затаили дыхание, ожидая продолжения, но старец, похоже, сказал все, что хотел.
- Хиракама. Сан-шри Дао, су будос, - изрек он наконец и потер ладони. Потом повернулся и устало, покачивая вытянутыми ушами, побрел прочь.
- Вот и все. Да пребудет Дао с вами, братья.
Теперь все смотрели на Ошо. Лицо старого генерала оставалось бесстрастным, но Нико заметил, как побелели костяшки сжатых в кулаки пальцев.
Молчание затягивалось. Рошуны ждали от своего вождя... чего? Может быть, речи. Может быть, нескольких слов в память о погибших товарищах. Ни того ни другого, однако, не последовало, и молчание растягивалось, превращаясь в пустоту, которую требовалось заполнить.
Ошо стоял неподвижно, скованный напряжением. Никто не знал, что делать. Словно выражая общую неуверенность, какой-то молодой рошун откашлялся и переступил с ноги на ногу.
Эш сделал шаг вперед. И то же самое мгновенно повторил Бараха. Оба заговорили одновременно.
- Я готов, - объявил Эш.
- Я тоже, - произнес Бараха.
Оба рошуна удивленно посмотрели друг на друга.
Стоявшие за своими наставниками Нико и Алеас тоже шагнули вперед.
Глава 17
ПОДЗЕМНАЯ ВОЙНА
Бан провел под землей едва ли не весь день. В проходивший под внешней стеной лабиринт туннелей и подземных камер, где денно и нощно работали саперы и Спецы, его отправил генерал Крид. Инструкции были просты: дать независимую оценку состояния людей, пытающихся воспрепятствовать попыткам неприятеля подорвать Щит.
Как призраки. Именно такое сравнение пришло в голову после первого часа, проведенного в неприветливых, холодных коридорах, где защитники города не только работали, но иногда и воевали.
Изможденные, грязные оборванцы - вот кого увидел инспектор. Под землей работало немало заключенных, выпущенных именно на этом условии, но были и добровольцы, прежде всего бывшие шахтеры. Лица их в чахлом свете фонарей отливали болезненной бледностью. В глухой, гробовой тишине они вгрызались в землю, выбирали грунт, укрепляли потолки и стены просмоленными опорами. Трудились на износ, и времени на сон почти не оставалось. Рабочая смена длилась одиннадцать часов, полдня, и под землей это время казалось вечностью. Выбираясь на поверхность, люди хватали жадно свежий воздух и жмурились от яркого света, как вернувшиеся в мир живых мертвецы.
Отдельную категорию составляли Спецы. Жилистые, поджарые, отчаянного вида мужчины, в скрипучих черных кожаных доспехах, с изуродованными шрамами лицами, они сидели обычно в тесных комнатах, играли в карты, чинили экипировку или просто ждали. Ждали сигнала тревоги. У многих были с собой собаки, сильные, крепкие животные особой породы, выученные для работы под землей и так же, как и хозяева, отмеченные многочисленными шрамами. В свободное время ищейки лежали на полу, привязанные поводками к столбам, облаченные, как и люди, в защитные доспехи; носы их время от времени подергивались, реагируя на далекий лай других собак.
Затхлый, спертый воздух. Тусклый, напрягающий глаза свет. Давящая на уши, словно прелюдия к чему-то ужасному, тишина.
Бывать в туннелях прежде Бану не приходилось. Как и большинство простых солдат, он старался избегать их, а рассказы о схватках под землей слушал с ужасом и облегчением, тихонько радуясь, что сам он не там, внизу, а здесь, наверху. И конечно, Бан не мог не вспомнить о брате, жившем когда-то в этих самых туннелях, проводившем долгие часы в томительном ожидании тревожного сигнала и, может быть, отчаянной схватки в непроглядном мраке узкого и низкого лаза. Коул продержался в подземельях два года, а потом не выдержал напряжения, сломался, дезертировал из армии и бросил семью. О пережитом он никогда и ни с кем не говорил, даже с братом.
