Университетский кампус стоял на одном из нависающих над городом холмов. Пять корпусов. Совершенно одинаковых. Они въехали на территорию через невысокие ворота, на которых висела табличка "Университетский городок Филиппа-Исидора Пико де Лаперуза", и припарковались под деревьями. Лужайки между зданиями были пустынны: учебный год на факультете естественных наук закончился, и большинство студентов разъехались. Все вокруг казалось заброшенным. Внешне длинное пятиэтажное здание с рядами широких окон выглядело очень авантажно, но, войдя в холл, они поняли, что красивый фасад - не более чем декорация. На стенах висели плакаты: "Мы платим за жилье - мы требуем положенных удобств", "К чертям тараканов!". Лифта не было. Они пошли по лестнице и убедились в справедливости требований: пластиковые натяжные потолки отклеивались, желтая краска на стенах облупилась, на двери душа висела табличка "Не работает". Сервас заметил на полу парочку резвых тараканов. Коллеги из наркоотдела назвали им номер комнаты. 211. Они остановились перед дверью. Внутри орала музыка. Эсперандье постучал и спросил, придав голосу "молодое звучание":
- Хайзенберг, чувак, ты дома?
Обитатель комнаты вырубил музыку, и они секунд тридцать гадали, ушел Хайзенберг через окно или нет. Потом дверь распахнулась: на пороге стояла тощая девица в майке и шортах. Крашеные белые волосы с черными корнями торчали в разные стороны. Руки у нее были такие худые, что под загорелой кожей проглядывали кости и вены. Она моргала мутными, какого-то неопределенного цвета глазами, пытаясь разглядеть лица незваных гостей.
- Хайзенберга нет? - спросил Венсан.
- Кто вы такие?
- Сюрприз! - весело провозгласил лейтенант, показал удостоверение и отодвинул блондинку, чтобы войти.
Стены были завешаны фотографиями, постерами, афишами и проспектами. Эсперандье узнал Курта Кобейна, Боба Марли и Джимми Хендрикса, идолов молодого поколения, одержимого свободой и увлекающегося наркотиками - тот еще парадокс… Он сразу опознал пропитавший комнату запах: ТГК, тетрагидроканнабинол, в просторечье - гашиш.
- Так что, Хайзенберга нет?
- А зачем?
- Тебя это точно не касается, - ответил Венсан. - Ты его подружка?
Она одарила их ненавидящим взглядом.
- Вам-то что?
- Отвечай на вопрос.
- Отвалите.
- Только после того, как поговорим с ним.
- Вы не из отдела. - Она не спрашивала - утверждала.
- Нет, из уголовного розыска.
- Позвоните им, они скажут, что Хайзенберга трогать нельзя.
- Откуда тебе знать? Он что, твой дружок?
Девушка не ответила, только посмотрела нехорошим взглядом, а потом объявила:
- Я сваливаю.
Блондинка шагнула к двери, Эсперандье схватил ее за запястье, она ощерилась и до крови расцарапала ему предплечье.
- Черт! Мерзавка меня располосовала!
Венсан схватил девушку за другую руку и сильно сжал. Она отбивалась, как разъяренная тигрица.
- Отпусти, грязный легавый! Убери от меня свои мерзкие грабли, ублюдок!
- Успокойтесь! И заткнитесь, если не хотите, чтобы мы вас "закрыли"!
- Я ничего не знаю! Не имеете права так обращаться с женщиной! Отпустите, дерьмаки!
Она шипела и плевалась, как взбесившееся животное. И в тот момент, когда Сервас собрался помочь лейтенанту, со всего размаха ударилась головой об стену.
- Вы меня ударили! - заорала она. - У меня кровь! На помощь! Насилуют!
Эсперандье попытался закрыть ей рот ладонью, чтобы вопли не взбудоражили немногих оставшихся обитателей здания. Она тут же его укусила. Он дернулся, как от удара электротоком, и размахнулся, собираясь влепить ей оплеуху, но Сервас удержал его руку.
- Нет.
