Он огибает углы, как поезд, идущий по дуге: локомотив идёт уже на восток, а вагоны продолжают двигаться в северном направлении… Это запах кофе или мне кажется?
– Наливай себе сам, Квилл! А я пока подготовлю всё для омлета.
Положив в рот первый кусок сочного омлета он спросил с благоговением:
– Где ты научилась делать столь божественные омлеты?
– Для того чтобы освоить технологию, я готовила омлет каждый день в течение целого месяца. Но это было несколько лет назад, ещё до наступления той поры, когда мы начали остерегаться холестерина.
– Вот уж я абсолютно не беспокоюсь о холестерине, – с вызовом парировал Квиллер, – уверён, что всё это сущая чепуха.
– Золотые слова, милый.
Он принялся за вторую булочку.
– Брат и сестра Джуниора приезжают в город, чтобы уладить кое-какие формальности. Я собираюсь пригласить их отобедать со мной. Надеюсь, ты тоже составишь нам компанию? – спросил он.
– Конечно. Я помню, Пат брала в библиотеке книги по коневодству, она вышла замуж за скотовода. Джек интересовался рекламой, он всегда считался умным мальчиком.
– А ты знала, что дом, в котором размещается закусочная Луизы, принадлежит миссис Гейдж?
– Об этом знают все. Здание является собственностью семейства Гейджев на протяжении нескольких поколений.
– А ты когда-нибудь встречалась с мужем Эвфонии?
– Нет, наши пути никогда не пересекались.
– Говорят, он не очень-то ладил с женой. Слегка дернув плечиками, Полли ответила:
– Лично у меня нет оснований утверждать это, хотя на публике я ни разу не видела их вместе.
– Кажется, между её мужем и Луизой были весьма неплохие отношения.
– Квилл, дорогой, для того, кто распространяет сплетни, ты прямо-таки находка.
– Мною движут чисто профессиональные мотивы, – оправдывался Квиллер, – я хочу написать подробную биографию Эвфонии.
Полли кивнула в ответ, хотя понимала, что этому очередному амбициозному замыслу Квиллера, как и всем предшествующим, не суждено будет осуществиться.
– Никто не высказал ни одной приемлемой причины её самоубийства, – продолжал развивать свою мысль Квиллер. – Джуниор полагает, что причиной самоубийства явилась её вера в перевоплощение душ, но меня это не убеждает.
– Меня тоже… Налить ещё кофе? – спросила она.
– Да, сегодня кофе особенно хорош. Что ты добавляешь в него? – поинтересовался он.
– Чуть-чуть корицы.
Они молча, как и подобает добрым друзьям, попивали кофе, и Квиллер при этом спрашивал себя, стоит ли рассказать Полли о последних находках Коко. Кроме пурпурного банта и пурпурного шлепанца, Коко для своей коллекции выбрал ещё флакончик из-под фиалковых духов, английский сухой лавандовый одеколон и тюбик губной помады с этикеткой <Грейп Делиш>. Но почему из примерно полутора миллионов предметов, заполняющих чуланы дома Гейджев, именно эти привлекли его внимание, было непонятно. Может, он чувствовал врождённую приверженность Эвфонии к пурпурному цвету? А может, старался передать какие-то послания, понятные лишь кошкам?
– Что ты читал последнее время? – спросила Полли.
– Для своего удовольствия – биографию сэра Уилфреда Гренфелля, а с кошками мы читаем <Робинзона Крузо>. Выбор Коко. В первом предложении романа сто пять слов и огромное нагромождение придаточных. Его можно сравнить с первым предложением диккенсовской <Повести о двух городах>, в котором сто двадцать слов, а сочинительная связь создаёт эффект стаккато.
Полли со смехом кивнула и спросила, не хочет ли он послушать концерт Моцарта для флейты, гобоя и альта.
Полли со смехом кивнула и спросила, не хочет ли он послушать концерт Моцарта для флейты, гобоя и альта. Квиллер, всегда предпочитавший большой симфонический оркестр и тысячеголосый хор, учился сейчас находить приятное в камерной музыке. Так или иначе это было приятным воскресным времяпрепровождением, однако наступил момент, когда он извинился и попросил разрешения откланяться, сославшись на необходимость взять интервью у заводчика сибирских лаек.
Он не стал уточнять, что разведением сибирских лаек занимается женщина, молодая женщина, молодая миниатюрная женщина с манящими черными глазами, водопадом чёрных волнистых волос и детским голосом.
Спустя полчаса, добравшись до указанного адреса в городке Брр, он сразу понял, что попал туда, куда надо. Из-за дома на колёсах слышался лай целой своры собак. Взволнованные появлением незнакомца, лайки метались на привязи около своих будок, поставленных в линию. Он попытался было успокоить собак словами <Хорошие, хорошие собачки!>, но это только усилило гвалт и смятение. Не найдя Ненси ни здесь, ни дома (на его стук в дверь отозвался только Корки), Квиллер собрался уже уезжать, когда во двор на полном ходу влетел грузовик с каким-то ящикообразным сооружением за кабиной. Из машины выскочила Ненси.
– Извините меня за опоздание, – сказала она, ещё не остыв от быстрой езды. – Полиция приезжала в дом отца. Они проверили регистрацию на авиарейсы и установили, что он не покупал билета.
<Или же купил билет на другое имя>, – подумал Квиллер.
– Ничего не могу понять! – продолжала Ненси. – Почему он оставил свой грузовик там? Я беспокоилась из-за картофеля, а теперь меня волнует, что всё-таки случилось с отцом?
– Может, какие-либо неприятности? – с участием в голосе проговорил Квиллер. – Финансовые затруднения? Или враги, от которых необходимо скрываться?
– Не знаю… Не думаю… Он отлично ладил с другими фермерами, первым приходил на помощь. Дверь нашего дома всегда была нараспашку: кому-то требовалось срочно позвонить, у кого-то кончился бензин, у кого-то сломалась машина. И отец одалживал горючее или лез под капот и чинил мотор. Он мог справиться с любым мотором и очень гордился этим. А теперь мне страшно оттого, что вдруг кто-то решил использовать его в своих интересах! Папу никогда не заботило, кто ездит по дорогам округа. Здесь раньше было спокойно! Все были честными. А теперь… кто угодно может, например, подойти и разозлить моих собак или даже увести их с собой. С соседней фермы украли огромное дерево – грецкий орех. – Собаки продолжали заливаться лаем, пока она не успокоила их какой-то командой.
– Сколько лет вашему отцу? – спросил Квиллер.
– Пятьдесят семь.
– А когда умерла мать?
– Она умерла три, нет, четыре года назад. После её смерти папа сильно изменился.
– А было ли что-нибудь такое в его жизни, о чем вы могли не знать?
– Вы хотите спросить, были ли у него женщины?.. Или не употреблял ли он наркотики? – Она поколебалась, перед тем как ответить.
Квиллер умел приободрить собеседника и часто пользовался этим своим умением в репортёрской работе:
– Мне вы можете говорить всё, Ненси. Возможно, я сумею вам помочь, – сказал он.
– Ну… раньше он был довольно прижимистым, а в последнее время стал тратить много денег.
– Расточительство может быть одним из способов, с помощью которого стремятся унять тоску. А как он тратил деньги? – спросил Квиллер.
– Он вкладывал их в свою ферму… разные там усовершенствования и новшества. В этом ведь нет ничего худого, но… – Она вдруг испуганно посмотрела ему прямо в глаза.