В самом конце коридор сделался таким низким, что Бану пришлось сгорбиться, чтобы не задеть головой просевший потолок, подпираемый наполовину сгнившими столбами. Изобилующий поворотами, туннель протянулся на несколько сотен ярдов и освещался редкими фонарями. Каждый участок отделялся от другого тяжелой дверью. Плотно утрамбованный пол то опускался, то поднимался. Проходя под стеной Харност, туннель выходил на поверхность уже на ничьей земле. Здесь Бана провели на пост прослушки, довольно просторное помещение с парой коек, столом, помойным ведром и двумя потными Спецами. Ощущая над собой давящий гнет низкого земляного неба, он сидел, прижавшись ухом к некоему конической формы устройству, напоминавшему мегафон.
И там, в немой глубине туннеля, Бан услышал глухой, пугающе пронзительный человеческий вой.
- Наверное, их сапер, - объяснили ему. - Скорее всего, завалило где-то.
Бан поднял голову и посмотрел на Спеца - тот усмехнулся.
- Новичок, должно быть, иначе не стал бы так орать.
Другой Спец, сидевший в сторонке и строгавший какую-то деревяшку, поднял голову.
- Они всегда носят с собой колокольчик, чтобы, если попадут под обвал, могли вызвать помощь. Удобнее, и воздуху расходуется меньше. - Он постучал по стене. - Но этот запаниковал.
В конце концов Бана отпустили. На обратном пути, сидя в крохотной повозке, запряженной карликом-мулом и скользящей по железным рельсам, он услышал тревожный сигнал. Это случилось на перекрестке двух коридоров, и из того, что уходил влево, донесся вдруг гулкий звон, нагнавший страху на измученного мула.
- Тише, тише. - Пока возчик пытался успокоить испуганное животное, мимо, пригнувшись, пробежали несколько вооруженных ножами Спецов.
Цокая языком и приговаривая ласковые слова, возчик двинулся к мулу, но животное агрессивно оскалилось и, выкатив глаза, принялось бросаться на стену. Каждый бросок напоминал удар кулаком и отзывался глухим звуком. Бан выбрался из повозки и поспешил на помощь, понимая, что мул, если его не успокоить, просто-напросто сломает себе шею.
Но подойти ближе мешал возчик. Бан обошел повозку сзади и попытался протиснуться с другой стороны. Маневр удался. Прикрыв лицо рукой, он, однако, остановился, когда мул лягнул задними ногами. Удар был такой силы, что треснула не только стенка повозки, но и копыто животного.
"Нет, так не получится, - подумал Бан. - Надо заходить спереди".
Верно, как ему казалось, рассчитав момент, он прыгнул вперед, но мул оказался хитрее. Твердое как камень копыто угодило в бок, и Бан, отлетев на пару шагов, грохнулся на землю. Железные рельсы больно впились в спину. Подняться не было сил, и он беспомощно лежал, отчаянно пытаясь сделать хотя бы вдох.
Успокоить мула не удалось. В конце концов возчику пришлось достать нож и просто-напросто перерезать обезумевшему животному горло.
"Милосердный Глупец", - думал Бан, зажимая рукой пульсирующую в боку боль и торопясь к лучикам света, тянущимся из далекого входа в туннель, будто ласковые руки какого-то доброго бога...
"Так вот где лишился разума мой брат".
Тащиться на холм, в министерство, составлять отчет... сил на все это уже не оставалось. К тому же и рабочий день закончился. Решив, что отчет вполне может подождать до утра, Бан остановил пробегавшего мимо рикшу, назвал домашний адрес, забрался на сиденье и с облегчением посмотрел в высокое, ясное небо.
Город жил обычной жизнью, шумел, бурлил, торговал, и рикша с некоторым трудом пробивался через толпу, криками прокладывая себе дорогу. Приближаясь к кварталу Брадобреев, они проезжали улицы, где рос Бан, где жили - бедно, но сплоченно - парикмахеры и мелкие торговцы, где жались друг к другу парикмахерские, лавчонки и ветхие домишки, где рядом с тележками нищих лениво переминались проститутки, женщины в нескромных одеждах, мало что скрывающих от ищущих глаз, - в былые времена представить себе такую картину было невозможно.
День уже клонился к вечеру, когда они подъехали к дому, расположенному в северной части города, вдалеке от Щита. С чувством удовлетворения от осознания исполненного долга Бан выбрался из коляски ровно в тот момент, когда к дому в своей коляске подъехала его невестка, Риз.
Как странно, подумал Бан, ощутив в этом совпадении дыхание Судьбы, Дао.