Майор отпер дверь, и девушка немного успокоилась. Ее глубоко посаженные глазки метали молнии, она понимала, что попала в ловушку. Лоб у нее кровоточил, на запястьях остались следы от захвата Эсперандье.
- Мы хотим просто поговорить с Хайзенбергом, - спокойно сказал Сервас.
Девушка присела на край кровати, откинула назад голову и начала промокать кровь на лбу полой майки, выставив напоказ крошечную грудь в лиловом лифчике.
- Что вы хотите ему сказать?
- У нас есть вопросы.
- Я - Хайзенберг.
Сервас и Эсперандье переглянулись. На мгновение им обоим пришла в голову мысль, что девица их морочит, но Сервас понял, что это не так. Наркополицейские не сказали, что Хайзенберг - женщина; они наверняка здорово веселились, представляя, какие лица будут у коллег-соперников, когда они "познакомятся" со строптивым осведомителем.
- Сажайте, я все равно не стану отвечать. У меня договор. Это даже где-то записано.
- Мы о нем и слыхом не слыхивали.
- Да вы что? Мне очень жаль, но это работает именно так, парни. Я беседую только с людьми из наркоотдела. Вы не имеете права так со мной обращаться!
- Вынужден тебя огорчить: правила изменились. Звони куратору, если хочешь. Давай. Пусть он подтвердит… Нам нужны ответы, у тебя больше нет иммунитета, так что одно из двух: либо отвечаешь, либо отправляешься за решетку.
Девушка сверлила сыщиков злыми зелеными глазами, пытаясь понять, не блефуют ли они.
- Звони куратору, кому сказано! - Сервас решил надавить.
Она сдалась.
- Что вам нужно?
- Задать несколько вопросов.
- Каких еще вопросов?
- А вот каких: Поль Лаказ - твой клиент?
- Что-о-о?
- Поль Ла…
- Цыпленочек, я знаю, кто такой Поль Лаказ. Вы что, издеваетесь? Думаете, такой, как он, стал бы рисковать, заправляясь у меня? Вы совсем охренели?
- Кто у тебя покупает? Студенты?
- Не только. Шантрапа из Марсака, элегантные богачки с уродливыми рожами, даже рабочие: в наше время кокаин демократизировался - как гольф.
- Ты небось хорошо успеваешь по социологии, да? - съязвил Эсперандье.
Она даже взглядом его не удостоила.
- Как у тебя все устроено? - спросил майор. - Где ты держишь товар?
Она объяснила, что ей помогает "кормилица", так полицейские называют человека, который соглашается брать на хранение товар. Как правило, на такой риск идут нарики в обмен на несколько доз. "Кормилица" Хайзенберга наркоманкой не была: восьмидесятитрехлетняя дама жила одна в собственном доме, и дилерша раз в неделю забегала к ней поболтать.
- У тебя есть список клиентов? - продолжил допрос Сервас.
- Что? - Она вытаращила глаза от изумления. - Нет, конечно!
- Знаешь Марсакский лицей?
Она взглянула на него с подозрением.
- Ну-у…
- Среди твоих клиентов есть лицеисты?
Она кивнула, и Сервас угадал вызов в ее взгляде.
- Угу.
- Что? Не слышу…
- Не только лицеисты…
Мартен ощутил холодок возбуждения.
- Преподаватель? С какого факультета?
Она даже не пыталась скрыть торжествующую улыбку.
- Вот именно, преподаватель. Из Марсака. Из лицея для избранных. Не ожидали?
Сервас смотрел ей в глаза, прикидывая, не блефует ли она.
- Имя! - потребовал он.
- Ну уж нет. Я не стукачка!
- Да что ты! А как же договор с наркоотделом?
- Это совсем другое! - оскорбилась дилерша.
- Знаешь Юго Бохановски?
Она кивнула.
- Давида Жембо?
Тот же ответ.
- Назови имя преподавателя. - Мартен гнул свою линию.
- Не могу, дружок.
- Все, с меня довольно… Ты отнимаешь у меня время… В наркоотделе на тебя есть дело - толстое, как том Талмуда. На сей раз судья не будет таким снисходительным: стоит нам позвонить - и он тебя упечет на… в общем, не на один день.
