Зачем, например, он пришел, чтобы прожить тридцать три года? Почему не двадцать?
Не двадцать пять? Вы можете гадать вечность. Почему он решил явиться сюда младенцем? Значит ли это, что быть ребенком – часть нашего спасения? И почему выбрал именно то время в истории? И именно то место!
Грязь, песок, камни повсюду – никогда не видел столько камней, как в Священной земле. Босые ноги, сандалии, верблюды – вообразите только!
Неудивительно, что у них в обычае забрасывать людей камнями.
Не из-за простоты ли одежды и облика людей Христос выбрал ту эру?
Я думаю – да. Если вы проследите историю костюма от древнего Шумера до Ральфа Лоре-на – действительно хорошая энциклопедия позволит вам это – вы не найдете более простой оде-жды и причесок, чем в Галилее первого века.
Я серьезно… Я говорю об этом святому отцу. Христос сделал это не случайно. Он не мог иначе. Он знал, что его изображения распространятся повсеместно.
Более того, я уверен, что и распятие он выбрал не случайно, а чтобы сквозь века предста-вать перед своими детьми с распростертыми объятиями, будто готовясь прижать их к сердцу. Как только вы посмотрите на крест с этой точки зрения, все изменится.
Вы увидите его обнимающим мир. Он знал, что его образ должен подходить для любой эпохи. Он знал, что этот образ должен быть абстрактным. Легким в исполнении. Не случайно мы можем носить символ ужасной смерти на цепочке, подвесив его на шею. Бог продумал все эти вещи. Разве нет?
Папа по-прежнему улыбается.
– Если бы ты не был святым, я бы высмеял тебя, – говорит он. – Начнем с твоих „Святых технического прогресса“. Откуда ты взял их?“
Я счастлив.
Он выглядит точь-в-точь, как сыгравший его старик Джон Войт – поп, который катается на лыжах в свои семьдесят три. Я это заслужил своим визитом.
И, в конечном счете, не всем быть падре Пио или матерью Терезой. Я Святой Лестат.
„Я передам от тебя привет падре Пио“, – шепчу я. Но папу одолевает дремота. Он тихонько смеется и впадает в забытье. Я погружаю его в сон. Слишком много мистических откровений из моих уст.
Но чего я ожидал, тем более от папы? Он так много работает. Так страдает. Так много ду-мает. Он уже успел побывать в этом году в Восточной Европе и Азии, и собирается посетить Гватемалу, Торонто, Мексику. Не представляю, когда он все успевает.
Я возлагаю ему руки на лоб, а потом ухожу.
Я спускаюсь по лестнице к Сикстинской капелле. Здесь безлюдно и темно, конечно же. И прохладно.
Но страха нет. Мои святые глаза так же хороши, как и вампирские. Я могу видеть, как чу-десным цветком распускается новая эра. Отрезанный от всех и вся я стою здесь. Мне хочется лечь на пол, лицом вниз, как при посвящении в духовный сан. Я хочу стать священником. Я хочу благословлять. Я хочу этого до боли.
Я не хочу быть воплощением зла.
Но на самом деле моя мечта о Святом Лестате рассеивается.
Я знаю, как обстоят дела, и это невыносимо.
Я знаю, что не святой, никогда не был и не буду. Никогда знамя с моим изображением не заплещется на площади святого Петра под солнечными лучами. Не будет сотен тысяч приветст-вующих мою канонизацию. Не устремится на церемонию цепочка кардиналов, потому что ее не будет. И мне не известен секрет наркотика, не имеющего ни запаха, ни вкуса, абсолютно без-вредного, поэтому я не спасу мир.
Я даже не в Сикстинской капелле сейчас, а далеко от нее. Но так же одинок.
Я вампир. Две сотни лет меня это вполне устраивало, и я напитан чужой кровью до самых глазных яблок. Я осквернен этой кровью. Я так же проклят, как Вероника до того, как она кос-нулась края христовой одежды в Капернауме. Я живу, питаясь кровью! Я приговорен к анафеме. И есть только одно чудо, которое мне по силам. Мы зовем его „Обряд Тьмы“. Я как раз собира-юсь его совершить.