Риз обняла его, поцеловала в щеку, и они вместе направились к дому. Новый, двухэтажный, он был просторнее прежнего, располагавшегося над общественными банями, но все равно тесноватый. В доме никого не было, что сначала удивило Бана, но потом он вспомнил, что Марли с детьми отправилась в гости к своей сестре.
Они выпили чи на балконе второго этажа и немного поболтали о пустяках.
- Где сегодня Лос? - вежливо осведомился Бан, посчитав правильным спросить - пусть и ради проформы только - о ее нынешнем сожителе.
Риз равнодушно пожала плечами. Бан знал, что Лос исчезает порой на несколько дней, не поставив ее в известность о своем местонахождении. Играет да шляется по борделям, полагал Бан, основываясь на личных, смутных впечатлениях. Лос еще не вышел из призывного возраста и, следовательно, либо уклонялся от призыва, либо каким-то образом откупался.
Стыд и позор, думал Бан. Никуда ведь не денется, вернется, как только останется без денег и крыши над головой.
- У твоей дочери скоро церемония наименования, - с натянутой улыбкой заметила Риз.
- Да, - коротко ответил Бан, стараясь дышать как можно осторожнее, чтобы не беспокоить пострадавший бок.
- Я приберегу кое-какие продукты. Немного картошки для пирогов, консервированного перца. Боюсь, ничего другого предложить не могу.
- Спасибо, ты очень добра, - вздохнул Бан. - Марли не верит, когда я говорю, что в городе уже не осталось никаких продовольственных запасов.
Риз задумчиво кивнула, глядя в пустую чашку.
- По-моему, тебя что-то беспокоит.
Она не ответила, и он, соображая, что еще сказать, вдруг понял, в чем дело.
- Нико, да?
Риз вздрогнула и отвела глаза.
- Он уехал.
- Уехал? Куда?
Она снова пожала плечами, безвольно, как будто не веря уже ни во что.
- Куда-то... учиться.
- Что?
Боль накатила вдруг с новой силой, и Бан, ожидая ответа, задержал дыхание. Риз определенно хотела что-то сказать, чем-то поделиться, но не решалась, а потом, похоже, и вовсе передумала, словно сочла свои беспокойства слишком глупыми, чтобы говорить о них вслух.
- Ты получала от него какие-то известия? Он здоров?
Она снова промолчала.
Они всегда неплохо ладили, всегда находили общий язык и, после того как Коул, отец Нико, ушел из семьи, сблизились еще больше, как будто общая потеря позволила с еще большей откровенностью говорить о том, что тревожило и беспокоило обе стороны. Они говорили о Коуле, обменивались слухами и новостями, полученными от случайных знакомых или бывших сослуживцев его брата. Последний след Коула вел в Патию, где его, как утверждали некоторые, повесили за разбой. Другие, однако, уверяли, что он заделался охотником и даже бывает за горами, в Большом Безмолвии, где задерживается на недели и даже месяцы. Надо же так свихнуться, размышлял Бан, чтобы променять такую женщину на полудикое, одинокое существование в далекой, неизведанной стране.
Боль распространилась глубже и дальше, захватив мочевой пузырь. Кляня себя за несвоевременную слабость, Бан извинился и поднялся из-за столика.
- Что-то болит? - участливо спросила Риз.
- Да, живот... немного. - Он не стал упоминать про туннели, что неизбежно напомнило бы о Коуле.
Спустившись в уборную, Бан обнаружил в моче кровь.
Подвернув тунику и стиснув зубы, он осторожно ощупал страшноватые синяки на боку и прошел пальцами по ребрам. Убедившись, что они вроде бы целы, Бан пригладил волосы, привел в порядок тунику и поднялся на балкон.
Оставлять невестку одну, наверное, не стоило. Риз сидела в той же позе, положив одну руку на деревянные перила и держа в другой чашку. Взгляд ее блуждал где-то далеко. Его возвращения она как будто и не заметила.
Он осторожно опустился на стул. Будь на месте Риз кто-то другой, Бан объяснил бы ее состояние какой-то мелкой житейской драмой.
- О чем ты думаешь? - мягко спросил он.
Она повернулась к нему и коротко, немного виновато улыбнулась:
- Я думала... Думала о том, что теперь их нет со мной. Нико и Коула. Оба ушли.
Тихий, сдержанный голос почему-то напомнил ему крик того неизвестного в туннеле, несчастного, оказавшегося в смертельной ловушке глубоко под землей, где его окружала лишь глухая и немая тьма.