- Ладно, будьте вы прокляты! Ван Акер.
- Что ты сказала?
- Франсис ван Акер. Так его зовут. Уж не знаю, что он преподает в лицее. Тип с бородкой, воображает, что он - пуп земли.
Сервас молча смотрел на девушку. Франсис… Как ему раньше не пришло в голову?
Их четверо в машине. Они едут очень быстро. Слишком быстро. Ночь. Дорога петляет по лесу, стекла опущены. Ветер ерошит им волосы. Марианна сидит рядом с ним на заднем сиденье, он вдыхает клубничный аромат ее шампуня. Фредди Меркьюри спрашивает, кто хочет жить вечно, а Стинг интересуется, любят ли русские детей. За рулем Франсис.
Четвертый - это наверняка Джимми, а может, Луи, Сервас уже не помнит. Они с Франсисом болтают ни о чем, смеются, переругиваются. Они пьют пиво, они выглядят радостными, бессмертными и хмельными. Франсис слишком разогнался. Как всегда. Но на сей раз они взяли его машину. В свободной руке, как по волшебству, появляется косячок; он протягивает его Джимми, и тот, глупо хихикнув, затягивается дымом. Сервас чувствует, как напряжена Марианна. На ней митенки со стразами - она не надевает их только летом, - теплые пальцы переплетаются с пальцами Мартена, их руки подобны звеньям цепи, которую никто не сможет разорвать. Сервас наслаждается этими мгновениями счастья, сидя в полумраке салона на заднем сиденье: они - он и она - единое целое, и неважно, что Франсис так гонит, а в машине холодно. Свет фар выхватывает из темноты стволы деревьев, лента дороги стремительно разматывается, в салоне пахнет травой и ароматами ночи. Из радиоприемника несется голос Питера Гэбриела, он заливается соловьем о Кувалде. Внезапно Марианна прижимается губами к уху Серваса и шепчет:
- Если нам суждено умереть сегодня вечером, хочу, чтобы ты знал: никогда прежде я не была так счастлива.
Он чувствует то же самое и думает, что их сердца бьются в унисон и что такого счастья, как в эти дни, наполненные любовью Марианны, чувством дружбы, беззаботностью и благословенным ощущением молодости, ему больше испытать не доведется. Потом он случайно ловит в зеркале взгляд Франсиса. Дымок от косячка скручивается в тонкий жгут у него перед глазами. В глазах Франсиса - зависть, ревность и неприкрытая ненависть. Мгновение спустя он подмигивает, улыбается, и Мартену кажется, что ему все почудилось.
Сервас заглушил двигатель в центре города. Всю вторую половину дня сыщик размышлял. Он никак не мог абстрагироваться от того, что сказала о Франсисе Марианна. Она утверждает, что бог не наделил их друга никакими талантами и что он всегда завидовал дару Серваса. Мартен как наяву увидел их тогдашнего преподавателя литературы: этот элегантный седовласый человек всегда носил рубашки в тонкую полоску, шелковые шейные платки и шелковый носовой платок в кармашке пиджака. Они с Сервасом часто и подолгу разговаривали после занятий и даже на переменах, а Франсис зубоскалил и утверждал, что старый профессор ищет общества Мартена вовсе не из-за интеллектуального родства душ.
Мартену ни разу не пришла в голову мысль, что ван Акером движет зависть: Франсис всегда находился в центре внимания окружающих, у него был свой узкий круг почитателей, так что завидовать, по логике вещей, должен был Мартен.
Слова Марианны звучали у него в мозгу: "Твой лучший друг, альтер эго, брат… он хотел одного - отнять у тебя то, чем ты больше всего дорожил…" Да, Сервас ненавидел Франсиса за то, что тот отбил у него любимую женщину, но все равно считал их дружбу… священной. Видимо, ван Акер чувствовал то же самое, иначе не сказал бы пять дней назад: "Ты был моим старшим братом, моим Симором… В тот день, когда ты пошел работать в полицию, мой брат покончил с собой - так я это ощутил". Что это, ложь? Неужто Франсис ван Акер и впрямь так завидовал тем, кто талантливее, одареннее или красивее его, что жаждал отомстить? Возможно ли, что его саркастический ум скрывал глубинный комплекс неполноценности? Что он манипулировал Марианной и соблазнил ее только ради того, чтобы потрафить своему чувству ущербности, зная, как она уязвима? Гипотеза слишком абсурдна, чтобы рассматривать ее всерьез.
