Ёшкин кот! Сейчас нам капут и придёт. А всё Кравцов — не убивать, не убивать! Да если бы я их наглухо гасил, то было бы гораздо проще. А тут блин, силу приходилось сдерживать, вот и досдерживался... Не желая верить, что вся задумка была так бездарно просрана, ворочался на обочине, пытаясь подняться на непослушные ноги. Краем уха слышал буцкающие удары, но кто там кого бьёт, было непонятно. Во всяком случае, не я и не меня. Держась за дерево смог подняться и застыл, пережидая звон в голове. За это время, звуки ударов затихли и стало слышно чьё-то сопение. Потом перед глазами появилась двоящаяся Мишкина физиономия. Он открывал рот, что-то спрашивая, но потом увидев, что его не понимают, взвалил меня себе на плечо и резво поволок в сторону. Через несколько минут, я почуял, что прихожу в себя и дрыгнул ногами. Хрипящий Кравцов, упав на колени, осторожно сгрузил контуженое тельце напарника и тяжело дыша, откинулся рядом. Пока я прислушивался, нет ли погони, он отдышался и спросил:
— Ты как? Идти можешь?
— Могу, только не очень быстро... А что там случилось? Кто кого бил?
— Это я того боксёра, что тебя в кусты отправил, сзади по голове кастетом приложил. Крепкий зараза оказался, сразу даже не упал, поэтому пришлось ещё несколько раз добавить.
— А деньги, деньги?
Вдалеке послышались возбуждённые голоса, поэтому Михаил не ответил, а поставив меня на ноги, потащил в черноту деревьев, подальше отсюда. Минут через десять, поняв, что экстренной погони не предвидится, мы сбавили темп и прячась в тени, двинули к нашему домику. Комендантский час вот-вот должен был начаться, поэтому народу почти не попадалось и только эхо шагов разносилось на полквартала в обе стороны, заставляя нас напряжённо втягивать голову в плечи. Когда наконец сошли на тропинку ведущую к морю, я опять поинтересовался:
— Ты деньги взять успел?
— Вот
Мишка продемонстрировал два пухлых кошелька и сунув их опять за пазуху, виновато сказал:
— Ты меня извини, я понимаю, это из-за моего чистоплюйства так получилось.
Хорошо хоть понимает, что это его фактический запрет на убийства, меня чуть до кондратия не довёл. А самое обидное, если в этих портмоне, нужной суммы не окажется. Тогда выходит, что наши телодвижения были совсем зряшными. Хотя если судить по толщине этих бумажников... Но загадывать не буду, а то опять сглажу.
Когда ввалились в хибару, нас встретил испереживавшийся Игорь. Удивлённо глядя на мой закрытый глаз, он спросил:
— Ну что, как сыграли? И почему Илья, на маяк стал похож?
Тоже мне — приколист. Я на тебя посмотрю, на что ты похож будешь после такого удара. Хотелось сказать много слов, но сдержавшись и проигнорировав подкол, ответил:
— А вот сейчас подсчитаем, и станет ясно, сколько стоит мой фингал...
Птицын вытаращил глаза на кошельки, но спрашивать ничего не стал, видя как мы увлечены пересчётом бабок.
— Пять семьсот!
— И у меня семь и пятьсот оккупационными!
Глянув друг на друга мы с Кравцовым не сговариваясь расплылись в радостных улыбках. Потом подмигнув целым глазом, я выдал:
— Говорил же, что завтра мы отчалим! А за одну гулю под глазом, такой куш — это даже с перебором будет!
Игорь недоуменно посмотрев на нас, наконец тоже подал голос:
— Так, парни... Я что-то не понимаю. То есть я понимаю, что вы ходили играть, только не понимаю во что? Это в какой игре выигрыш стразу в кошельках дают, да ещё и в неизвестной для выигравшего сумме? Давайте — рассказываете, а то я начинаю думать, что вы вообще ночными грабежами промышляли!
Опять переглянувшись с Мишкой, заржали уже в голос, а потом перебивая друг друга начали рассказывать...
***
А уже днём, сидя на матрацах в крохотной каюте окончательно поверили, что всё наконец закончилось и с Францией мы попрощались.
...Вернувшийся Мишка принёс мне какую-то мазь от синяков и известие, что через полтора часа, скользкий тип — Эдвард Мейлиц, получивший свой гонорар, ждёт нас возле старого причала. Придя туда в назначенное время, увидели двух мужиков, лениво болтающих между собой. Один, чуть компактнее и с редкими светлыми волосами был тем самым Мейлицом, а второй, больше похожий на гориллу, у которой отрос армянский нос, оказался боцманом и компаньоном по имени Мако. Капитан поздоровался с вновь прибывшими и, глядя на мою пиратскую физиономию, неопределённо хмыкнул. Мда... даже чёрная повязка на глазу, так и не сумела скрыть всё великолепие шикарного бланша, который нижней своей частью, сползал на щёку. Но мне, на его хмыки было в общем-то плевать, тем более, что настало время прощания с Кравцовым. Крепко обняв Мишку, ещё раз напомнил ему передавать привет отцу и не забывать мой адрес. Потом его сграбастал Птицын, а потом, наблюдающий за всем этим с кривой усмешкой Мейлиц, на хорошем немецком приказал следовать за ним.
