Карай на здоровье! А потом оказалось, что тут есть склад, на котором главным мой бывший знакомый. И у него есть то, что сделает мой удар еще сильнее, а мою кару — еще страшнее. Отказаться от этого? Оставить возможность тем ребятам на самом верху заключить договор с немцами, когда все совсем станет плохо? Они же могут! Когда почувствуют, что все, что еще секунда, и позвоночник этой страны лопнет, а их, всем известных из хроники и с фотографий, начнут ловить и вешать, — они не пойдут на переговоры? Не найдут аргументов, чтобы убедить себя в необходимости и неизбежности похабного мира? Как в восемнадцатом, в Бресте? А я был в Бресте в тридцать девятом, участвовал в совместных мероприятиях. Мы вполне можем договориться. И моя жена не будет отомщена. И мои дети не будут отомщены. Это справедливо? Я тебя спрашиваю — это справедливо? Так я сделаю все, чтобы это стало невозможным. Сделаю так, что война будет идти до полного уничтожения одной из сторон… Слышишь? — Капитан протянул руку, чтобы тряхнуть комиссара за плечо, но вместо этого просто махнул рукой и встал. — Да что с тобой разговаривать, комиссар… Ты и раньше был человеком несговорчивым, а сейчас…
Капитан снова посмотрел на часы, хотел что-то сказать, но тут услышал шум автомобильных моторов.
— Приехал, — усмехнулся капитан. — Приехал военинженер первого ранга! А ты говорил, что я сошел с ума и что никто не станет мне помогать… А мне и не нужно, чтобы много народу помогало. Бойцам все равно, что делать. Бойцы мне верят. Так что мне нужен военинженер Егоров, нужны мои установки и нужно, чтобы ты молчал. И все это у меня есть…
Сличенко взял автомат, стоявший у дерева, повесил его на плечо.
Два «ЗИС-6» съехали в заросшую лесом ложбину.
— А я просил три, — покачал головой Сличенко. — Ну да ладно. Извини, комиссар, с собой не зову.
Капитан, не оглядываясь, пошел к дороге.
Комиссар его батареи, политрук Сергей Валентинович Лушников, орденоносец, ничего ему не сказал. И даже не попытался остановить. Сидел, прислонившись спиной к дубу, и смотрел прямо перед собой равнодушным, немигающим взглядом. Так, как могут смотреть только мертвецы.
На рукоять ножа, торчавшего прямо под орденом Красного Знамени, села бабочка.
Несколько человек из колонны все-таки выжили. Севка даже обрадовался, когда услышал шорох шагов и запаленное дыхание беглецов. Рассмотреть, сколько их, было трудно — солнце уже село, но по звукам выходило, что не меньше десятка выжили в той бойне, и получалось, что Орлов все-таки спас жизнь нескольким пленным.
— Слышишь? — спросил Севка, поднимаясь с земли и отряхиваясь. — Слышишь?
— Слышу. — Орлов стал рядом, чуть позади, и Севке послышалось, будто что-то металлически щелкнуло.
— Ты чего? — удивился Севка, услышав в голосе старшего лейтенанта нечто вроде разочарования. Или усталости. — Это же…
— Я знаю, — сказал Орлов. — Это те, кто обязан нам своим спасением. Я знаю…
— Товарищи! — Севка шагнул из-за деревьев навстречу бегущим. — Сюда, товарищи!
Послышался невнятный возглас.
Серые силуэты приблизились, и Севка смог рассмотреть лица бегущих солдат, и не было на этих лицах ни радости, ни благодарности.
— Хорошо, что вы… — Севка даже протянул зачем-то руку. Может, чтобы поздравить спасенных или ответить на дружеские рукопожатия.
Первый удар пришелся по лицу вскользь, кулак зацепил щеку и ухо. Севка механически отшатнулся, и второй удар, летевший точно в лицо, пришелся в пустоту.
— Сука! — хрипло выдохнул тот пленный, что ударил первым.
— Сука! — хрипло выдохнул тот пленный, что ударил первым. — Тварь комиссарская!
Толчок в грудь — Севка упал навзничь, взмахнув руками. Удар о землю выбил из легких воздух, но Севка по инерции перекатился через спину и оказался на четвереньках. Поэтому следующий удар пришелся в бок, стало очень больно, руки подломились.
— Мать твою! — Возле Севки оказались трое, и все трое стали его бить ногами.
Удар, удар, удар…
Нападавшие торопились, мешали друг другу и все никак не могли восстановить дыхание, поэтому большинство ударов приходились либо в подставленные руки, либо в плечи-бедра.
— Да… вы… что… — пытаясь уклониться от ударов, по слогам выкрикнул Севка. — Мы же вам жизнь спасли…
— Жизнь, сука, спас! — Удар достиг ребер, боль согнула Севку вдвое. — Это ж из-за тебя… Из-за тебя…
Пахло потом, страхом и ненавистью. Земля забила рот, удары сыпались все чаще, и даже сквозь всполохи боли Севка ясно понял, что жить ему осталось всего несколько минут, что не отпустят, не пощадят его… Кобура давила в бок, Севка был вооружен, а убивали его безоружные, но ничего он не мог поделать, не мог убрать рук от лица, не мог вырваться или хотя бы встать на ноги.
— Мужики, может, живьем его? — раздался голос откуда-то сверху. — Сдадим немцам, может, они и примут во второй раз?
— Они и так примут! — зло ответил второй. — Мы другого найдем, если что, много их по лесам сейчас бегает… А этот… Эта сука мне ответит… Это ж из-за него…
— Из-за меня, — прозвучало от рощицы. — Это я стрелял в конвоиров.
Старший лейтенант Орлов произнес эту фразу спокойным, ровным голосом. Он не кричал о том, что вооружен, не требовал прекратить, не угрожал, но все внезапно замолчали, а удары прекратились.
— Еще один? — спросил хриплый голос, тот, что собирался убить Севку. — Так он не один…
— Не один, нас — трое. Я, старший лейтенант Рабоче-Крестьянской Красной армии Орлов, винтовка Мосина и пистолет тульский — «токарев». И нам всем троим не нравится, как вы ведете себя по отношению к старшему по званию.
— Старший лейтенант… — выдохнул пленный. — Не нравится…
Или он пропустил упоминание оружия, или просто не обратил на это внимания. Или то, что гад, убивший немецких конвоиров и обрекший на смерть несколько десятков человек, был всего в двух шагах, был один против десятка озверевших от страха и ненависти людей, ударило бывшим пленным в голову.
Севка увидел, как топтавшие его медленно повернулись к старшему лейтенанту, как медленно двинулись на него, охватывая полукольцом…
— Не стоит! — спокойно сказал Орлов. — Я ведь шутить не буду…
Пленные бросились на него.
Грохнул выстрел, один из пленных упал навзничь возле Севки, выдохнул ему прямо в лицо, Севка дернулся в сторону, но не смог — еще один выстрел, и второй труп упал прямо на Севку.
Выстрел-выстрел-выстрел-выстрел…
Севка столкнул с себя мертвое тело, вскочил, нашаривая кобуру.
Выстрел-выстрел… Два торопливых выстрела подряд…
— Бей! — закричал кто-то. — У него патроны кончились…
Четкий, хлюпающий удар. Крик, переходящий в хрип.
— Сука! Бей! Хрясь! Твою мать…
Севка вытащил револьвер, поднял его.
Несколько одинаковых серых фигур кружились в странном танце без музыки и ритма, звучали глухие выкрики, а под сапогами хрустела трава…
— Держи его за руки! — прорычал кто-то.