Марианна… Почему она не звонит? Ждет, что он первым наберет номер? Боится, что Сервас истолкует ее звонок как попытку манипулирования, ведь он может вытащить Юго из тюрьмы? Или дело в чем-то другом? Мартен не находил себе места от беспокойства. Он хотел как можно скорее увидеть Марианну, ему было плохо без нее: это чувство было сродни ломке… Сервас не забыл, чего ему стоило излечиться от Марианны, но уже раз десять готов был набрать ее номер и десять раз останавливал себя. Почему? Одному богу известно… А как вписывается в общую картину Элвис? На него покушались, он на грани жизни и смерти, но собирает последние силы и просит Серваса покопаться в его прошлом. И, наконец, Лаказ. Он играет в молчанку и не желает говорить, где находился в пятницу вечером. У депутата был мотив и не было алиби… Лаказа уже четыре часа допрашивали - как свидетеля - в кабинете судьи, но господин депутат хранит самоубийственное молчание… Элвис, Лаказ, Франсис, Гиртман: персонажи этой драмы водили вокруг него хоровод, как будто играли в жмурки. Он стоял в центре, с повязкой на глазах и вытянутыми вперед руками, и должен был определить убийцу на ощупь.
Сервас вылез из джипа, запер дверь и пошел по маленькой улочке, застроенной внушительными буржуазными домами, стоящими в садах. Вдоль тротуаров было припарковано много машин. Одно место Сервас нашел, но его не устраивало соседство с уличным фонарем.
Он вернулся в центр города, отыскал магазин рыболовных принадлежностей и успел войти в него до закрытия. Старик-продавец бросил на сыщика задумчивый взгляд, услышав, что ему требуется удилище - неважно, с катушкой или без, но достаточно жесткое и длинное. В конце концов Мартен покинул магазин с телескопической удочкой из фиброволокна, собирающейся из шести частей и достигающей четырех метров в длину.
Майор вернулся на место, неся удочку на плече, прошел вдоль тротуара, косясь вправо и влево, остановился под фонарем и ударил - дважды, коротко и сильно. Лампа разбилась со второй попытки. Операция заняла не больше трех секунд, после чего Сервас удалился - как ни в чем не бывало.
Через пять минут джип был припаркован на нужном месте; оставалось молиться, чтобы никто ничего не заметил. Темнота медленно обволакивала улицу, в домах стали зажигаться окна.
Франсис ван Акер жил в большом доме в форме буквы "Т", выстроенном в начале прошлого века. Сервас угадывал его очертания сквозь сосны и густую листву ивы. Дом ван Акера стоял на небольшом пригорке и подавлял соседние строения своей массивностью. В тройном эркере второго этажа, на правой стороне дома, горел свет. Эркеры нависали над зимним садом в стиле барона Османа - с колоннами, сводчатыми элементами и зубчатой резьбой из кованого железа.
Сервас подумал, что вилла очень похожа на своего хозяина: то же высокомерие, та же гордыня. В остальных окнах света не было. Мартен вытащил из кармана пачку сигарет и спросил себя, чего ждет от этого наблюдения. Он не может сидеть в засаде каждый вечер. Сыщик подумал о Венсане и Самире и ощутил неприятный холодок. Он доверял своим помощникам и знал, что Венсан принимает задание близко к сердцу, потому что хорошо знает Марго, а Самира, несмотря на всю свою внешнюю экстравагантность, одна из лучших в отделе расследований… Вот только противник сильно отличается от их привычных "клиентов".