Я как раз собира-юсь его совершить. Или вы подумали, что осознание своей вины остановит меня?
Ну конечно! Да никогда, mais nonзабудьте об этом, выкиньте блажь из головы, обломи-тесь, детки!
Я же говорил, что вернулся? Разве нет?
Я с вами: необузданное, беспощадное, неумолимое, бесстыдное, безнадежное, бессердеч-ное чудовище.
Дитя тьмы. Непоколебимое, не знающее раскаяния, не надеющееся на спасение.
А теперь, детки, я расскажу вам новую историю.
Я слышу, как колокола ада зовут меня. Пришло время танцев.
Так давайте, черт возьми, начнем.
Глава 2
Место действия: Ферма Блэквуд. Вечер.
Маленькое деревенское кладбище неподалеку от зарослей кипариса и болотных топей.
С дюжину или больше старых бетонных могил с именами, которые почти стерлись от вре-мени. Одно из надгробий возвышается черным от сажи прямоугольником – недавно здесь горел огонь. Четыре огромных дуба тяжело покачивают ветвями у низенькой железной ограды.
Небо – чудного сиреневого оттенка, а летний воздух – теплый и ласковый. И…
Да, как вы догадываетесь, на мне черный бархатный сюртук (крупным планом: суженый на талии, латунные пуговицы), мотоциклетные ботинки, новая льняная рубашка с тонким кружевом на вороте и рукавах (достойны жалости грубияны, отмечающие этот факт смешком). Я не стал этим вечером укорачивать свою блондинистую шевелюру, касающуюся плеч, что время от времени делаю, также я решил, что обойдусь без фиолетовых очков – кому какое дело, насколько пронзительны мои глаза. Моя кожа по-прежнему выглядит загорелой после драматической попытки самоубийства в пустыне Гоби.
Я думаю о Темном обряде… Да, об этом чуде, о том, что я здесь нужен, я – принц-паршивец, этакий Шейх среди вампиров, что пора мне прекратить скорбно бродить, предаваясь раздумьям, а совершить то, что требуют от меня деликатные обстоятельства, имеющие место здесь, в Большом доме и…
Настало время рассказать вам, что происходит, что я и делаю. Итак…
Я расхаживаю у могил, недавно покинувший свое тайное убежище, и горько скорблю о другом создании Тьмы, принявшем на этом кладбище смерть, на черной могиле уже упомянутой выше. Еще вчера ночью она была с нами и без малейшего предупреждения шагнула в огромный костер.
Я говорю о Мэррик Мэйфейр, ставшей одной из бессмертных года три тому назад или меньше. Я пригласил ее сюда, чтобы она помогла мне изгнать злой дух, преследовавший Квина Блэквуда с детских лет.
Квинн, недавно рожденный для Тьмы, пришел ко мне с просьбой избавить его от призрака, который не только не покинул хозяина, ставшего бессмертным, а напротив – стал сильнее и опаснее, послужив причиной гибели дорогих Квинну людей. Восхитительную тетушку Куин, восьмидесяти пяти лет, он уронил с лестницы. Мне была необходима Мэррик, чтобы с ее помощью навсегда избавиться от призрака.
Его звали Гоблин. Мэррик Мэйфейр еще до того, как стала одной из нас, получила пре-красное образование, к тому же обладала колдовской силой, и, как я думал, могла справиться с ним.
Что ж, она откликнулась на мой призыв, разгадала тайну Гоблина, сотворила алтарь из угля и поленьев, затем воспламенила все это. Но она не только уничтожила материализовавшиеся останки зловещего создания, но и сама последовала за ним в пламя.
Дух сгинул, равно как и Мэррик.
Конечно же, я вытащил ее из огня, но душа покинула обгоревшее тело, и никакими пото-ками моей крови, которыми я пытался напитать ее обуглившуюся плоть, не удалось что-либо исправить.
Есть какая-то закономерность, думал я, с ожесточением меся ботинками кладбищенскую землю, что те из нас, которые, как им казалось, жаждали бессмертия, уходят бесконечно быстрее и проще тех, кто никогда не просил о Темной Даре.
Возможно, это гневные воспоминания о сотворенном над нами насилии дают нам энергию проноситься сквозь века.