Проведя нас какими-то тайными тропами, ныряя то в подвалы, то пролезая через дырки в заборе, он наконец выскочил прямо к пирсу, возле которого стоял маленький замызганный пароход на носу которого красовалось название «Пенелопа». Немецкие патрули и таможенники остались далеко за спиной, но всё равно, боцман заставил напялить безразмерные плащи и только после этого мы, пройдя по причалу, поднялись на бывший угольщик.
Вахтенный глядя сквозь нас, поприветствовал капитана и снова отвернулся, безразлично разглядывая снующих над водой чаек. А потом, проплаченные гости были проведены в нутро корабля. Там, боцман, отодвинув пожарный щит в сторону, показал на прячущуюся за ним дверцу и прежде чем мы туда нырнули, проинформировал:
— Сидеть тихо, пока не выйдем в море. Кормёжка — три раза в день. Гадить в ведро. Рыгать если приспичит — туда же. Когда можно будет выйти, я сам скажу, а до этого чтобы не звука! Поняли?
— Яволь!
Гориллообразный здоровяк ощерился, показав жёлтые прокуренные зубы и кивнув, подтолкнул меня внутрь. Потом дверь закрылась и послышался шум задвигающегося щита. Оглядев при свете тусклого потолочного плафона жилище, я сказал:
— Ну что Игорь, это конечно не «Хилтон», но зато тепло и не дует. Так что предлагаю залечь на эти тощие матрасы и хорошенько вздремнуть. На ужин нас боцман лично разбудить обещал, так что вечерний жор не проспим. Ты как на это смотришь?
Птицын смотрел положительно и уже через десять минут, мы следуя старой пословице насчёт службы и солдата, вовсю выводили носами рулады, не сильно заморачиваясь тем, что нас ожидает в дальнейшем.
***
Нет, всё-таки у меня оказывается очень слабый вестибулярный аппарат. Это я на третьи сутки понял. В начале всё было нормально. Уже к вечеру первого дня мы были выпущены из своей каморки, с нарисованным очагом, то есть тьфу, с пожарным щитом и имели возможность сидеть не в трюме, а загорать на свежем воздухе в лодке, подвешенной на кран-балках. Капитан нас сразу предупредил, чтобы пассажиры не вздумали шляться по кораблю, и выделил место для проветривания. В шлюпке было лепо. Мы оттуда вылезали только пожрать и наоборот. Но потом, через два дня подобного балдежа, над бирюзовой, с мелкими белыми барашками волн, морской гладью, вдруг подул слабый ветер. Я сразу тогда начал предчувствовать недоброе. Просидев с полчаса во всё более сильно раскачивающейся шлюпке, сбежал к нашим матрацам, рассчитывая, что ближе к центру тяжести корабля и качать должно поменьше. Хрен я угадал! Качало по-моему даже сильнее, во всяком случае, казалось именно так. Потом, ни к селу ни к городу вдруг вспомнился вкус и запах баранины, которой нас кормили после выхода из Бейрута. Зря я её вспомнил...
Почти сутки проведённые в обнимку с ведром, которое периодически менял участливо поглядывающий на меня Птицын, лишили меня последних иллюзий. Нет, не быть мне вторым Белинзгаузеном или Лаперузом. Море я — не-на-ви-жу!!!
Но когда геройский разведчик и времяпроходимец, уже всерьёз намыливался отдать богу душу, шторм как-то незаметно успокоился и я начал постепенно возвращаться к жизни. Окружающая корабль вода, уже не казалась настолько мерзопакостной, а запахи с камбуза не валили с ног с убойностью хорошей кувалды. При полном штиле, чувствуя себе заново родившимся человеком, я даже стал проявлять интерес к окружающей жизни. Причём настолько, что когда увидел мелькающий недалеко от борта характерный плавник, моментально перевозбудился, и заподпрыгивал, чуть не спихнув Игоря в воду. Потом оглянулся в поисках того, чем бы кинуть в морскую хищницу. Акулу живьём, я видел первый раз в жизни, поэтому мне кажется такая реакция была вполне нормальна. И я бы её обязательно пришиб, но все охотничьи инстинкты пресёк скопидом боцман. Он, видя, что пассажир нацелился ухватить багор, висящий возле иллюминаторов, только погрозил огромным кулаком и сделал зверскую морду. Хотя с такой физиономией как у него, особых усилий и не понадобилось. Этим фейсом, даже в благодушном состоянии можно лошадей пугать. Я не желая портить отношение с командой, но в то же время, не собираясь показывать, что Мако меня устрашил, всё равно дошёл до щита, пощупал остриё багра и выдал:
— Эх, если бы это был гарпун...
На эти слова боцман ничего не ответил, а только презрительно фыркнул и косолапо повернувшись, потопал дальше гонять своих матросиков. Слушая его заковыристые ругательства, доносящиеся с другой стороны рубки, я только вздохнул и не найдя на палубе ничего, чем можно было бы кинуть в акулу стал просто наблюдать за ней. Но как всякому русскому человеку, просто наблюдать, было не интересно, поэтому ещё раз оглянувшись, увидел здоровенную ржавую гайку застрявшую в щели возле лебёдки. Выцарапав её оттуда снова подбежал к борту, опасаясь, что акула уже свалила. Не-е-е. Рыба была на месте. Тщательно прицелившись, метнул железку умудрившись попасть в воду прямо под плавником. Есть, попал! Акула дёрнувшись, резко свернула в сторону, а я с чувством глубокого удовлетворения опять полез в шлюпку разглядывать облака и болтать с Птицыным.