Следующие два часа Сервас наблюдал за домом и редкими прохожими на улице: кто-то из соседей поздно возвращался с работы, другие выносили мусор или выгуливали собаку. В гостиных включались телевизоры, в окнах загорался свет. Сервас не мог вспомнить, где прочел меткое высказывание: "Повсюду, где светится экран телевизора, в кресле сидит человек, который не читает". Ему ужасно хотелось вернуться домой, раскрыть на коленях книгу и послушать под сурдинку Малера.
Этим вечером Циглер вернулась поздно. В последний момент пришлось разбираться с пьяной дракой в одном из баров в Оше. Два типа так набрались, что драться не могли, зато попытались устроить поножовщину, а когда появилась полиция, начали омерзительно слезливо сокрушаться о себе, и Ирен пожалела, что нет правонарушения, квалифицируемого как "придурковатость высшего разряда" - тогда она смогла бы посадить их. Она сбросила влажную от пота форму и отправилась под душ. Жужка прислала ей на мобильный целых три сообщения, но день вышел слишком утомительным, и у Циглер не было ни сил, ни желания перезванивать подруге. Ничем веселым она поделиться не могла… Кроме того, ей было чем заняться.
Спасибо, Мартен. Я чувствую, что благодаря тебе очень скоро поимею неприятности в своей любовной жизни. Консультантка, как же!
Женщина открыла окна, чтобы впустить вечернюю прохладу, но это мало что дало. В жандармерии царила тишина. Ирен включила телевизор, приглушила звук, поставила в микроволновку пиццу с говядиной, грудинкой, луком, соусом барбекю и моцареллой, надела пижаму и села за компьютер.
Она дула на ломоть пиццы, чтобы остудить сыр, отпивала джин с тоником из большого, запотевшего от льда стакана и одновременно нажимала на клавиши.
На экране монитора появилась фотография вырезанных на стволе букв "Дж. Г.", которые нашел Мартен. Снимок переслал Эсперандье. Ирен открыла в новом окне Карты Google, набрала слово "Марсак", получила изображение со спутника, максимально увеличила масштаб и медленно подвела стрелку курсора к левому берегу озера. Снятые из космоса дома казались настоящими дворцами в миниатюре: теннисные корты, служебные и хозяйственные постройки, лесопарки, понтоны для катеров и детские площадки. Застроенная полоса составляла от силы два километра в длину, роскошных домов было не больше десяти. Вилла Марианны Бохановски находилась на границе с лесистыми рощами, высаженными на западном и южном берегах озера и сливавшимися в густой, тянущийся на много километров лес.
Ирен переместила курсор и обнаружила метрах в двухстах от западной оконечности сада Марианны идущую через лес дорогу. Дорога описывала букву "J", верхний конец имел направление на север, петля спускалась к западу. В центре петли находилась площадка для отдыха. Ирен разглядела два стола для пикника. Гиртман, скорее всего, "стартовал" именно отсюда. Слабое разрешение и густая листва не позволяли разглядеть, есть ли там тропинка. Циглер решила, что завтра же отправится на место, если жара не перебудоражит дежурных зануд. Эксперты обследовали территорию вокруг родника и, по словам Эсперандье, ничего не нашли. Но искали ли они за границей участка? Очень сомнительно. Циглер чувствовала растущее возбуждение: появился совсем новый след. Ей больше не нужно собирать по крохам информацию в чужих компьютерах и пыльных папках: Мартен пообещал сразу передавать ей все данные и сведения. Марсакское расследование занимает все его время, ни на что другое сил не остается, а двое его помощников наблюдают за Марго.
"Это твой шанс, красотуля. Не упусти его. Времени у тебя немного".
Парижская группа пока никого не прислала. Мейл и вырезанные на стволе буквы - этого явно недостаточно, чтобы получить финансирование. Но рано или поздно наблюдение с Марго снимут, Мартен закроет дело, и полиция займется расследованием вплотную. Циглер знала, что, если ей удастся совершить прорыв, Мартен не присвоит результаты себе. Его начальство будет в бешенстве, но никто не сможет оспорить тот факт, что она продвинулась в деле, в котором уже много месяцев безуспешно ковыряются десятки следователей.